Анри Труайя - Эмиль Золя

• Название: Эмиль Золя
• Автор: Анри Труайя
• Издательство: 0b7eb99e-c752-102c-81aa-4a0e69e2345a
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-07321-3

Эмиль Золя (1840–1902) – один из самых выдающихся писателей XIX века, автор более двадцати романов, создатель нового направления в литературе – натурализма. Произведения знаменитого журналиста и публициста, возмутителя общественных нравов, были включены Ватиканом в «Индекс запрещенных книг», вся его жизнь сопровождалась шумными общественными скандалами.

Анри Труайя в увлекательнейшем романе-биографии отражает не только мучительный творческий поиск писателя, но и его личные переживания. Перед читателями день за днем разворачивается полная драматизма и противоречий судьба великого романиста.

---

Седьмого декабря Шерер-Кестнер упомянул в своей речи имя Золя, и в ответ понеслись выкрики, заставившие его прерваться на полуслове: «Накипь! Золя-позорище! Итальяшка!» Многие читатели «Фигаро», почувствовавшие себя оскорбленными тем, какую позицию занял писатель, отказались от подписки. По просьбе Фернана де Роде Золя прекратил сотрудничество с его газетой, но выпустил брошюру под названием «К молодежи», стремясь побудить юных поддержать его в борьбе за истину. Он писал в этой брошюре: «Молодежь, молодежь! Будь человечной, будь великодушной! Если даже мы ошибаемся, будь с нами, когда мы говорим, что невинно осужденный подвергается ужасным мучениям и что у нас сердце обливается кровью от тревоги и возмущения. Если на одно мгновение допустить возможность ошибки и сопоставить ее с карой – с этой точки зрения, несоразмерной, – и то грудь сжимается от жалости и слезы льются из глаз… Молодежь, молодежь!.. Неужели ты лишена рыцарских порывов, и, зная, что где-то есть страдалец, раздавленный ненавистью, ты не встанешь на его защиту и не освободишь его?.. Не стыдно ли тебе, что не ты, а старики, представители старшего поколения, воодушевляются и сегодня выполняют твой долг – долг безрассудного великодушия? Ах, молодежь, молодежь!..»[240]

В разгар самых ожесточенных споров, когда тон всех газет был одинаково яростным, испустил последний вздох кроткий Альфонс Доде. Во время похорон, состоявшихся 20 декабря 1897 года, два ненавидевших друг друга человека шли вместе за его гробом: дрейфусар Эмиль Золя и антисемит Эдуар Дрюмон. Лил дождь. Золя произнес над открытой могилой обычные в таких случаях слова: «Здесь у каждого мучительно сжимается сердце». Но о чем он при этом думал? Отчего, как ему казалось, сжимались сердца – от печали, которую внушает смерть, стирающая все человеческие разногласия, или от страха перед ненавистью, разделившей французов и нараставшей вокруг него подобно урагану? Несколько минут тому назад, сопровождая катафалк, он слышал, как гудела толпа зевак, когда он шел мимо…

Седьмого января 1898 года Золя выпустил новую брошюру, «Письмо к Франции», призывая сограждан опомниться от заблуждения, в которое они впали. Это было уже слишком: лагерь антидрейфусаров, признав в Золя главного своего врага, сосредоточил теперь всю силу удара на нем. Леон Блуа, Барбье д'Орвилли, Рошфор, Эрнест Жюде, Дрюмон, Баррес и Моррас избрали его мишенью своих нападок и издевок. К этим очернителям присоединилась большая часть плохо разбирающейся в деле публики. Даже левые не решались нынче поддержать Золя, правые же решительно сплотились вокруг Генерального штаба и Церкви.

Вот в такой атмосфере сведения счетов Эстергази 10 января предстал перед военным трибуналом. Снова был поднят вопрос о том, чьей рукой была написана записка. То, что почерк напоминает почерк обвиняемого, еще ничего не доказывает, утверждали его защитники. Предатель Дрейфус вполне мог его подделать, чтобы подозрения пали на другого. Решив, что доказательства вины Эстергази недостаточно убедительны, правительственный комиссар оправдал его. Публика аплодировала и кричала: «Да здравствует армия! Да здравствует Франция! Смерть евреям!» Присутствовавшие в зале военные хотели триумфально вынести на руках оправданного офицера. Эстергази оправдали, зато Пикар, которого обвинили в том, что он разгласил штатским лицам сведения, извлеченные из секретного досье, был арестован и приговорен к шестидесяти дням тюремного заключения. Одновременно с этим Шерер-Кестнер был выведен из Сената. Полковник Анри, который вел все это дело, торжествовал. Честь армии была спасена!

