Урсула Ле Гуин - Лавиния

• Название: Лавиния
• Автор: Урсула Ле Гуин
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-36550-0

В своей последней книге Урсула Ле Гуин обратилась к сюжету классической литературы, а именно к «Энеиде» Вергилия. В «Энеиде» герой Вергилия сражается за право обладать дочерью короля Лавинией, с которой ему предназначено судьбой основать империю. В поэме мы не слышим ни слова Лавинии. Теперь Урсула Ле Гуин дает Лавинии голос в романе, который переместит нас в полудикий мир древней Италии, когда Рим был грязной деревней у семи холмов.

…Оракул предсказывает Лавинии, дочери царя Латина и царицы Аматы, правивших Лацием задолго до основания Рима, что она выйдет замуж за чужеземца, троянского героя Энея, который высадится со своими соратниками на италийских берегах после многолетних странствий. Повинуясь пророчеству, она отказывает Турну, царю соседней Рутулии, чем навлекает на свой народ и свою землю войну и бедствия. Но боги не ошибаются, даря Энею и Лавинии любовь, а земле италиков великое будущее, в котором найдется место и истории об этой удивительной женщине…

---

– Если это так плохо и неправильно, то я непременно уберу это из своей поэмы, детка, – сказал он. – Если, конечно, мне позволят.

Мне ужасно хотелось хоть чем-то ему помочь, хотя бы дать ему овечью шкуру, чтобы он не сидел на голой земле, или свою тогу, чтобы он накинул ее на плечи – он так безнадежно понурился и, по-моему, дрожал от холода. Но я ничего, ничего не могла для него сделать! Я даже прикоснуться к нему не могла – разве что голосом.

– А кто может что-то тебе позволить или не позволить?

– Боги. Моя судьба. Мои друзья. Август.

Я понимала, что он имеет в виду под своей судьбой и своими друзьями. По крайней мере, мне было известно значение этих слов. Об остальном я лишь смутно догадывалась. И потом, я не знала, кто его друзья и может ли он доверять им. Ну а своей судьбы никому из нас, как мне кажется, знать не дано.

– Но ведь ты, разумеется, свободный человек, – сказала я, помолчав. – И твоя работа принадлежит тебе самому.

– Принадлежала, пока я не заболел, – сказал он. – И тогда я постепенно стал терять свою власть над нею. А теперь, по-моему, я и совсем ее потерял. Они опубликуют ее незаконченной. И я не могу остановить их. А сил, чтобы ее закончить, у меня нет. Поэма завершается убийством, как ты и сказала. Смертью Турна. Но почему? Кому какое дело до этого Турна? Мир полон прекрасных бесстрашных молодых мужчин, стремящихся убивать и быть убитыми. Их в мире всегда будет достаточно для любой из войн.

– И кто же убьет Турна?

На этот мой вопрос поэт не ответил. Он долго молчал, потом сказал лишь:

– Нет, это неправильный конец!

– А какой конец будет правильным? Расскажи мне.

И снова он долгое время молчал.

– Не могу, – с трудом вымолвил он.

Уже почти совсем стемнело. Листья и ветки деревьев, казавшиеся такими отчетливо черными на фоне темно-голубого вечернего неба, стали сереть и как бы расплываться в ночной мгле. На западе ярко вспыхнула Венера, видимая сквозь темные нижние ветви деревьев, и я про себя произнесла молитву ее могуществу и красоте. Ветра не было совсем; в лесу стояла полная тишина, ни птицы, ни звери за все это время не издали ни звука.

– Мне кажется, я понимаю, зачем я пришел к тебе, Лавиния. Я все думал: почему из всех многочисленных героев поэмы именно ты призвала мой дух? Почему не он, мой великий, мой возлюбленный Эней? Почему я его не могу увидеть собственными глазами? Ведь я так часто видел его в своем воображении, вызывая его к жизни силой своего искусства!

Голос поэта звучал чрезвычайно тихо, почти неслышно. Мне приходилось напрягать слух, чтобы понять, что он говорит. Да и многое из его слов я еще не способна была тогда постигнуть своим незрелым умом.

– Ведь я действительно его видел! Его, а не тебя. Ты в моей поэме почти никакой роли не играешь, ты там почти никто. Так, невыполненное обещание. И этого теперь не исправить, ибо я уже не могу наполнить твое имя жизнью, как у меня это получилось с Дидоной. Но вот она, эта жизнь, в тебе, хоть это вовсе и не мой дар. И теперь, когда мой конец уже близок, когда уже слишком поздно, в тебе достаточно жизни, чтобы и мне подарить ее частицу. Дать мне еще немного жизни. Подарить мне мою италийскую землю, мою надежду на Рим, мою великую надежду…

В голосе поэта звучало такое отчаяние, что у меня просто сердце разрывалось. Но вот смолкли его страстные слова, и он снова замер, печально склонив голову. Я едва различала в темноте его тень.

Мне стало страшно: я понимала, что он от меня ускользает, уходит в свою бесконечную печаль, в свой смертельный недуг. Я боялась, что не увижу больше даже его тени, а мне так хотелось, чтобы он остался со мной. Хоть я и не понимала, да и не могла понять всего происходящего так, как понимал его он, я знала, что связывает нас и как воспользоваться этой связью, чтобы вернуть его назад.

И я сказала:

– Мне хочется побольше узнать об Энее. Куда он направился… после того, как, отплыв от африканского берега, оглянулся и увидел ее погребальный костер?

