Зоя Журавлева - Роман с героем конгруэнтно роман с собой

• Название: Роман с героем конгруэнтно роман с собой
• Автор: Зоя Журавлева
• Издательство: Издательство: «Советский писатель». Ленинградское отделение
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988

От издателя:

Главный герой нового романа Зои Журавлевой — Учитель, чистота нравственных критериев и духовная высота которого определяют настоящее и будущее нашего общества. Главная проблема романа — становление и воспитание души, ее сохранность в осмысленном, творческом труде, позволяющем человеку оставаться Человеком при любых жизненных коллизиях.

---

Нет, детские книжки надо писать, детские, это — святое.

Как надоело мне с тобою рвать навек, что значит — на неделю, и с каждым разом лишь яснее понимать, что это — вечные качели, скорей луну ребенок мячиком собьет с орбиты, скорей волну дельфин последним остановит криком, чем я пойму, что мы с тобой — чужие…

Блестящи наши с Ним разговоры по телефону, полуторачасовые, пожизненно-ежедневные, неизменно-добрые, даже — беру на себя смелость сказать — легкие, если высший пилотаж — легкость. Ведь я же и у других на уроках сижу, не удерживаюсь, пропускаю — Его, пропускаю невосполнимо, это всегда катастрофа, не терпится — узнать, что же я пропустила, упиться своей потерей. Дома я бросаюсь к телефону с порога, в пальто, Машка стаскивает с меня, кричит: «Ты б хоть поела! Никуда он не денется!» Я отмахиваюсь, уже кручу номер. Сам Он тоже звонит, я знаю, что это Он — по звонку, кругом уважительно замолкают, безоговорочно принимают свою вторичность, прощаются шепотом, я и не отвечаю, только вроде трясу головой, они уходят на цыпочках, слышно, как Машка поносит меня в коридоре, Его она — как правило — не затрагивает, это мне удивительно.

В телефон — Он свободен, когда есть механическая преграда, смел и исполнен сарказма, находчив, незакомплексован. Видимо, ощущает себя в полной безопасности от посягательств на личность. Разговор развивается по жесткой схеме, которую уже знаю, и требует временной протяженности. Первые минут пять слова Его неточны, скорее — отталкивают, чем дают приблизиться, контакта еще нету. Идет вступление типа драчливо-подросткового: «А? Это ты? Ну как? А вот он я! А не об чем толковать! Ну, если тебе так хочется». Далее — все выравнивается, голос густеет. Валом валит насыщенно-информативная часть, из которой следует, что новостей — уйма, школа — лучшее место на земле, учитель — единственная профессия, а рассказать — некому, чтоб разделили восторг достойно и с пониманием.

«Сегодня урок был в девятом „Б“ потрясающий. Как же вы пропустили, Раиса Александровна? Нет, это нужно видеть своими глазами. Нет, больше такого урока не будет, я сам не ожидал. У меня такого урока, по-моему, никогда в жизни не было. Кинул им проблему (у Него это слово — фундаментальное, без намека на зыбкость, видимо — четырехугольник, но углы не тупые, проблема крепка, на нее можно взлезать всем классом, она это даже любит, чтоб на нее скопом кидались, искали бы в ней уязвимое место, проблема ничего не боится), они вдруг на два лагеря разделились и между собой как схватятся! Спорят, доказывают. Про меня они забыли совершенно! (Речи Его свойственна полная грамматическая конструкция — чтоб и подлежащее, и сказуемое, и дополнения в свой черед, пропусков он не любит, но явно чтит инверсию.) Это такое наслаждение — когда на уроке учителя забудут. Глаза горят! Как крикну: „Я здесь!“ Тогда — вспомнили. А в девятом „А“ потрясающие замечания по учебнику! (Учебник — опытный, еще в процессе обкатки.) Я от девятого „А“ никак не ожидал. Тонко, умно, даже — профессионально, я сам не думал!

Вы, кстати, заметили, Раиса Александровна, что там с теоремой Пифагора — непорядок? Теорема, по сути-то, не доказана. А ведь важнейшая теорема! Даже не заметили? Ну, вы шутите, Раиса Александровна! Так я Вам и поверил. А вот Мишка Репецкий заметил! Завтра я встречаюсь с авторами учебника. Думаю, их должно заинтересовать. Студенты, небось, многое пропустили из того, что девятый „А“ углядел. Очень, очень подозреваю! Недооцениваем девятый „А“. Нет, вы — тоже. Вы же явно „Б“ предпочитаете, я не слепой. А зачем это вам? Ну, вам будет скучно, мы будем задачки обсуждать. Нет, я-то не возражаю. Если вам так хочется, я сегодня переговорю с авторами учебника. При чем тут — „тихо будете сидеть“? Мы сами громкие! Я боюсь, что вам это скучно. Сразу после шестого урока. Если у вас ничего более занимательного на завтра нет. Ну, это мы еще обсудим. Мы же увидимся? Я, как обычно, — в восемь уже буду. Первый — в пятом „А“. Самостоятельная работа. Да зачем вам это?..»

