Ольга Шумилова - Эхо войны.

• Название: Эхо войны.
• Автор: Ольга Шумилова
• Жанр: Фэнтези

---

— Скажи… — теперь, когда основным вопросом перестал быть: «Выживем ли мы?», я смогла вспомнить и о других. И осторожно спросила: — Ты помнишь… У тебя есть провалы в памяти?

— Есть. И много, — он помрачнел на глазах. От беззаботной мордашки не осталось следа — внезапно стало заметно, что ему уже за семьдесят. — Я, знаете ли, был очень удивлен, узнав здесь, какой идет год.

Он поднял на меня внимательный взгляд.

— Что–то мне подсказывает, — смешок, — что вы знаете — или догадываетесь, что за амнистия у меня была. Увы, сами понимаете, не могу ничего сказать прямым текстом. Но так иногда хочется сделать пакость в ответ на испоганенную жизнь, чтобы взялся за них хоть кто–то… Вы, фарра, несмотря на свой Корпус и на свое же поведение, все же…

— Ватар? — подсказала я.

— … порядочны, как ни странно. И, возможно, даже та, кто сможет сделать хоть что–то…

— Навряд ли, — я покачала головой.

— В мире каждый день происходит масса невероятных вещей, и я тому пример, — он печально улыбнулся. — Вы знаете, фарра, что я помню очень хорошо? Среди нас было очень много… Все мы были заключенными. Бывшими.

Он коротко поклонился и бесшумно направился к выходу.

Я проводила его глазами и вздохнула. Вот и кто бы мне сказал в середине лета, что до сих пор этот парень останется для меня одним большим черным знаком вопроса. Вопроса о том, не станет ли он тем, что уничтожит нас — самим фактом своего присутствия на территории форта.

Слишком серьезными структурами от него несло.

Я встала и начала собираться в амбулаторию. Тот факт, что мне нужно лежать в больнице, а не шляться по казарме, полностью игнорировать пока не получалось. Выглянув в окно, я рассчитывала всего лишь уточнить погоду, но получила гораздо больше: во дворе, подняв лицо к солнцу, со стеклянными глазами стоял комендант.

Узнал точную стоимость пресловутого ящичка, по лицу видно.

Я отвернулась от окна и осела обратно на кровать, решив переждать, поскольку Торрили мне видеть не хотелось тем более.

Впрочем, небесам на мои ожидания было плевать с высокой колокольни — через десять минут он зашел в казармы сам. Подошел к койке, остановился и навис надо мной мрачной встрепанной тенью.

— Сколько кредитов вам нужно? — начал он без предисловий.

— Мне кредитов не нужно, — я скосила глаза в его сторону. — Если не ошибаюсь, я это уже говорила.

— Чтобы восстановить лицо и все прочее, я имею в виду, — хмуро уточнил он.

— На «лицо и все прочее» вполне хватит состояния моего отца, — я перевела взгляд на потолок. — Не беспокойтесь.

— Лжете, — отрезал комендант. — Во–первых, ваша семья не настолько богата. А во–вторых… — он выразительно хмыкнул.

— Ну хорошо, — я притворно вздохнула. — Восстановить кожу в прежнем объеме мне смогут в лучшем случае если через несколько лет, и выглядеть она будет как лоскутное одеяло. Именно эти душераздирающие факты вы хотели услышать?… Вот только зачем?

— Я не хочу, чтобы вы являлись мне в кошмарах.

— Боюсь, вы просто не хотите, чтобы совесть разговаривала с вами моим голосом. Полноте, неужели она замечает мерзких служителей прогнившего культа?

— Разве вы не обижены?… — он странно посмотрел на меня. — Не обижены на Звезду? Ведь она не защитила вас.

— Если кому–то покровительствует Смерть, это не означает, что он никогда не умрет, а если Жизнь — что он будет жить вечно, что, как вы могли заметить, одно и то же. Обижаться на Звезду — то же самое, что обижаться на солнце, потому что оно слишком жарко светит, или на дождь, потому что он льет на голову. Или на Смерть — потому что она забирает… — я осеклась на середине фразы, пораженная одной очень, очень простой мыслью, и с почти суеверным ужасом посмотрела на того, кого весь форт бездумно прозвал Мертвяком.

Очевидно, природа моего озарения была видна невооруженным глазом, потому что его лицо пошло пятнами, а потом комендант вздернул меня с кровати за локоть, больно вывернув руку, и выволок из казармы.

Отпустил меня он, только захлопнув за нами дверь своего кабинета.

— Если вы проговоритесь хоть одной живой душе, — прошипел он на одном дыхании, — моя совесть будет говорить совершенно по другому поводу.

Его голос напряженно вибрировал, еще немного — и он сорвется. Безумные глаза, побелевшие губы… Звезда моя, как же он боится…

— Не надо, — тихо проговорила я, осторожно коснувшись его рукава. — Я никому не скажу…

Он не ответил, часто дыша сквозь стиснутые зубы, закрыв глаза.

