Анри Труайя - Свет праведных. Том 2. Декабристки

• Название: Свет праведных. Том 2. Декабристки
• Автор: Анри Труайя
• Издательство: 0b7eb99e-c752-102c-81aa-4a0e69e2345a
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-699-26126-0, 978-5-699-26127-7

Впервые на русском языке публикуется знаменитая пенталогия о декабристах классика французской литературы Анри Труайя, которая по праву считается наиболее значительным художественным творением автора. Исторические произведения, которые вошли в этот цикл, написаны в лучших традициях французского психологического романа и классической русской прозы. Развивая в рамках сюжета «сибирскую» тему, Труайя в очередной раз показал себя как гениальный романист и вдумчивый исследователь культурного и исторического наследия России. В данный том вошли заключительные книги цикла: «На каторге», «Софи, или Финал битвы».

---

– Спокойной ночи, Сережа.

Он потянулся было поцеловать тетушке руку, но тетушка не дала ему времени это сделать, поспешно направившись к двери. Приостановившись на пороге, она обернулась и увидела, как племянник наливает себе рюмку, пригубливает, затем, запрокинув голову, допивает одним глотком. Какое-то смутное воспоминание мелькнуло у нее в голове. Что-то очень далекое и очень приятное, что-то неуловимое проскользнуло в памяти и скрылось. Она неотступно думала об этом, пока раздевалась, нетерпеливо подгоняя заупрямившуюся память. И только потом, лежа в постели, наконец вспомнила день, когда угощала наливкой Фердинанда Богдановича. И уснула, разнеженная этим воспоминанием.

6

В коляске, уносившей ее в Славянку, Софи пыталась убедить себя в том, что не ошиблась, приняв приглашение Дарьи Филипповны. Но ей по-прежнему было не по себе: казалось, что, отправившись в гости к этим двум так тесно связанным с историей их с Николаем невзгод людям, она снова окунается в грязь. И в то же время ее непреодолимо влекло к ним, как будто Дарья Филипповна и Вася были лучшими ее союзниками в борьбе с одиночеством. Перед глазами у нее на каждой выбоине дороги подскакивала спина Давыда. Чтобы везти барыню, кучер вырядился в лучшие свои одежды. На этот раз бояться ему было нечего: молодой барин подтвердил распоряжения хозяйки.

В сравнении с Каштановкой имение Славянка выглядело запущенным. Многие поля оставались под паром, дороги, которые никто не чинил, были все в рытвинах и колдобинах, в деревнях, стоявших по обеим сторонам дороги, избы были грязные, обветшалые, полуразрушенные, сады заполонила крапива. Дождь никак не начинался, хотя над головой давно уже нависли низкие темные тучи. Ледяной ветер свистел в облетевших ветвях. Парк вокруг господского дома, обширный, тихий и заброшенный, печальным своим очарованием напоминал осенний лес. В просвете поредевшей желтой листвы Софи увидела перед собой господский дом – деревянный, длинный, закоптившийся, с маленькими окошками и крашеными ставнями.

Коляска остановилась у крыльца, и Дарья Филипповна, в плохо сидевшем на ней жемчужно-сером платье с оборками, поспешно сбежав по ступенькам, бросилась к гостье. Оглушенная восклицаниями хозяйки дома, Софи покорно следовала за ней в столовую, где на овальном столе, помимо целых гор самых разных пирожков, вокруг сверкающего самовара выстроились хороводом еще и вазы с вареньем. Едва гостья села к столу, в комнату вошел мужчина, напомнивший ей постаревшего итальянского певца: пузатый, седеющий, большие черные глаза на толстом лице… Одет он был небрежно – в коричневую бархатную куртку и бежевые панталоны с растянутыми штрипками… У Софи защемило сердце, когда она узнала, хотя и с трудом, прежнего элегантного красавца Васю Волкова. А мать защебетала, обращаясь к нему, как к маленькому мальчику:

– Ну вот! Вот и она, Васенька! Она пришла! Ты ведь так хотел ее увидеть!

– Матушка, прошу вас!.. – угрюмо остановил Дарью Филипповну Вася.

Склонившись перед Софи, он поцеловал ей руку, сел к столу, попросил налить ему стакан чаю, некоторое время, явно томясь от скуки, слушал болтовню женщин, затем, воспользовавшись паузой, пробормотал, не поднимая глаз:

– Матушка рассказала мне про Николая… Это так ужасно!.. Я хотел сказать вам, что много думал о нем все те долгие годы, которые он провел в ссылке… О нем и обо всех, кто нашел в себе мужество пострадать за политические убеждения… Вы ведь знаете, что мне, по странному стечению обстоятельств, пришлось уехать из Санкт-Петербурга как раз накануне восстания… Неотложные семейные дела призвали меня в Псков…

– Да! Да! Неотложные и весьма, весьма важные семейные дела! – подхватила Дарья Филипповна.

– Таким вот чудесным образом я избежал наказания. Меня, правда, вызвали и допросили, но сразу же и отпустили. Однако, хотя и не был осужден, я всегда чувствовал свою неразрывную связь с теми, кого сослали в Сибирь. Я… я плакал о них… вместе с ними… И я по-прежнему преклоняюсь перед моими товарищами… Даже теперь дня не проходит без того, чтобы я не молился за них, живых и умерших… Ведь мои взгляды… мои взгляды нисколько не изменились!..

