Анри Труайя - Оноре де Бальзак

• Название: Оноре де Бальзак
• Автор: Анри Труайя
• Издательство: 0b7eb99e-c752-102c-81aa-4a0e69e2345a
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-14434-Х

Оноре де Бальзак (1799–1850) – великий французский писатель, основоположник направлений реализма и натурализма в мировой литературе, «отец современного романа», значительно повлиявший на творчество многих авторов XIX века. Г.Флобер и Э.Золя считали его своим учителем, им восхищались знаменитые русские классики – Пушкин, Тургенев, Толстой, Достоевский.

Неутомимый труженик, работавший по 18 часов в сутки, он является создателем грандиозной литературной эпопеи «Человеческая комедия», настоящей энциклопедии буржуазного общества того времени, включающей около 100 романов. Работая над очередным произведением, Бальзак «сливался» со своими героями, почти физически переживал с ними их взлеты и падения, их горе и радости, страдал и наслаждался, влюблялся и разочаровывался. Такое беззаветное увлечение любимым делом не прошло для него бесследно. Его личная жизнь могла бы послужить сюжетом для еще одной эпической драмы под названием «Человеческая трагедия».

Известный литератор и библиограф Анри Труайя в свойственной ему захватывающей манере описывает судьбу гениального романиста, который стремился завоевать весь мир «не шпагой, как Наполеон, но пером».

---

Эмиль де Жирарден недоволен тем, что «его» автор никак не предоставит окончание «Крестьян» – романа, который ему совершенно не нравится. «Я печатаю „Крестьян“ только потому, что нам надо уладить финансовые дела, иначе я бы ни в коем случае не стал их публиковать, – грубо заявляет он. – Если вам не составит труда вернуть „La Presse“ выданные вам в качестве аванса деньги, я с радостью откажусь от „Крестьян“. Бальзак, негодуя, отвечает: „Не соглашусь с вашим мнением – моя рукопись, мое произведение кажутся мне превосходными… Время покажет, как не правы те, кто считает его плохим“. На сей раз это был откровенный разрыв с Жирарденом. Перед Бальзаком захлопнулась еще одна дверь, что он подтвердил в письме к Ганской: „Крестьяне“ в „La Presse“ не появятся. Между Жирарденами и мной все кончено, и я испытываю искреннее удовлетворение». К счастью, во Франции есть и другие издания. Пусть Ева не беспокоится – проблем с тем, куда пристроить свою прозу, у него не будет никогда.

Да и совсем другие заботы у него – найти честных, вышколенных слуг. Бывший слуга, Милле, больше его не устраивает, он находит ему замену – эльзасец Франсуа Мюнх станет и портье, и кучером госпожи Оноре де Бальзак. По совету своей кухарки – итальянки Занеллы, «тихой, заботливой, спокойной и честной», нанимает горничную пятидесяти лет, белошвейку. «Она бельгийка, набожная… не легкомысленная», – спешит он уточнить Еве. Трое слуг за девяносто франков в месяц, плюс еда и экипаж, в год это составит двенадцать тысяч франков. Но тут Занелла совершает страшное преступление – в отсутствие хозяина предлагает соседу посмотреть дом. Подобная неделикатность возмутила Бальзака, подумавшего было уволить виновницу. Зато он с распростертыми объятиями встретил старшую сестру Ганской Алину Монюшко: та непременно хотела знать, что великий человек приготовил для Евы. Она была очарована, ее снедала зависть: «Что Верховня по сравнению с этим восхитительным домом! Я никогда не видела ничего подобного!» Монюшко уходила уверенная, что Бальзак скрывает истинное положение дел, что он – миллионер.

Это завистливое восхищение несколько утешило Оноре, ведь избранница-то не выказала ничего, кроме пренебрежения. Теперь его беспокоило еще и здоровье – он подозревал у себя «гипертрофию сердца». Энергии лишала, конечно, не она, а безразличие Евы, которая не сочла нужным отреагировать на его страдания. Говорит, что боится Парижа. Почему тогда так упорно сопротивляется его приезду в Верховню? Если жить с оглядкой на мнение окружающих, можно потерять счастье. И раз сама Ганская не понимает его, Бальзак обращается к ее дочери и зятю: умоляет замолвить за него словечко, объяснить «государыне», какая будет польза от его пребывания на Украине. «Ваша дорогая матушка пишет мне очень редко и запрещает мне приезжать на Украину. И то, и другое кажется мне лишенным всякого смысла… Я так привык к вам троим, что жизнь мне стала невыносима, ничто не может развлечь меня. Я словно пес без хозяина, который хочет только, чтобы тот был у него». Ему необходимо делить с Евой жизнь, он вновь подумывает обратиться к царю, описать свои несчастья, получить разрешение на натурализацию и, таким образом, право жениться на вдове господина Ганского. Бальзак делится этим замыслом с Анной: «Мой дом мне отвратителен, литература кажется пресной, я сижу сложа руки, когда должен работать. Так у меня возник план продать дом и все барахло… устроиться на Украине учителем французского, танцев и хороших манер… Я бы поехал в Петербург попроситься на службу к Его Величеству, может, в полицию на Украине». Какова доля шутки в этом стремлении к добровольной ссылке? Несомненно, не знает сам. Его гложет одна мысль: бежать из Парижа, сменить воздух, режим, читателей, возродиться в сиянии Ганской. Он готов отказаться от самых своих тиранических, самых дорогостоящих капризов, только бы Ева приняла его в своем русском раю: «Я сделаю все, что вы мне прикажете. Для меня не существуют больше торговцы всякой всячиной, я никогда больше ничего не куплю». Оноре настаивает, что присутствие рядом с Ганской такого мужчины, как он, готового встать на ее защиту при любых обстоятельствах, настоятельная необходимость. Будущее Европы представляется ему трагическим. Худшее из зол – пропаганда коммунистических идей, которые подстрекают народ к бунту: «Я предвижу великие опасности для вас, и мне становится страшно, спрашиваю себя, хватит ли вам времени осуществить все вами задуманное. Полагаю, что пламя распространится быстро… Вы даже представить себе не можете, что такое коммунизм, доктрина, предполагающая перевернуть все вверх дном, поделить все, включая продовольствие и товары, между людьми-братьями. Вы знаете, что я думаю о насилии, но подобные апостолы, готовящие всеобщее потрясение, заслуживают только смерти. Социализм волнует Швейцарию, волнует Германию, он всколыхнет Италию, и мы увидим много всего».

