Анри Труайя - Свет праведных. Том 1. Декабристы

• Название: Свет праведных. Том 1. Декабристы
• Автор: Анри Труайя
• Издательство: 0b7eb99e-c752-102c-81aa-4a0e69e2345a
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-26125-3, 978-5-699-26127-7

Впервые на русском языке публикуется знаменитая пенталогия о декабристах классика французской литературы Анри Труайя, которая по праву считается наиболее значительным художественным творением автора. Исторические произведения, которые вошли в этот цикл, написаны в лучших традициях французского психологического романа и классической русской прозы.

В данный том вошли первые три книги цикла: «Из мысли возгорится пламя», «Барыня», «Слава побежденным».

---

– Ты опять лжешь! – процедил он сквозь зубы.

– Нет, отец.

– Клянись!

– Если вам угодно.

Николай подошел к молельне, устроенной в углу комнаты, встал на колени. Множество икон окружало прекрасную копию иконы Казанской Божьей Матери, что спасла Россию от нашествия французов.

– Клянусь, – прошептал он, – клянусь, все, рассказанное мною отцу, истина.

Потом перекрестился, встал, поцеловал икону и повернулся к Озарёву-старшему, который пристально смотрел на него.

– Теперь вы верите мне?

Старик тяжело опустился в кресло. Он был подавлен и растерян, не отрывал глаз от капелек масла, одна за одной падавших в стеклянный колпачок лампы.

– Итак, ты все придумал один и явился ко мне с этим подарком! Мой сын! Которым я так хотел гордиться!

Николай молчал. Слова отца выводили его из себя, но противоречить не смел. Тот вдруг снова покраснел и выкрикнул:

– Несчастный!

В наступившем молчании слышны были шаги слуги, в соседней комнате с грохотом закрывались ставни, запирались задвижки. Ночной сторож прогремел своей колотушкой.

– Что думает теперь обо мне эта женщина? – проговорил он, словно спрашивая самого себя. – Все испорчено.

Вновь молчание. Мрак и снег окружали дом. Вдалеке залаяла собака. Сквозь дверь просочился запах капусты – на ужин готовили борщ. Нахлынули воспоминания детства. Но сын был непреклонен и твердо произнес:

– Я принял важное решение. Мы с Софи не останемся в Каштановке.

Отец взглянул на него – такого удара он не ожидал. Подумал и спросил:

– Ты хочешь уехать или она?

– Это не имеет значения.

– Отвечай: ты решил уехать отсюда?

– Софи не может жить под одной крышей с тобой…

– Так! Решение исходит от твоей жены. В конце концов, и для нее, и для меня этот отъезд – лучшее решение…

Он положил руки на стол и потирал их, пытаясь унять гнев, тяжело дышал, закашлялся.

– Куда вы поедете? – спросил наконец.

– Пока не знаю. Думаю, в Петербург.

– Да? – Глаза его удовлетворенно блеснули, что не ускользнуло от Николая. Несомненно, он опасался, что молодые уедут во Францию. – Петербург – это хорошо. Я дам тебе рекомендательные письма к моим друзьям. Они найдут тебе место при каком-нибудь начальстве.

– Я не могу принять этого, – гордо заявил Озарёв-младший.

Старший стукнул кулаками по столу: подпрыгнули безделушки, упало гусиное перо.

– Ты сделаешь все, что я скажу! Как смеешь ты спорить! Ты повел себя со своей женой как последний мошенник, ничтожество! И хочешь вовлечь ее в дальнейшие авантюры?!

Успокоился немного, справился с дыханием и глухо произнес:

– На какие средства вы собираетесь жить в Петербурге, если я не помогу вам? Эта женщина носит твою фамилию, мою фамилию. Она имеет право на достойное существование. Вы будете жить в нашем доме. Конечно, теперь он мало пригоден для того, чтобы в нем поселиться, но, полагаю, его не трудно привести в порядок. Для начала вам хватит шести слуг. Возьмешь их здесь. Гришку – поваром, Савелия – кучером. Они опрятны и не пьют. Возьмешь лошадей. Хватит тебе четырех.

Посмотрел на сына, требуя одобрения, но увидел неподвижное лицо и прокричал:

– Четыре! Ты слышал!

– Да, отец.

– Они обойдутся в сорок-пятьдесят рублей в месяц за овес и сено! Да, не забыть посуду, белье, зимние запасы…

Михаил Борисович взял перо, обмакнул его в чернильницу и начал выводить что-то на бумаге. Забота не слишком смягчила Николая, самолюбие его был задето: пришел сюда заявить о своей независимости, оказался обязанным отцу. Боже, когда же он начнет жить самостоятельно!

– Думаю, тебе понадобится несколько дней на сборы…

Сын покачал головой и, глядя ему в глаза, с жестокой уверенностью медленно произнес:

– Нет. Не понадобится. Мы уедем как можно скорее. Завтра, самое позднее послезавтра.

* * *

Николай вышел от отца успокоенный лишь наполовину – его ожидало еще более суровое испытание. Захочет ли Софи хотя бы выслушать его? От неопределенности у него холодело внутри. Он решительно поднялся на второй этаж, постучал и, получив разрешение войти, замер на пороге, лишился дара речи. Посреди комнаты, глядя в зеркало, стояла Мари, обеими руками прижимая к себе то самое золотистое платье его жены, Софи же протягивала ей черный бархатный капор. Лицо сестры сияло счастьем:

– Взгляни, Николя, правда, я совсем парижанка!

