Александр Плонский - По ту сторону вселенной

• Название: По ту сторону вселенной
• Автор: Александр Плонский
• Издательство: Краснодарское кн. изд-во,
• Жанр: Космическая фантастика
• Год: 1991

Александр Филиппович Плонский (родился в 1926 году) — русский прозаик и ученый.

Доктор технических наук, профессор, автор около 40 научных монографий. Лауреат 1-й и 2-й премий Всесоюзного конкурса на лучшее произведение научно-популярной литературы, лауреат премии журнала «Вокруг света» за фантастический рассказ «Экипаж». Работает профессором кафедры "Радиоэлектроника" Государственной морской академии им. адмирала Ушакова. Ветеран Великой отечественной войны. Почетный работник морского флота России. Живет в Новороссийске.

Александр Плонский — автор 79-и научно-фантастических рассказов и двух сборников — «Плюс-минус бесконечность» (1986) и «Будни и мечты профессора Плотникова» (1988), романов «По ту сторону Вселенной» и «Алгоритм невозможного».

---

9. Возвращение к жизни

Состояние Игина напоминало тяжелую болезнь, исходу которой — трагическому или благополучному — предшествует кризис. О его приближении свидетельствовала нарастающая день ото дня апатия. Игин слабел, безразлично принимал предписания меомедов, не приносившие видимой пользы. И похоже, что меомеды поставили на нем крест, лишь по обязанности накачивая его то стимуляторами, то транквилизаторами.

Но однажды он поднялся с постели, впервые за последний месяц, выставил за порог меомедов, причем столь энергично, что едва не повредил их микромодули, требовавшие деликатного обращения. Меомеды, привыкшие к почтительному отношению со стороны пациентов, удалились, растерянно негодуя, что показалось бы невероятным, если бы речь шла о любых других роботах, а не о высокоорганизованных кибер-медицинских автоматах, наделенных подобием чувств и эмоций.

К счастью, кризис принес Игину облегчение. Утолив зверский голод — признак выздоровления, — бывший управитель навел в своем жилище порядок (за время его болезни роботы-уборщики совершенно разленились) и с некоторой долей недоумения проанализировал ситуацию. Постигшие его бедствия уже не казались чем-то непоправимым, зачеркнувшим не только прошлую, но и будущую жизнь.

Игин сознавал, что для окончательного возвращения к жизни ему нужны не меомеды, не лекарства, а работа. Прежде с этим не было проблем. Он представлял собой деталь, составную часть системы, от него зависела работоспособность всего комплекса. Искать работу не приходилось, она сама находила Игина.

И вот все изменилось. Бывший управитель выпал из системы, и та не забуксовала, не встала, а продолжала действовать, словно ничего не произошло. Осиротела не она — Игин.

Теперь он должен жить сам по себе, не сообразуясь с системой, не опираясь на нес, не отдавая ей свою энергию.

Сам по себе… Как? На этот вопрос Игин еще не мог ответить. Знал, что жить нужно и работать тоже нужно, потому что понятия «жизнь» и «работа» были для него неразделимы.

Но работа ради работы его не привлекала. Например, не возникало желания возиться на приусадебном участке, выращивая овощи, которые все равно никто не будет есть: проблема питания разрешена промышленным синтезом пищи. Не тянуло на мемуары, хотя рассказать было о чем.

Можно убивать время разгадыванием математических кроссвордов, но разве это работа?

Чтобы работать по-настоящему, помимо четко сформулированной задачи, нужны орудия труда. Сформулировать задачу пока не удавалось. А вот с орудиями, вернее, орудием, труда была полная ясность. Это компьютер высшего интеллектуального уровня, и ничто иное!

Не долго думая, Игин затребовал с Мира такой компьютер. Отправил заявку и впал в сомнение: удовлетворят ли? Стоимость экстра-компьютера в трудовом эквиваленте была баснословно высока. А кто он такой, бывший управитель Игин? Почему это ему не должны отказать? Что получится, если каждый захочет иметь компьютер высшего интеллектуального уровня?

Полгода прошли в ожидании. Надежда сменялась отчаянием, отчаяние — надеждой. Конечно же, Игин мог обратиться с просьбой непосредственно к Председателю, но не позволяла гордость…

Ожидая, он не бездельничал: обдумывал задачу. И задача вырисовывалась масштабная, можно сказать, глобальная. На Мире ему приходилось иметь дело с крупными задачами, но эта, хотя и абстрактно-математическая, а для иной у него не было возможностей, захватила воображение Игина всеобщей значимостью, непредсказуемостью результата и даже самой дерзостью замысла.

Игину временами казалось, что от него зависит судьба человечества — не больше, не меньше! На смену этой, почти мистической, уверенности приходил критический взгляд — а кто я такой? Потом депрессия вновь уступала место эйфории.

Наконец прислали контейнер. Видать, не забыли еще заслуг управителя! К его удивлению, в контейнере оказался не готовый компьютер, а сборочный комплект. Игин так и не узнал, что это была идея Председателя — заставить его с головой утонуть в работе и тем самым избавиться от тягостных воспоминаний.

