Анри Труайя - Грозные царицы

• Название: Грозные царицы
• Автор: Анри Труайя
• Издательство: 0b7eb99e-c752-102c-81aa-4a0e69e2345a
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-24320-4

На этих страницах вас ждет увлекательное повествование, посвященное эпохе дворцовых переворотов в России. Этот интереснейший период в истории страны еще называют «эпохой женской власти». Три императрицы и одна регентша правили великой державой на протяжении тридцати семи лет. При всей несхожести судеб Екатерины I, Анны Иоанновны, Анны Леопольдовны и Елизаветы Петровны их объединяло одно: во внутренней и внешней политике они чаще всего руководствовались только личными чувствами и капризами.

Талантливый романист и известный биограф Анри Труайя рассказывает о судьбе этих цариц, оказавших большое влияние на становление российского государства, но оставшихся мало известными: их затмила слава Петра Великого и Екатерины Великой, которая унаследовала от них престол.

Автор воссоздает живую и яркую картину России XVIII века – империи, которая держалась на власти оружия и женщин.

---

Однажды февральским днем 1759 года, когда Алексей Бестужев участвовал в министерском совещании, его вызвали из зала и арестовали без каких-либо объяснений. Во время проводившегося в доме великого канцлера обыска было обнаружено несколько писем от великой княгини и Станислава Понятовского. Нет, конечно же, там не содержалось никаких компрометирующих сведений, но ведь в атмосфере мрачной мстительности, какая царила тогда, малейшего намека было достаточно, чтобы свести счеты с тем, кто тебя стесняет, кто тебе мешает. Разумеется, нет такой страны, где, близко соприкоснувшись с высокой политикой, человек не рискует быстро слететь с той высоты, на какую успел взобраться. Да хоть с самой вершины. Но среди наций, которые называют цивилизованными, этот риск оборачивается лишь порицанием или выговором, разжалованием или отставкой. Не то в России. Здесь, на родине чрезмерности во всем, виновного могут обречь на полное разорение, изгнание, пытки, если не приговорить к смертной казни. Едва почувствовав кожей ветер надвигающихся репрессий, Екатерина сожгла свои старые письма, черновики, наброски, дневниковые записи, даже – приходорасходные книги. И надеялась, что Алексей Бестужев принял те же меры предосторожности…

На самом-то деле, вынося приговор своему бывшему канцлеру, императрица тоже хотела, чтобы он отделался только большим испугом и потерей некоторых привилегий. Не очень понятно, чем можно было бы объяснить подобный избыток снисходительности – возрастной усталостью или же воспоминаниями о бурной, полной скандалов и битв жизни… Подумав, Елизавета Петровна предпочла для этого человека, так долго работавшего с нею рядом, сильно смягченный вариант наказания, а не вердикт, не подлежащий обжалованию. Ко всему ведь, она снова заслужит восхваления, снова станут ее воспевать как «Милостивую»… И у нее тем больше оснований умерить злобу в адрес Бестужева, что другие участники «англо-прусского заговора», на ее взгляд, никакого снисхождения не заслуживают и прощены быть не могут! Иначе – разве смогла бы она обратиться в мраморную статую, когда великий князь Петр Федорович бросился к ее ногам с клятвами, что он ни при чем в этих политических кознях и что только Бестужев и Екатерина виновны в предательстве и мздоимстве. Низость племянника была ей отвратительна – она отправила Петра назад в его покои, не сказав ни слова прощения, но и ничем не выдав гнева. Для нее он больше ничего не значил. Да, пожалуй, и вообще не существовал.

Совсем по-другому она повела себя с невесткой, отличавшейся таким безобразным, таким неслыханным поведением. Чтобы снять с себя вину, Екатерина послала императрице длинное написанное по-русски письмо, в котором говорила о своем отчаянии, о своей невиновности, умоляла отпустить ее в Германию, чтобы встретиться там с матерью и побывать на могиле умершего уже к тому времени отца. Сама мысль о добровольном изгнании великой княгини показалась Елизавете Петровне столь абсурдной и неуместной при существующих обстоятельствах, что она не стала отвечать на этот крик о помощи. Более того, она решила применить к Екатерине дополнительное наказание, лишив ту лучшей наперстницы – Владиславовой. Этот новый удар добил молодую женщину. Раздираемая горем и страхом, она улеглась в постель, отказалась от пищи, объявила, что больна душевно и телесно, и – в довершение всего – не допустила к себе врача. Зато попросила услужливого Александра Шувалова пригласить к ней священника для исповеди. Позвали священника Дубянского – духовника царицы. Выслушав признания молодой женщины и сочтя ее раскаяние искренним, он пообещал великой княгине замолвить за нее словечко перед государыней. Во время свидания со своей августейшей «прихожанкой» священник так хорошо обрисовал ей муки невестки, которую, вообще-то, и упрекнуть не в чем, разве только в неловкости при выражении преданности по отношению к монархии, что Елизавета пообещала своему духовнику поразмыслить об этом странном случае. Екатерина боялась и надеяться на возвращение царской милости, однако вмешательство священника Дубянского, видимо, оказалось весьма плодотворным, потому что 13 апреля 1759 года Александр Шувалов вернулся в комнату, где великая княгиня чахла от тоски, и объявил ей, что Ее Величество примет невестку «прямо сегодня в десять часов вечера».