Поэт еще некоторое время сокрушенно молчал, потом покачал головой и с трудом, хрипло промолвил:

– На Сицилию. – И, оглядевшись, повел плечами, словно стряхивая прежнее оцепенение.

– Но ведь он уже бывал там, верно?

– Да, и вернулся туда, чтобы отпраздновать паренталию [40] по своему отцу. Пока он жил в Африке с Дидоной, прошел уже целый год со дня смерти Анхиса.

– И как же прошел праздник?

– Как полагается. Сперва торжественная церемония с жертвоприношением, а потом пир, всевозможные игры и соревнования. – Голос поэта понемногу окреп, вновь стал мелодичным. – Эней вообще обладал очень четкими представлениями о том, что и как следует делать. И потом, он прекрасно понимал: такой праздник согреет душу его людям после семи лет скитаний. Тем более они вновь вернулись туда, где уже побывали год назад. Вот он и подарил им праздник, игры, но совершенно позабыл о женщинах…

– И меня это ничуть не удивляет.

– Еще бы, циничная ты моя. Но учти: Эней – человек отнюдь не забывчивый и не рассеянный. Он всегда думает о своих людях. Ведь столько женщин доверились ему во время бегства из Трои, и все эти годы он старался хоть немного смягчить для них тяготы долгих странствий. Но когда Эней объявил, что им вновь предстоит отправиться в путь, чтобы найти обещанную оракулом землю, женщины не выдержали. Чаша их терпения была переполнена, и в них проснулась Юнона. Она подстрекала их на бунт, и они восстали. Они отправились на берег моря и подожгли корабли.

– Что ты имеешь в виду, говоря, что в них проснулась Юнона?

– Юнона ненавидела Энея. Она всегда была против него. – Он умолк, увидев, что я озадачена.

А я задумалась. У каждой женщины есть своя Юнона, как и у каждого мужчины есть свой Гений [41]; так называются священные силы, та божественная искра, которая есть в любом человеке. Моя Юнона не может «во мне проснуться», она и так во мне, ибо представляет собой самую суть моего существа. Странно, но поэт говорил о Юноне так, словно она – человек, женщина, ревнивица, которая может кого-то любить, а кого-то ненавидеть.

Наш мир, разумеется, священен, он полон богов, нуменов, великих сил и сущностей. Некоторым из них мы даем имена; Марс – бог плодородия и войны; Веста – богиня очага; Церера – богиня хлебных злаков; Мать Теллус [42] – богиня земли и растений; пенаты – хранители домашних кладовых. У рек, морей и всевозможных источников есть свои духи и божества. А во время грозы средь туч в блеске молний проявляется величайшая сила, которую мы именуем богом-отцом Юпитером. Но ведь все это не люди. Они никого не любят, никого не ненавидят, они ни за, ни против кого-то. Они просто есть и принимают наше поклонение, ибо оно усиливает их мощь, благодаря которой мы, собственно, и существуем [43].

Я была совершенно сбита с толку. И наконец спросила:

– А почему эта Юнона ненавидит Энея?

– Потому что она ненавидит его мать, Венеру.

– Мать Энея – звезда?

– Нет, богиня [44].

Я осторожно сказала:

– У нас Венера – это та высшая сила, которую мы призываем весной, когда в садах и полях все начинает расти и расцветать. А еще мы называем Венерой вечернюю звезду.

Он обдумал мои слова. Возможно, то, что он вырос в сельской местности среди таких же непросвещенных людей, как я, помогло ему понять, отчего я так растерялась.

– Так же, как и мы, – сказал он. – Но Венера стала более… В общем, этому способствовали греки. Они называют ее Афродитой. У них был один великий поэт, который прославлял ее на латинском языке [45]. Он называл ее отрадой людей и богов, дорогой наставницей и кормилицей. Под проплывающими по небесам созвездьями, говорил этот поэт, благодаря ей полнятся водами моря, по которым плывут суда; она дает земле силу и плодородие; благодаря ей рождаются новые поколения людей; она разгоняет грозовые тучи; и ей наша земля, сама великая созидательница, дарит цветы. Ей улыбаются безбрежные воды морские, и для нее тихая высь небес сияет и струится светом…

Да, это была та самая Венера, которой и я всегда возносила свои молитвы, хотя таких чудесных слов никогда и не находила. От этих слов глаза мои наполнились слезами, а сердце – невыразимой радостью. И я воскликнула:

– Но как же может кто-то ненавидеть ее?!

– Всему виною ревность, – кратко пояснил он.

– Ты хочешь сказать, что одна высшая сила способна ревновать к другой? – изумилась я. Этого я понять никак не могла. Разве река может ревновать к другой реке? Разве земля может ревновать к небу?

– Один человек в моей поэме спрашивает: «Неужто боги зажгли в наших сердцах этот огонь или же мы сами, каждый по-своему, превращаем в божество огонь своих неистовых желаний?»

Он посмотрел на меня. Я молчала, и он снова заговорил:

– Великий грек Гомер утверждает, что огонь зажигает бог. Юная латинянка Лавиния считает, что огонь – это и есть бог. Но здесь италийская земля, земля латинов. Ты и Лукреций правильно все понимаете [46]. Возноси хвалу богам, проси их о благословении и не обращай внимания на иноземные мифы. В конце концов, это всего лишь литература. Так что не бери в голову мои слова насчет Юноны. Троянские женщины пришли в ярость просто потому, что с ними не посоветовались. Они решили во что бы то ни стало остаться на Сицилии, вот и подожгли корабли Энея.