Что нужно было потерять, чтобы… Нет, кого потерять.

Как же все просто в этом мире… коллега. Мы примитивны, как геометрические фигуры на рисунке ребенка. И желаний, мотивов и стремлений у нас не больше, чем у этих фигур — граней.

Любовь, ненависть и обида — нет чувств сильнее, особенно для тех, кто служит Смерти. В прочем они ущербны, болванчики с замороженным взглядом и — вот оксюморон — рассудочной душой…

— Кому понравится видеть собственное отражение, вышедшее из зеркала, — услышала я собственный голос. — То самое, из–за которого хотелось разбить зеркало вдребезги… Прошу, не стоит добивать меня. Скажите, что вы не вампир. Я же никогда не смогу оскорблять саму себя в мужском обличье.

— Идиотка! — крикнул он и отвернулся. Жалобно хрустнула в судорожно сжатых пальцах карта–ключ от двери.

— Сноб. Как минимум, — я присела на край стола и скрестила руки на груди. — И попробуйте только сказать, что все это — не малодушие, в просторечии прозываемом трусостью, раз уж дали мне возможность оскорблять вас со спокойной совестью.

Он не ответил, пустыми глазами глядя в окно. На пол упала карта–ключ, сломанная пополам.

Вот так… Я ведь тоже болванчик с холодной рассудочной душой, поэтому спасать того, кто этого страстно не хочет… В Бездну это все. Гордому противятся сами боги, куда уж мне.

— Прощайте, — я пересекла комнату в два шага, потянулась к двери и замерла от одного слова:

— Почему?…

Я обернулась и приподняла брови.

— Мне показалось, или здесь не нуждаются в моих услугах?… Что еще мне здесь делать? — слова срывались с губ, резкие до грубости, и именно это заставило остановиться. Я склонила голову в полупоклоне: — Прошу прощения. Мои слова и действия недопустимы для ватара, — я подняла глаза. — Поэтому мое нахождение на этой должности и не имеет смысла.

— Идите сюда, — комендант требовательно протянул ко мне руку, опустив голову, прикрыв тусклые глаза. Волосы длинными встрепанными прядями закрыли лицо.

Видимо, я шла медленно. Видимо, он боялся передумать. Потому что сам шагнул мне навстречу, стремительно, как делает бросок змея. На лоб неожиданной тяжестью опустилась чужая рука.

— Да, я трус, — с нажимом процедил мужчина. — Я действительно боюсь, что вы будите сниться мне всю оставшуюся жизнь.

Мир покачнулся, и пол стремительно ринулся навстречу.

Первая мысль была о том, что комендант уже дошел и до попытки умышленного убийства. Вторая — о том, что лучше бы он довел ее до конца.

Тело казалось стеклянной игрушкой в сетке трещин. Движение — и оно рассыплется в колкую труху.

Невыносимо зудела кожа, у затылка пульсировала практически незаметной на фоне остального болью шишка. Я открыла глаза и осторожно повернула голову, автоматически пытаясь почесать руки сквозь бинты.

Я сидела в кресле в приемной. Секретарши не было, поэтому вставать я не спешила, боясь, что со мной действительно что–то по–крупному не в порядке — слишком странно вел себя организм.

Пытаясь почесать попеременно шею, лоб и подбородок, я окончательно сбила бинты. Наматывать их обратно было делом муторным и нудным, которое я охотно передоверяла Ремо, но и хождение в «естественном» виде по коридорам нельзя считать гуманным по отношению к окружающим.

Я вытащила из нагрудного кармана зеркальце и увидела свое отражение.

Зеркальный кружок выскользнул из пальцев и с жалобным звоном упал на пол, расколовшись пополам.

Я осторожно наклонилась и посмотрела в разлетевшиеся половинки. Нет, не галлюцинация. Это действительно мое лицо, то, что было у меня раньше… С тонкими, почти неразличимыми ниточками шрамов. Единственное доказательство, что это действительно было…

Я принялась остервенело сдирать бинты с шеи, с рук… Даже закатала штанину — просто чтобы убедиться, на сколько хватило моего счастья.

Дальше все очень просто. И очень сложно. Поэтому я поднялась и пошла в амбулаторию.

Как выяснилось, я тоже трусиха.

На лице Ремо был написан шок. На немой вопрос я лишь развела руками: я действительно не знала, как это объяснить. Правда, скорее с моральной, чем с физической точки зрения.

Впрочем, все это уже не имеет значения. Я с улыбкой выслушала поздравления и заглянула к тем, кому повезло явно меньше.

У кровати Зимы, сжав тонкие руки на коленях, сидел Отшельник и что–то тихо говорил. Связист покорно слушал, ни разу не вставив ядовитый комментарий, хотя по лицу можно было подумать, что его призывают не иначе как пойти нянечкой в детский сад. В дверях в шоке застыла Тисса, с изумленно вскинутыми бровями созерцая эту противоестественную картину.