Редьярд Киплинг - Свет погас

• Название: Свет погас
• Автор: Редьярд Киплинг
• Издательство: Издательство: "Терра"
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1996

Роман «Свет погас» (1890), рассказывает о трагической судьбе одарённого художника, потерпевшего крушение в личной жизни.

Роман — во многом автобиографический — Киплинг написал, уже завоевав известность своими стихами и рассказами.

---

— Сколько вам платят за это? — спросил Торпенгоу; приветствие корреспондента все равно что приветствие странствующего торговца на дороге.

— Ничего, я работаю для себя, — отозвался молодой человек, не взглянув даже на говорившего. — Есть у вас табак?

Торпенгоу подождал, пока он кончил набросок, посмотрел на него и спросил:

— Что вы здесь делаете?

— Ничего; здесь дрались, вот я и пришел.

— И вы всегда так рисуете?

Вместо ответа молодой человек показал еще несколько рисунков.

— «Бой на китайской джонке», — пояснил он, показывая их один за другим, — «Штурман, зарезанный во время бунта на судне», «Джонка на мели у Хакодате», «Сомали, погонщик мулов, которого секут плетью», «Граната, разрывающаяся в лагере у Берберы», «Солдат, убитый под Суакимом».

— Хм! — промычал Торпенгоу. — Не могу сказать, чтобы я был большим поклонником Верещагина, но о вкусах не спорят. А вы теперь делаете что-нибудь?

— Нет, я просто здесь для собственного удовольствия.

Торпенгоу окинул взглядом безотрадную картину выжженной солнцем местности и промолвил:

— Странное у вас представление об удовольствии, право. Деньги есть?

— Достаточно, чтобы прожить. Но вот что, если хотите, я готов делать для вас рисунки из военного быта.

— Мне это не нужно, но моя газета, быть может, пожелает их иметь. Вы, я вижу, можете рисовать недурно и, как мне кажется, не погонитесь за большим вознаграждением, не так ли?

— На этот раз нет; я не хочу упустить случай.

Торпенгоу снова посмотрел на рисунки и одобрительно покивал головой.

— Да, вы правы, что не хотите упустить случай, когда он вам представился…

И он поспешил в город и телеграфировал своей газете:

«Нашел человека делает прекрасные рисунки дешево приглашать будут корреспонденции с рисунками».

А человек, сидевший на редуте, тем временем болтал ногами и бормотал про себя:

— Я знал, что случай подвернется рано или поздно, и клянусь, достанется им, если я выйду живым из этой переделки!

Вечером того же дня Торпенгоу сообщил своему новому знакомому, что Центральное Южное Агентство согласно принять его к себе на службу, на пробу, с уплатой за три месяца вперед.

— Да, кстати, как ваше имя? — осведомился Торпенгоу.

— Гельдар. А скажите, предоставляется мне полная свобода действий?

— Вы наняты на пробу и, следовательно, должны оправдать их ожидания. Вам всего лучше ехать со мной. Я отправляюсь вверх по Нилу с одним из отрядов и сделаю для вас все, что могу. Дайте мне несколько ваших рисунков, я отошлю им их для образца. — И мысленного он добавил: «Это самая выгодная афера, какую когда-либо делало Центральное Южное Агентство, а уж я-то им довольно дешево достался».

Таким образом, Дик Гельдар сделался членом достопочтенного братства военных корреспондентов, все члены которого получают неотъемлемое право работать сколько могут и получать, сколько будет угодно Провидению и их патронам. К этим правам прибавляется впоследствии гибкость языка, перед которой не в силах устоять ни мужчина, ни женщина, взгляд ястребиный, пищеварение страуса и бесконечная «приспособляемость» ко всевозможным условиям жизни. Некоторые, конечно, умирают, не успев достигнуть этой степени совершенства, а другие, вернувшись в Англию, появляются в обществе в модных фраках, под которыми трудно отличить их необычные свойства, и потому слава их остается сокрытой от толпы. Дик следовал за Торпенгоу, куда бы ни занесла того его фантазия, и вместе им удавалось делать дело, которое, можно сказать, почти удовлетворяло их самих. Жилось им нелегко, во всяком случае, и под влиянием этой совместной жизни они вскоре тесно сблизились между собой.

Им приходилось есть с одной тарелки, пить из одной бутылки и — что всего сильнее укрепило их связь — сообща отправлять свою почту. Однажды Дик ухитрился мертвецки напоить телеграфиста в пальмовой хижине за Вторым Нильским порогом и в то время, когда этот последний блаженно спал на полу, воспользовался очень интересно составленным сообщением корреспондента другого синдиката, снял с него копию и отнес ее Торпенгоу, который при этом заметил, что в любви и в военной корреспонденции все дозволено, и вслед за тем сейчас же настрочил прекрасную статью, воспользовавшись материалом, собранным его соперником по ремеслу.