Наконец, под напором Анны и Георга Ганская смягчается: она все еще не говорит «да», но уже не говорит «нет». Ладно, пусть уж приезжает, раз ему так хочется! Бальзак готов подчиниться немедленно, но разом бросить дела не может. Чтобы порвать с Парижем, требуется время. Поверенный Гаво, видя, как Оноре мучается, говорит: «Уезжайте, вы еле живы!» – «Правда, – признается Бальзак Еве, – я невероятно страдаю душевно и физически. Поймите, посреди этой бесконечной роскоши я уже месяц не ел хлеба… Я не в состоянии выудить хотя бы одну мысль, написать хотя бы одну строчку, хотя вовсю стремлюсь работать». Он пытается найти денег на путешествие, обращается к одному, другому. Издатель Ипполит Суверен дает четыре тысячи франков в обмен на вексель, обеспеченный пятнадцатью акциями Северной железной дороги. Бальзак отправляется за визой, но мысленно уже в пути: «Поймите, я увижу вас, вас, – пишет он Ганской, – я буду счастлив как минимум два месяца!.. Только опасаюсь, что уже никогда не уеду, и мы продадим дом на улице Фортюне, чтобы остаться в Павловске, забыв всех и забытые всеми».

Пятого сентября 1847 года он покидает Париж. В преддверии долгого путешествия запасается провизией: галеты, концентрированный кофе, сахар, фаршированный язык, бутылочка анисовой водки. На поезде добирается до Брюсселя, оттуда, тоже поездом, до Кельна. Затем дилижанс до Ганновера, оттуда снова поездом в Берлин. Еще одна ночь в вагоне, и вот уже Бреслау. Затем – Краков. На каждой остановке он убеждается, что имя его знают, и эта известность несколько даже удивляет его, она отрадна и заставляет забыть неприязнь парижских журналистов. После Радзивилова начинает ощущать всю свою значимость, директор таможенной службы генерал Поль Хайкель устраивает в честь него праздник. Поприветствовать писателя, словно он официальный гость, приходят представители местной власти.

Некоторое разочарование постигнет Бальзака, когда придется залезть в кибитку, хоть и закрытое, но весьма неудобное средство передвижения, которое доставит его в Дубно. Даже подушка, подаренная генералом, не спасет от тряски, вознаграждением за которую будет украинская ночь: «Ночь была великолепной, небо, похожее на синее покрывало, прибитое серебряными гвоздями. Полное одиночество, пустыню оживлял звук колокольчика на шее у лошади, который в конце концов стал бесконечно нравиться мне». После восьми практически бессонных дней он с наслаждением бросается на кушетку и в тот же миг засыпает. На следующий день его ждут еще тридцать часов пути. Проезжая бескрайними полями, всматривается в лица встреченных мужиков и с первого взгляда решает, что они должны быть довольны судьбой: «Повсюду вижу группы крестьян и крестьянок, которые весело идут на работу или возвращаются домой с видом беззаботным, и почти всегда с песней». Тот факт, что они являются собственностью хозяина, наравне с домашним скотом, мало волнует путешественника, взамен ведь они защищены от таких бед, как голод. Словом, они беспечны и их опекают, словно ребенка в лоне семьи. «Его [мужика] кормят, ему платят, рабство не так уж и плохо для него, так как является источником счастья, спокойствия, – заключает Бальзак. – Предложите русскому крестьянину свободу в выборе работы, уплаты налогов, он откажется». Решительно все в этой стране восхищает его, раз это страна, где живет Ева. С каждым поворотом колеса он все ближе к ней. За Бердичевом, куда Оноре прибывает тринадцатого сентября, начинается настоящая степь: «Это пустыня, царство хлебов, это прерия Купера и ее тишина». Вдруг, в сумерках, когда он почти заснул, просыпается от очередного толчка. Не мираж ли это? Перед ним земля обетованная – Верховня! «Я заметил нечто, напоминающее Лувр. Греческий храм в золотых лучах заходящего солнца».

Глава пятая Украина. Счастье

В Верховне всего было в изобилии: земли, крестьяне, дружба. Ганским принадлежала двадцать одна тысяча гектаров земли и более тысячи крепостных мужского пола. В просторном, но обветшалом доме встречались анфилады пустынных, без мебели, комнат. Голые стены, печи топили соломой. Хотя вокруг хозяев крутилось почти триста слуг. По вечерам зажигали масляную лампу, которая едва справлялась с наступившей темнотой. Днем из окон открывался вид на бескрайние пшеничные поля. Поместье жило своей, не имевшей, казалось, ничего общего с внешним миром жизнью, а потому надо было иметь под рукой мастеров на все случаи жизни: поваров, портных, сапожников, плотников, ткачей, обивщиков мебели… Здесь царила автаркия, обитатели Верховни гордились собственной самодостаточностью.