Софи с удивлением слушала жалкие речи Васи Волкова в собственную защиту. Должно быть, он стыдился того, что в последнюю минуту покинул декабристов под предлогом, в который ни тогда, ни теперь сам не верил. И вот неуклюже старается оправдаться – словно та, что нынче слушает его, воплощает в себе одной всех мужчин и всех женщин, оставшихся в Сибири. Между тем годы мирной деревенской жизни должны были смягчить угрызения совести. Все время, пока сын говорил, Дарья Филипповна с тревогой наблюдала за ним.

– Напрасно ты так горячишься, – сказала она, едва Вася умолк. – Наша милая приятельница все это знает. В каждой катастрофе бывают жертвы и бывают те, кому удается уцелеть, так разве уцелевшие когда-нибудь стыдились того, что не оказались в числе жертв? И должно ли им стыдиться?

– Замолчите, матушка! – раздраженно прикрикнул Вася. И, повернувшись к Софи, спросил:

– Был ли у вас случай поговорить обо мне с нашими общими друзьями?

– Да, конечно, – заверила она. – Мы часто говорили о вас, очень часто…

На самом деле ей казалось, что никто из декабристов никогда не интересовался судьбой Васи Волкова, не пытался ни оправдывать его, ни осуждать.

– А что товарищи говорили обо мне, сударыня?

Из милосердия Софи солгала:

– Что не лишили вас своего доверия!

– А то обстоятельство, что я не был взят вместе с ними на Сенатской площади?..

– Боже мой, никому и в голову не пришло вас в этом упрекнуть!

– Вот видишь! – торжествующим тоном воскликнула Дарья Филипповна. – Благодарю вас, дорогая моя. Вы и представить себе не можете, какое благодеяние только что нам оказали. Вася так терзается, так изводит себя всеми этими историями. Он воображает, будто…

– Ничего я не воображаю! – в ярости выкрикнул Вася. – Не вмешивайтесь, Бога ради, в дела, в которых ничего не понимаете!

Дарья Филипповна втянула голову в плечи и бросила на Софи робкий и вместе с тем заговорщический взгляд.

– А Николай? – вновь заговорил Вася. – Что Николай?.. Он не был разочарован?..

– Чем же?

– Но… как же… одним словом, тем, что меня не было рядом с ним четырнадцатого декабря?..

– Он немножко завидовал тому, что вы остались на свободе, и это все, – ответила Софи. – Видите ли, опыт каторги возвращает всякой вещи ее истинную ценность. Там внезапно понимаешь, что самое главное в жизни – никакая не теория, сколь бы благородной она ни была, но здоровье, свобода перемещаться куда угодно, такие вот простые, совсем простые понятия…

Вася с жадностью слушал гостью, выражение лица у него было напряженным.

– Стало быть, там совсем не говорили о политике? – удивился он.

– Разумеется, говорили! Но скорее по привычке, чем в силу необходимости разобраться, наконец, в истинности своих убеждений. На самом-то деле едва ли не все ваши друзья признали, что в России еще долгие годы совершенно невозможно будет установить конституционный режим…

– А вот мой Васенька стал еще более неистовым, чем прежде! – в притворно радостном порыве вскричала Дарья Филипповна. – Все читает, читает, читает – прямо без остановки!.. И одни только опасные французские книги!.. А всякий раз, как к нам приходят гости, выступает с республиканскими речами!.. Ох, он такой неосторожный, мой Васенька!.. Рано или поздно ему дадут по рукам!..

– Матушка, зачем вы так говорите? – поморщился Вася. – Вы же прекрасно знаете, что все это неправда!

– Как это – неправда? – возмутилась та. – Вспомни хотя бы тот день, когда у нас обедали почтмейстер с женой. Ты с таким жаром рассказывал им об этом французском священнике, который был куда ближе к народу, чем к папе… Как его, бишь… Какой-то Ламонне… Или Ламенне… Запамятовала…

Вася глубоко вздохнул и закрыл лицо руками – постаревший ребенок, задавленный властной и болтливой матерью. А Дарья Филипповна тотчас утихла, словно опасалась, что, если будет настаивать на своем, доведет сына до припадка. Склонившись к уху Софи, она доверительным полушепотом объяснила:

– Вася не хочет, чтобы об этом говорили, но пойдите в его комнату, и вы увидите его библиотеку! Наш общий друг Трусов, псковский предводитель дворянства, так мне и заявил: «Это настоящая бочка пороха!»

Вася поднял голову, и на его лице промелькнула невеселая улыбка.

– Да, в своем безделье я только чтением и утешаюсь. Чем больше размышляешь, тем меньше хочется действовать. Вместо того, чтобы запрещать в России политические книги, правительству следовало бы поощрять их распространение. Мы все превратились бы в мечтателей. Мы сделались бы совершенно безобидными…

Он умолк и принялся крутить ложечку в стакане с серебряным подстаканником.

– Пей, – приказала Дарья Филипповна. – Чай совсем остыл!