На сборку и налаживание ушел год: Игин все делал сам, а многое из того, что делается своими руками, он успел забыть, пока управительствовал. К тому же люди давно предпочитали рукам манипуляторы роботов. Но хотя Игин начинал трудовую деятельность с того, что «вправлял роботам мозги» (его излюбленное выражение), сейчас предпочел обойтись без них.

Работал Игин исступленно. А уж это он умел делать как никто другой! И некогда стало оглядываться на прошлое. И о задаче, которую предстояло решить, тоже перестал думать, так как захватила работа. Снова чувствовал себя молодым, полным сил, даже одышка больше не беспокоила.

Соседка, с которой он был знаком еще на Мире, не удержалась при встрече от удивленного возгласа:

— Вот так чудо! Вас невозможно узнать! Какой эликсир вы раздобыли?

— Да будет вам, — налившись румянцем, проворчал польщенный Игин. — Смеетесь над стариком!

Он бессознательно кокетничал, и это было добрым знаком.

— Никакой вы не старик, — убежденно сказала соседка.

— Не юноша же!

— Кто вас знает… Молодец, право!

— Нет, Игин не выдохся! — бормотал под нос бывший управитель, глядя вслед женщине. — Ему энергии — о-го-го! — не занимать…

Пройдя десяток шагов, соседка обернулась, точно почувствовав на себе его взгляд.

— Я сведу вас со Стромом, хотите?

— И уже издали:

— Он хо-ро-ший че-ло-век! А хо-ро-шие лю-ди должны быть вместе!

Игин знал, что Стром живет в одном из соседних коттеджей, но до сих пор не испытывал ни малейшего желания познакомиться со столь неприятной личностью.

Рассказывали, что этот желчный и невыдержанный человек, улетая на Утопию, напоследок хлопнул дверью, обвинив Председателя в пренебрежении будущим!

«Вот это да! — поразился Игин словам соседки. — Хороший человек! Это Стром-то? А вдруг? Не станет же она выдумывать. Женщины вообще проницательнее мужчин. Стоило моей Кисуне взглянуть на меня, и она уже знала, в каком я настроении… Что, если Стром и в самом деле…» 10. Путь к сердцу Человека с иным, менее твердым характером сокрушительный провал, — а именно это произошло с Джонамо, — мог бы если не сломить, то надолго вывести из душевного равновесия. Она же только стиснула зубы и… стала все чаще играть при слушателях.

— Вы меня поразили, — признался доктор Нилс, переживавший ее неудачу, как свою собственную. — Не догадывался, что у вас такая… сверхчеловеческая воля.

— Я и сама не знала… Впрочем, почему сверхчеловеческая? — спохватилась Джонамо. — Все, что «сверх», уже патология. А я обычный человек, разве лишь цель у меня необычная. Она меня и вдохновляет.

И от концерта к концерту реакция слушателей на ее музыку менялась.

— Слушали пианистку? — говорили, встречаясь, люди. — Обязательно послушайте, это что-то необыкновенное. Даже не по себе становится от игры Джонамо. За сердце берет…

На концертах люди все охотнее и глубже погружались в мир собственных чувств, открывали его заново, поражались ему, а заодно и самим себе: вот мы, оказывается, какие!

Музыка раскрепощала чувства, придавала им выпуклость, остроту, вызывала непривычное беспокойство, как бы нашептывала в душу: «А правильно ли мы живем?» — Ваша игра попирает законы реальной действительности, — сказал как-то один из слушателей. — Она похожа на гипноз. Уже одно то, что она не синтезирована, а возникает под вашими пальцами, словно исходит от них, производит завораживающее впечатление. Но дело даже не в этом. Вы посягаете на личность человека, его характер и психику, навязываете свое мировосприятие через посредство музыки.

Джонамо была еще во власти музыкальных образов. Все виделось точно сквозь дымку. Серебряную шевелюру говорившего с ней человека окружало нечто вроде ореола. На миг возникли неясные ассоциации — с кем? Проглянуло и вновь исчезло что-то знакомое.

— Вы преувеличиваете, — тряхнула головой Джонамо. — Я лишь помогаю людям понять себя. Стараюсь открыть им, на что они способны. Средствами искусства отстаиваю добро.

— Разве у нас… сохранилось зло? — недоуменно спросил собеседник.

— Отсутствие зла еще не есть добро.

— Так ли?

— Если число не отрицательное, то это вовсе не значит, что оно положительное. Возможен и нуль.

— Да… В логике вам не откажешь. Но логика не может оправдать вашу музыку!

— По-вашему, она нуждается в оправдании?

— Я пытаюсь это сделать и не могу.

— Мне жаль вас, — сказала пианистка.

Не одно лишь искусство с такой силой воздействовало на слушателей, но и обаяние Джонамо. Говоря о гипнозе, седовласый был недалек от истины.

Биополе пианистки возбуждало ответные всплески полей. Стихийно возникала автоколебательная система, в которой, подобно электрическим колебаниям, генерировались эмоции, причем их амплитуда тысячекратно превышала эмоциональный потенциал не только каждого слушателя в отдельности, но и самой Джонамо.