Анри Труайя - Эмиль Золя

• Название: Эмиль Золя
• Автор: Анри Труайя
• Издательство: 0b7eb99e-c752-102c-81aa-4a0e69e2345a
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-07321-3

Эмиль Золя (1840–1902) – один из самых выдающихся писателей XIX века, автор более двадцати романов, создатель нового направления в литературе – натурализма. Произведения знаменитого журналиста и публициста, возмутителя общественных нравов, были включены Ватиканом в «Индекс запрещенных книг», вся его жизнь сопровождалась шумными общественными скандалами.

Анри Труайя в увлекательнейшем романе-биографии отражает не только мучительный творческий поиск писателя, но и его личные переживания. Перед читателями день за днем разворачивается полная драматизма и противоречий судьба великого романиста.

---

На рассвете 5 октября 1902 года, в воскресенье, траурная процессия тронулась в путь. Жанна и ее дети, затерявшись в толпе, заполнившей Брюссельскую улицу, смотрели, как служащие похоронного бюро выносят гроб. Из чувства приличия они не присоединились к шедшим за гробом. Александрина из уважения к воззрениям мужа предпочла гражданскую церемонию. Но сама до такой степени изнемогла, что у нее не хватило сил присутствовать на похоронах. Она осталась дома в окружении нескольких друзей и смотрела в окно, прижавшись лбом к стеклу.

«На караул!» Рота 28-го линейного полка под командованием капитана Олливье воздает почести умершему. У гроба стоят Людовик Галеви, Абель Эрман, Жорж Шарпантье, Эжен Фаскель, Октав Мирбо, Теодор Дюре, Альфред Брюно и Бреа, секретарь Биржи труда. На пути процессии, двигавшейся от Брюссельской улицы к кладбищу Монмартр, собралась многочисленная толпа. Из всех окон высовывались любопытные. Кое-кто даже взобрался на крыши. Здесь и там слышались смешки. Кто-то затянул песенку:

Эмиль Золя, пролаза,
Творец похабных книг
От рудничного газа
Взял и скончался вмиг.[278]

На него зашикали, заставили умолкнуть. Когда процессия прибыла на кладбище, гроб поместили во временный склеп. Для ораторов была выстроена шаткая трибуна, задрапированная черной с серебром тканью. Шомье, министр народного просвещения, обнажив голову, прочел благопристойную и любезную речь, посвященную памяти почившего великого писателя. Затем его сменил Абель Эрман, председатель Общества литераторов: «Он никогда не льстил толпе, а при случае и бросал ей вызов, он не боялся помериться с ней силами, и не только в его книгах вокруг него раздавались гневные выкрики и угрозы». Друзья Золя опасались, как бы этот намек на политическую роль покойного не спровоцировал насмешек присутствующих. Однако никто не возмущался, только кое-где послышался свист и глухой ропот. Настал черед Анатоля Франса взять слово. Он не всегда ценил талант Золя в его цикле «Ругон-Маккары», но после дела Дрейфуса пересмотрел свое отношение к писателю. «Литературное наследие Золя огромно, – сказал он. – Сегодня, когда мы охватываем взглядом все это колоссальное творение, мы осознаем и то, каким духом оно проникнуто. Это дух доброты. Золя был добрым. Он обладал чистотой и простотой, свойственной великим душам. Он был глубоко нравственным человеком. Он твердой и добродетельной рукой изобразил порок… Будучи демократом, он никогда не льстил народу и старался показать ему порабощение невежества, опасности алкоголя… Я должен напомнить о борьбе, которую вел Золя за справедливость и истину, так могу ли я умолчать о людях, стремившихся погубить невиновного?..»

При этом упоминании о деле Дрейфуса по толпе пробежала дрожь. Не обращая ни малейшего внимания на вспыхивавшее временами недовольство, Анатоль Франс продолжал говорить: «Вы слышали крики ярости и призывы к убийству, которыми его преследовали даже во Дворце правосудия во время этого долгого процесса, разбиравшегося в намеренном неведении сути дела, опираясь на лжесвидетельства, под бряцание шпаг… Не станем жалеть его за то, что ему пришлось вытерпеть и выстрадать все это. Позавидуем ему. Его слава, поднятая на самую невероятную груду оскорблений из всех, какие глупость, невежество и злоба когда-либо воздвигали, вознеслась на недоступную высоту. Позавидуем ему: он одарил родину и весь мир грандиозным творением и великим подвигом. Позавидуем ему, его судьба и его сердце уготовили ему величайший жребий: он был совестью человечества». Эта последняя фраза прозвучала словно отданный потомству приказ почитать усопшего в течение веков.

Толпа тронулась, и движение не останавливалось до захода солнца. Поток незнакомых людей медленно тек мимо открытой могилы. Некоторые бросали на гроб красные цветы шиповника. Матери поднимали детей над головой на вытянутых руках, чтобы те навсегда могли запомнить минуту, когда они простились с Золя. Появилась делегация шахтеров севера, кричавших: «Жерминаль! Жерминаль!» – так, словно они призывали к восстанию жителей предместий. Тем не менее никаких беспорядков, никаких стычек не произошло. Полицейские перевели дух.