Если у некоторых из сторонников Дрейфуса после всего этого опустились руки, то Золя чувствовал себя так, словно его подхватила и несет волна. Несправедливость заставила писателя подняться над самим собой. Ему не терпелось выкрикнуть свое возмущение в лицо всему миру. Он знал, на что идет, обличая махинации Генерального штаба. Каждая написанная им строчка попадет под удар закона. Восстав против гражданских и военных властей, он рискует подвергнуться судебному преследованию. Но, может быть, это и есть самое лучшее решение, самый лучший способ добиться того, чтобы правда наконец восторжествовала? Борьба за Дрейфуса станет завершением битвы, которую он неизменно вел против реакционного, мещанского, клерикального, реваншистского духа своих соотечественников. Возможно, она станет и его шедевром. Все чаще и чаще Эмиль вспоминал Вольтера, сражавшегося за оправдание несчастного Каласа.[241] Подобно Вольтеру, он поставит на карту свою славу, свое спокойствие, даже свою безопасность ради того, чтобы доказать невиновность человека, с которым даже незнаком. Конечно, но ведь Вольтер прославился в глазах потомков в равной мере и своим мужеством в деле Каласа, и своим талантом, явленным в «Кандиде»… Колебаниям больше не было места!

В ночь с 11 на 12 января 1898 года Золя принялся за работу. Мысли беспорядочно теснились в его голове. Перо нетерпеливо царапало бумагу. Назавтра он продолжал писать. В результате получился текст на сорока листках, временно озаглавленный «Письмо президенту республики Феликсу Фору». Поначалу Золя намеревался издать его отдельной брошюрой, потом решил опубликовать в газете, чтобы обеспечить более широкое распространение. Вот только в какой газете? Да в «Авроре», черт возьми, в газете Клемансо! К вечеру 12 января статья была закончена. И тотчас в «Авроре» началось совещание между Бернаром Лазаром, Клемансо, Рейнахом, главным редактором Эрнестом Воганом и автором статьи. Золя начал читать – впечатление грозного фейерверка. Слушатели дрожали от восторга. И впрямь – заключительная часть этого открытого письма великолепна!

«Я обвиняю подполковника дю Пати де Клама в том, что он был дьявольским вдохновителем судебной ошибки (хотелось бы думать, что он действовал без заранее обдуманного намерения) и затем в течение трех лет всяческими нелепейшими и преступными способами защищал свое злосчастное детище.

Я обвиняю генерала Мерсье в том, что он (возможно, по недомыслию) стал сообщником преступников, покрыв своим авторитетом величайшую несправедливость нашего века.

Я обвиняю генерала Билло в том, что он, имея в руках неоспоримые доказательства невиновности Дрейфуса, не дал им законного хода и тем самым совершил беззаконие, оскорбляющее человеческое достоинство. Он прикрывался интересами высшей политики, а в действительности – попросту стремился выгородить скомпрометированный Генеральный штаб.

Я обвиняю генерала де Буадефра и генерала Гонса в том, что они стали сообщниками того же преступления; одним, несомненно, руководила ярость клерикала, другим – кастовая солидарность, которая делает из военного ведомства святой, неприкосновенный ковчег.

Я обвиняю генерала Пелье и майора Равари в том, что они произвели гнусное дознание – я хочу сказать: чудовищно пристрастное дознание, – являющееся нетленным памятником наглости.

Я обвиняю (если только медицинская экспертиза не признает их лишенными способности видеть и понимать) трех экспертов, сличавших почерк, неких Бельома, Варинара и Куара, в том, что они составили лживые, злостные рапорты.

Я обвиняю военное ведомство в том, что оно организовало, пользуясь органами печати (преимущественно газетами „Эклер“ и „Эко де Пари“), чудовищную кампанию, направленную к тому, чтобы вести общественное мнение по ложному следу и покрыть свои грехи.

Я обвиняю первый военный суд в том, что он нарушил закон, вынося обвинение на основании не представленного суду документа. Я обвиняю второй военный суд в том, что он, подчиняясь дисциплине, покрыл это беззаконие и совершил, в свою очередь, юридическое преступление, оправдывая заведомо виновного.

Выступая с этими обвинениями, я не забываю статей 30 и 31 закона о печати, изданного 29 июля 1881 года, который наказует за клевету и распространение злостных слухов, и готов нести ответственность за свои слова и поступки.

Я незнаком с людьми, которых я обвиняю, я даже никогда их не видел, у меня нет против них ни злопамятства, ни личной ненависти. Они являются для меня олицетворением социального зла. Я совершаю сейчас революционный акт, направленный к тому, чтобы приблизить торжество правды и справедливости.

Нельзя допустить, чтобы нагло попирались права человека! Всю страсть моей души я отдаю борьбе за торжество справедливости и пламенно верю, что правда восторжествует. Пусть осмелятся вызвать меня в суд, и пусть следствие ведется при открытых дверях!

Я жду».[242]

Когда Золя закончил чтение, раздались аплодисменты. Но Клемансо счел заголовок «Письмо президенту республики Феликсу Фору» слишком официальным и слишком вялым. Зачеркнув его, он решительно вывел: «Я обвиняю» – формулировку резкую словно пощечина.