Не в силах вымолвить ни слова, он лишь согласно закивал. Неужели Мари в его отсутствие сумела все уладить?

– Ты прелестна, – проговорил наконец. – Но я хотел бы, чтобы ты нас оставила.

– Хорошо. Но поторопитесь. Через полчаса мы садимся за стол…

Она бросила на невестку восхищенный взгляд и спросила:

– Вы спуститесь к ужину, да?

– Я просил тебя оставить нас! – вмешался брат, забирая у нее из рук платье, чудесно преобразившее бледные щеки сестры, которая не сводила с него умоляющих глаз.

– Нет, Мари, это невозможно! – раздался мягкий голос Софи.

– Но почему? Я поговорю с отцом! Он все поймет! Вы увидите, он будет любезен с вами!..

Николай испугался, что своей настойчивостью она выведет из терпения его супругу – одно неверное слово, и все пропало.

– Перестань, пожалуйста!

Мари опустила голову:

– Без вас двоих будет так грустно!

– Николай будет ужинать с вами! – возразила Софи.

Муж удивленно посмотрел на нее, не зная, как отнестись к этому ее решению: знак благосклонности или, напротив, немилости?

– А вы? – продолжала Мари. – Вы останетесь у себя?

– Да.

– Не поев?

– Я не голодна.

– Но так нельзя! – воскликнул Озарёв. – Вы заболеете!

– Прикажу, чтобы вам принесли поднос со всякими вкусными вещами! – нашла выход Мари. – А потом мы вновь поднимемся к вам!..

Окрыленная этой мыслью, она исчезла. Николай закрыл дверь.

– Вы действительно собираетесь ужинать в одиночестве?

– Да, друг мой.

Софи повернулась к нему спиной. Голос был холодный, чужой, последние надежды растаяли без следа.

– Могу я узнать, чем вы занимались после обеда? – обратилась она к мужу.

– Подготовкой нашего отъезда в Петербург, – не без гордости отозвался он.

Жена повернулась к нему и безучастно спросила:

– Когда мы едем?

Вопрос этот показался ему добрым знаком – она согласна следовать за ним!

– Послезавтра.

– Почему так не скоро?

– Чтобы все приготовить, необходимо время, я намереваюсь взять лошадей, слуг…

Николай удивлялся собственной лжи. Но разве мог он признаться Софи, что переезд организует им его отец?

– Кого из слуг вы берете?

– Пока не знаю… Гришку, Савелия…

– А Антипа?

– Вы хотите, чтобы с нами ехал Антип? – удивленно спросил муж.

– Да, мне это кажется в порядке вещей! – возмутилась она. – Это человек искренне предан вам, последовал за вами во Францию…

– Что ж, он последует за нами и в Петербург. – Как приятно было хоть чем-то доставить жене удовольствие.

Софи видела перед глазами Антипа, думала о нем, как о преданной собаке. Быть может, это ее единственный друг в этом доме.

– Уверен, столичная жизнь понравится вам.

Николай взял ее за руку, совершенно безжизненную, поднес к губам, но она вырвала ее и, ни разу больше не взглянув на него, вернулась к своим платьям.

* * *

Ужин был мучительным – никто не говорил о Софи, но дух ее, несомненно, над столом витал. Михаил Борисович, мрачный, с осунувшимся лицом и потухшим взглядом, не в силах был даже насмехаться над мсье Лезюром, который, воспользовавшись этой передышкой, ел за четверых. Мари невесело мечтала о красивых платьях, большой дружбе и счастье, которое ей довелось бы узнать, останься их новая родственница в Каштановке. Заслышав шум над головой, Николай с беспокойством начинал разглядывать потолок: он был убежден, отныне они с Софи чужие друг другу люди, вынужденные скрывать это от окружающих видимостью счастливого брака. После десерта извинился и попросил у отца разрешения уйти. Мари хотела идти за братом, тот решительно заметил, что не нуждается в ней.

Она поцеловала его. Несчастный взбежал по лестнице, чувствуя себя подсудимым, возвращающимся в зал заседаний суда после перерыва. В коридоре споткнулся о поднос, который Софи выставила за дверь. Наклонившись, обнаружил, что жена едва прикоснулась к еде. В этом ему увиделось дурное предзнаменование.

Когда он вошел, Софи сидела перед секретером с пером в руке. Лицо ее золотилось в свете лампы. Заслышав шаги, жена не обернулась. Задумавшись, продолжала писать. «Рассказывает обо всем родителям!» – подумал молодой человек, и новая волна стыда залила его. Нет никакой надежды снова завоевать эту женщину, занятую перечислением его грехов. Он долго молчал, уверенный в окончательном своем поражении, потом прошептал:

– Софи!

– Да? – отозвалась та, не поднимая головы.

– Я пришел пожелать вам спокойной ночи…

Жена взглянула на него. Лицо ее выражало удивление, но никак не любовь. Ни одного нежного слова не сорвалось с ее губ.