«Мам, сколько можно?» — негодует Машка. Из зависти. «А мы уже молчим», — бессмысленно улыбаюсь я, ухо у меня красное, будто кто дал мне в ухо, так прижимала трубку. «Уже!!!» — возмущается Машка.

А в телефоне еще дрожала нас связующая нить, как будто все трехмерное пространство хотело нас соединить и корчилось от нашей немоты, как бы — от блох бездомные коты…

Общение на фактном языке особенно утомительно, ибо главным и единственным фактом принято считать факт существования собственного «я», тогда даже фактный язык снижается еще на один уровень, наверное — самый низкий из всех возможных энергетических для слова вообще. При мышлении на фактном языке — ты зависим от фактов, поскольку на них строится восприятие мира, лишь свободное владение мета-языком делает тебя зависимым уже — от событий, что уже другое качество…

«Ну-ну, еще порассуждайте! Позвольте заметить вам, коли уж вы туда полезли, что существует — действительно — достаточно принятый термин: „объектный язык“, но никакого „фактного языка“, с вашего позволения, наука не знает. Фактный вам, видимо, потребовался, чтобы попроще связать уровень мышления с фактом я-существования. Мыслишка, само собой, достаточно потоптанная, только куры ее не топтали, у них своих забот полно». — «А мне больше нравится — „фактный“». — «Посягаете на терминологию?» — «Просто — точнее». — «Ага. Невежды всегда так и отбиваются, на эмоциях, когда их уличают в их же невежестве. Продолжайте, пожалуйста, очень любопытно». — «А ты — кто такой, что бессмертно до меня уже сказано?» — «А до вас и без вас, драгоценная Раиса Александровна, все давно уже и абсолютно бессмертно сказано. Не мешало бы об этом помнить».

Тамара трусила рысцой по тропке в обход поселка, от типографии — к комбинату, помнила уже только, что сейчас увидит Володьку Рыжика, радовалась, что увидит, Рыжий — небось — опять что-нибудь придумал, он каждый день выдумывает, чтобы его любезные комсомольцы жили осмысленной и горячей жизнью, «не забурели», как любит он выразиться. Прямо на тропку лезла сбоку брусника, кому брусника нужна, если бы — яблоки, Тамара ни разу и не нагнулась. Она уже перестала сердиться на редактора Безумного, жалела, что ушла, теперь неизвестно — поставит он в номер материал или все-таки снимет в последний момент, не довела дело до конца, редактор Безумный — хороший человек, хоть принято говорить, что это и не профессия, он — добрый, вернее добродушный, только очень уж подверженный всяким влияниям, за Безумным не уследишь, снимет — так снимет, черт с ним, в конце концов, с этим материалом, напишем еще, не «Война и мир», а Рыжего Безумный никогда не поймет, Володя в его предостережениях не нуждается, редактор попросту трусоват, надо признать, или мягче — пусть недалек, он в этом не виноват, вырос в другое время и ждет отовсюду санкций, Тамаре, если честно, его чуть-чуть жалко, а так-то она к Безумному относится даже с симпатией. Только Рыжего пусть не трогает.

Ничего такого, о чем бы телефонисткам болтать, — телефонисток, кстати, будто нарочно набирают — за длинный язык, вот бы о чем надо написать, — Володька вчера на комитете не сделал. Да, был комитет, Тамара присутствовала. А в самый разгар, когда на комсорга плавильного цеха — он отчитывался — навалились с вопросами, отчет — всегда битва, не забуреешь, вдруг от Ерголина явился посыльный и вручил Рыжику очередной ерголинский опус типа «методичка — как жить», приблизительно пятый за эту неделю. У Ерголина бумажный бум. Лучше бы сам пришел, послушал ребят, сказал бы живое слово. Но Ерголин опасается Рыжего, в Володькиной вежливости вечно слышит подвох, а потому на комитете бывает лишь в исключительных случаях, когда уж без этого никак. Предпочитает именно с Володькой общаться через посыльного и бумажки. Рыжему это — поперек горла…

Посыльный торжественно вручил Рыжику пакет, Володька сразу вспотел, пакет этот вскрыл, попросил: «Ребята, прервемся!» и внимательно изучил деловую бумагу от первой до последней строчки. Изучая, он стал пунцовым. Тамара потом прочитала. По пунктам, с цифрами, как Ерголин любит, там было двадцать два пункта, Ерголин призывал комсомольцев достойно встретить годовщину комбината, будто без него не знают, и разъяснял подробно, как комсомольцам следует в ближайшее время, по его мнению, жить. Комсомольцам предлагалось, по пунктам, — ударно трудиться, выполнять план, соблюдать дисциплину, экономить электроэнергию и инструменты, быть общественно активными, не допускать аморальных поступков, глядеть, чтобы другие комсомольцы их тоже не допускали, расти над собою, читать газеты, устраивать вечера отдыха, платить комсомольские взносы, уважать старших, посещать собрания и семинары, иметь комсомольский задор, быть хорошими товарищами и для всех — примером. Все это предписывалось «тов. Рыжику — довести до всех цехов, рудников и подсобного хозяйства».