XI. Еще одна Екатерина!

Еще до этой знаменитой встречи 13 апреля обе женщины – и великая княгиня, и императрица – знали, что она навсегда определит их отношения. Каждая со своей стороны заранее подбирала для себя самые убедительные аргументы и возражения на любой случай, думала, как ей, если понадобится, дать отпор или, наоборот, оправдаться. Наделенная неограниченной властью Елизавета, тем не менее, понимала, что невестка – тридцатилетняя, с гладкой кожей, с безупречными зубами – превосходит ее молодостью, красотой и грацией. Царицу бесило, что сейчас, когда ей перевалило за пятьдесят и она стала жирной, как гусыня, единственным соблазном для мужчин и осталась ее власть. Точнее – ее титул. И внезапно соперничество двух политических фигур превратилось в соперничество двух женщин. Возраст давал фору Екатерине, положение в обществе – Елизавете. Для того чтобы доказать просительнице свое превосходство, императрица решила заставить ту ждать в прихожей как можно дольше – пусть потомится, пусть понервничает, пусть потеряет свою привлекательность, такая она уже никого не соблазнит! Аудиенция была назначена на десять часов вечера, но Елизавета распорядилась впустить к себе в гостиную Ее Высочество только в половине второго ночи. А для того, чтобы заполучить свидетелей урока, который она была намерена преподать своей невестке, Елизавета попросила Александра Шувалова, своего любовника Ивана Шувалова и даже великого князя Петра, мужа «обвиняемой», спрятаться за большими ширмами и ни в коем случае не шевелиться. Алексей Разумовский, ее официальный возлюбленный, «память чувств Ее Величества», не был приглашен при организации этой странной семейной засады только потому, что с некоторых пор стало заметно: звезда его на любовном небосклоне императрицы бледнеет, если не угасает, а стало быть, он должен «в главном» уступить площадку более живым и бодрым новичкам. И, значит, «дело Екатерины и Петра» не входит отныне в его компетенцию. Елизавета считала это свидание решающим, она со скрупулезностью опытного антрепренера продумывала мельчайшие детали будущего спектакля. В комнате царил полумрак, горело лишь несколько свечей – таким образом подчеркивался тревожный характер этой встречи двух женщин наедине.

На золотом блюде императрица разложила улики: несколько писем великой княгини, обнаруженных у Апраксина и у Бестужева. Вещественные доказательства должны были сразу смутить интриганку, заставить ее растеряться.

Но все произошло отнюдь не так, как мнилось императрице. Едва переступив порог, Екатерина бросилась на колени и, заламывая руки, стала излагать Елизавете Петровне свои горести. Между двумя приступами рыданий она сообщила, что никто при дворе ее не любит, никто не понимает, что ее муж всегда готов невесть что придумать, лишь бы унизить ее публично. Молодая женщина заклинала Ее Величество позволить ей уехать на родину. А когда царица напомнила, что долг матери – оставаться со своими детьми, все еще плача и вздыхая, ответила: «Мои дети на ваших руках, и ничего не может быть лучше!» Этот ответ попал в самую чувствительную точку: таким образом невестка признала за Елизаветой талант воспитательницы и защитницы, и царица, растрогавшись, помогла невестке подняться, нежно упрекая в том, что та позабыла обо всех знаках внимания и даже любви, которые «тетушка» ей когда-то расточала. «Господь свидетель, как я плакала, когда вы были больны, – сказала она. – Если бы я не любила вас, то не оставила бы здесь […]! Но вы слишком горды! Вы думаете, будто умнее всех!» Услышав эти слова и пренебрегши всеми полученными им наставлениями, Петр выскочил из своего убежища и закричал:

– Она чудовищно зла и упряма!

– Вы сейчас говорите о себе! – отпарировала Екатерина. – Мне весьма приятно сказать вам при Ее Величестве, что действительно я злюсь на вас, когда вы советуете мне творить несправедливость, и стала упрямой с тех пор, как убедилась: моя любезность не даст мне ничего, кроме вашей неприязни!

Спор грозил превратиться в обычную семейную сцену, и Елизавета остановила его. Внезапно, пусть и ненадолго, императрица забыла, что женщина, считающая себя жертвой общественного мнения, на самом деле неверная жена и интриганка. Попытавшись успокоиться и не потерять величия, она перешла в атаку и произнесла, указав на письма, разложенные по золотому подносу:

– Как вы решились отдавать приказы фельдмаршалу Апраксину?

– Я же просто молила его исполнять ваши собственные приказы! – прошептала Екатерина.