В тот же вечер капитан Олливье, командовавший ротой, которой было поручено воздать Золя воинские почести, вернулся в казарму. Он, как положено солдату, подчинился приказу. Но один из его товарищей оскорбил его и дал ему пощечину. За этим последовала дуэль, во время которой капитан Олливье был ранен в руку. Что ж, как бы это ни выглядело на первый взгляд, в действительности дело Дрейфуса не было закрыто.

XXVIII. Пантеон

На письменном столе Золя остались лежать несколько страниц его последнего, незаконченного романа «Справедливость». Дом, утративший хозяина, казался более просторным, холодным и гулким. Александрина приучалась к одиночеству: на этот раз муж покинул ее не для того, чтобы навестить Жанну. Новое жилище Эмиля было тем, из которого не возвращаются.

О нем много говорили в эти первые дни после его кончины, и страсти долго не утихали. Все газеты, за исключением тех, что принадлежали к церковным и националистическим кругам, писали о непоправимой утрате, которую понесла французская литература. Уже 2 октября Поль Брюла в «Авроре» потребовал, чтобы Золя положили в Пантеоне. Великий химик Марселен Бертело рассказал в «Веке» («Le Siécle»), что дважды предлагал шведской комиссии кандидатуру автора «Западни» на Нобелевскую премию, но его старания успехом не увенчались. Большинство французских академиков, двадцать четыре раза отвергших Золя, теперь задумались, не помутился ли у них разум во время голосования. За границей кончина этого человека воспринималась как событие мирового значения. Не было ни одной страны, где Золя не считали бы гением, которого следует поставить в первый ряд среди тех, кто будит человеческое сознание. Теперь Жорес, переняв от Золя эстафету, требовал пересмотреть дело Дрейфуса. Он сражался в газетах, он сражался в парламенте. Двадцать пятого ноября 1903 года Дрейфус подал прошение о пересмотре решения Реннского военного суда; его просьба опиралась на «разоблачение», сделанное Жоресом в палате. После нескольких часов раздумий и колебаний совет министров решил передать дело в кассационный суд. Первое открытое заседание суда состоялось 3 марта 1904 года, а 12 июля 1906 года решение военного суда Ренна, «вынесенное по ошибке» (sic), было отменено. Дрейфус, с которого были сняты все обвинения, вернулся в армию в чине майора, а несколько дней спустя, стоя посреди большого двора военной школы, того самого двора, где происходило его разжалование, был перед строем награжден орденом Почетного легиона. Доблестный Пикар тогда же был произведен в бригадные генералы. Идеи Золя восторжествовали, но сам он не увидел их триумфа. Умерший за четыре года до того, он оставил эти радость и гордость в наследство своим друзьям, своей жене, Жанне.

Александрина в порыве великодушия подарила меданский дом службе государственного призрения, с тем чтобы в нем устроили ясли.[279] Казалось, собственное горе научило ее сочувствовать чужим несчастьям. Она сблизилась с Жанной и детьми, в которых видела словно бы отражение мужа. Когда она упоминала о двух сиротках, ей случалось называть их «мои дети». Вскоре, исполняя желание покойного, она добилась того, чтобы Денизе и Жаку было позволено носить фамилию Золя. Тогда же, договорившись с их матерью, она официально учредила «совет друзей», который собрался в мэрии под председательством мирового судьи. Выйдя после заседания на улицу, Альфред Брюно увидел, как удаляются рядышком, словно лучшие подруги, две женщины, присутствием которых была отмечена жизнь Золя.

Вскоре Жорж Клемансо стал председателем совета министров. Он немедленно назначил бывшего отщепенца Пикара военным министром, а затем по предложению Жореса, Бретона и Прессансе внес на рассмотрение парламента проект закона, предписывающего перенести прах Золя в Пантеон. Несмотря на возражения Барреса, пылкого и гнусавого депутата от крайне правых, проект был принят подавляющим большинством голосов.

Узнав об этом, Александрина почувствовала себя польщенной и вместе с тем опечалилась. Она возвела на Монмартрском кладбище двухместную гробницу: для мужа, который там уже покоился, и для себя, когда настанет ее час присоединиться к нему. При мысли о том, что ее разлучат с останками ее дорогого Эмиля, ей казалось, будто ее лишают самого драгоценного, что только у нее есть. На вопрос адвоката Леблуа, который поинтересовался, не лучше ли будет, щадя чувства госпожи Золя, попытаться отсрочить исполнение закона, Альфред Брюно запальчиво воскликнул: «Это было бы недостойным отступлением. В этом случае следует забыть о каких бы то ни было личных чувствах и думать лишь о символическом значении этого закона, о дани уважения, которую вся нация воздаст гражданскому мужеству и литературному гению Эмиля Золя!»