Но подробный рассказ об их похождениях, от Фил и до безбрежных пустынь Герави и Муэллы, занял бы целые тома. Они были втиснуты в самую середину боевого каре и подвергались ежеминутной опасности быть убитыми возбужденными схваткой солдатами; они сражались с вьючными верблюдами на рассвете; они тряслись часами в глубоком безмолвии, под палящим солнцем, на маленьких, неутомимых египетских лошаденках и боролись с мутными волнами Нила, когда вельбот, на котором они плыли, наткнувшись на подводный риф, пробил себе дно и сорвал чуть не половину досок своей обшивки.

Теперь они сидели на песчаной отмели берега, между тем как следовавшие позади них вельботы подвозили арьергард их колонны.

— Да, — сказал Торпенгоу, вздохнув с облегчением и сделав последний стежок, — это была отменная работа!

— Да вы о чем, о кампании или о заплате? — спросил Дик. — Что касается меня, то я невысокого мнения об обеих.

— Вы, вероятно, хотели бы, чтобы привезли в Жакдулу восьмидесятитонные орудия! Ну, теперь я совсем доволен своими штанами.

И он повернулся с серьезным видом, чтобы показать себя со всех сторон, как это делают иногда клоуны.

— Очень красиво, особенно буквы на холсте — G. В. Т. — Government Bullock Train.

— Извините, пожалуйста, — это мои инициалы: Gilbert Belling Torpenhow. Я нарочно выбирал этот лоскут, прежде чем стащить его… Кой черт, что там случилось с нашей кавалерией?

И Торпенгоу, прикрыв глаза рукой, стал вглядываться в поросший кустарником песчаный берег.

Вдруг громко затрубили тревогу, и люди, купавшиеся в реке или стиравшие на берегу, кинулись к оружию и амуниции.

— «Пизанские солдаты, захваченные врасплох во время купанья», — спокойно заметил Дик. — Помните вы эту картину? Она писана Микелем Анджело.[1] Все начинающие пишут копии с нее. Смотрите, эти кусты кишат неприятелем!

Отряд, оставшийся при верблюдах, призывал пехоту, а крики, доносившиеся с реки, доказывали, что и арьергард каравана заметил переполох и спешил принять участие в схватке. Так же быстро, как дуновение ветра покрывает рябью гладкую поверхность тихих вод, так скалистые кряжи и песчаные холмы, поросшие кустарником, запестрели вооруженными людьми. К счастью, арабы остановились на большом расстоянии и, жестикулируя, оглашали воздух радостными криками. Один из них, выехав несколько вперед, разразился даже длинной, витиеватой речью. Англичане не открывали огонь; они рады были воспользоваться этой маленькой проволочкой, чтобы дать пехоте время выстроиться в каре; купавшиеся и стиравшие на берегу люди бежали к ним на помощь, а подплывавшие вельботы спешно причаливали к ближайшему берегу и высаживали всех, кроме больных и нескольких человек, оставляемых для охраны. Наконец араб-оратор кончил свою речь, а его друзья разразились громкими криками одобрения, слившимися в общий вой.

— Они похожи на махдистов, — сказал Торпенгоу, проталкиваясь в самую гущу каре. — Но сколько их тут, тысячи! А я знаю, что соседние племена здесь не враждебны нам.

— Значит, махдисты взяли еще один город, — решил Дик, — и выслали против нас этих горластых чертей. Одолжите-ка мне ваш бинокль.

— Наши разведчики должны были уведомить нас; мы попались в ловушку! — ворчал молодой офицер. — Когда же, наконец, артиллерия откроет огонь! Эй вы, там, живее!

Но люди и сами отлично понимали и знали по опыту, что всякий отставший или замешкавшийся где-нибудь человек, в то время как уже начался бой, неизбежно должен будет расстаться с жизнью самым неприятным образом. Небольшие орудия с двух флангов каре открыли огонь в тот момент, когда каре двинулось вперед, чтобы занять вершину невысокого холма. Все уже не раз участвовали в подобных схватках, и они не представляли собою ничего нового для этих людей. Все то же поспешное, торопливое выстраивание в каре, пыль, запах пота и кожи, шумным роем налетающие арабы, атака слабейшего звена каре, отчаянная рукопашная схватка в течение нескольких минут и затем — безмолвие пустыни, нарушаемое лишь пронзительным гиканьем тех, кого небольшая горсточка кавалерии пыталась преследовать скорее для острастки. Люди стали относиться к подобным схваткам довольно беспечно. Орудия стреляли, каре подвигалось вперед, а люди, не научившиеся из книг, что идти в атаку тесной стеной на орудия — безумно, в числе трех тысяч человек устремились на английский отряд. Несколько выстрелов дали знать об их натиске, несколько всадников в белых бурнусах выскочили вперед, но главную массу составляли голые дикари, вооруженные копьями и мечами. Инстинкт сынов пустыни, где царит вечная война, подсказал им, что правый фланг каре слабее. Ядра и гранаты артиллерии бороздили их густую массу, ружейный огонь косил их сотнями; никакие цивилизованные войска не выдержали бы такого отпора, но эти дикари, оставшиеся в живых, перепрыгивали через умирающих, которые цеплялись за их ноги, а раненые с проклятьями устремлялись вперед, пока не падали под ноги своим, — и вся эта черная масса обезумевших людей, точно поток, прорвавший плотину, устремлялась на правый фланг каре.