Остин Гроссман - Скоро я стану неуязвим

• Название: Скоро я стану неуязвим
• Автор: Остин Гроссман
• Издательство: АСТ
• Жанр: Героическая фантастика
• Год: 2009

Роман американского писателя и сценариста видеоигр (в их числе — «System Shock», «Deus Ex», «Clive Barker's Undying», «Thief: Deadly Shadows», «Tomb Raider: Legend») Остина Гроссмана построен как чередование рассказов двух персонажей — Доктора Невозможного и Фаталь. Доктор Невозможный называет себя суперзлодеем вида «безумный гений» — он страдает от «злокачественной гиперкогнитивной дисфункции» (синдром «злого умника»). Фаталь — это киборг женского пола. Роман начинается с того, что она присоединяется к группе супергероев под названием «Чемпионы»…

Это электронное издание — дебютная книга автора на русском языке.

---

Остин Гроссман Скоро я стану неуязвим

Моим родителям, Аллену и Джудит Гроссман

Часть первая

Глава первая Опять в тюрьме

На сегодняшний день планета Земля насчитывает одну тысячу шестьсот восемьдесят шесть усовершенствованных, одаренных или иным образом наделенных суперспособностями личностей. Сто двадцать шесть из них — рядовые граждане, живущие обычной жизнью. Тридцать восемь содержатся в научно-исследовательских заведениях, финансируемых Министерством обороны США или его зарубежными аналогами. Двести двадцать шесть — создания, способные существовать лишь в водной среде, в океане. Двадцать девять жестко локализованы, это священные деревья, духи мест, Сфинкс и пирамида Хеопса. Двадцать пять — микроскопические организмы (включая Элементарную семерку). Трое — собаки; четверо — коты; одна птица. Шестеро созданы из газа. Одно — подвижная электрическая аномалия, скорее даже погодное явление, а не существо. Семьдесят семь — инопланетные гости. Тридцать восемь — неизвестно где. Сорок одно — вне континуума, эмигранты на постоянное место жительства в альтернативные реальности и ответвляющиеся временные потоки Земли.

Шестьсот семьдесят восемь используют свои способности для борьбы с преступностью, а четыреста сорок один — для совершения преступлений. Сорок четыре в данный момент содержатся в специальных зонах для особо одаренных преступников. Интересно отметить, что среди последних необычайно много людей с исключительным (свыше трехсот баллов) коэффициентом интеллекта — восемнадцать человек, включая меня.

Я не знаю, почему умный человек тяготеет к злу. Просто так уж получается на крайнем правом конце кривой нормального распределения умственных способностей — стоит только проверить интеллект у шести миллиардов человек и выбрать дюжину лучших результатов. Представьте себя на этой кривой; представьте, что скатываетесь по правой дуге, к самым умным, все ниже и ниже; изгиб постепенно выравнивается, вы движетесь дальше, за миллион самых умных, за десять тысяч самых-самых умных (намного умнее тех, с кем обычно сталкиваются нормальные люди), мимо лучшей тысячи (здесь сразу становится гораздо просторней) — к последней сотне (это уже не кривая линия, а редкие точки тут и там). Спуститесь к последним песчинкам, к самым умным из самых-самых, к уникально редким. Естественно, они немножко со странностями. Вот только по-прежнему непонятно, отчего мы все кончаем тюрьмой.

Подъем у меня в 6:30 утра, на полчаса раньше остальных заключенных. В камере нет мебели; для сна здесь дозволяется растянуться на прямоугольнике, выкрашенном зеленой краской. Впрочем, мне с моей кожей это безразлично. Тюрьма сертифицирована для содержания суперпреступников с искусственно развитыми способностями, но я здесь — единственный особый обитатель. Я для них — образцовый экспонат, гордость системы, диковинка, которую губернатор непременно показывает всем почетным гостям. Они приходят посмотреть на представление, на тигра в клетке… и я их не разочаровываю.

Охранник барабанит дубинкой по плексигласу, и я, неторопливо поднявшись, ступаю в красный круг: меня просвечивают всевозможными способами — магнитным полем, рентгеновскими лучами, проникающей радиацией и так далее. Потом разрешают одеться. Дают на это восемь минут, пока проверяют маршрут следования. За восемь минут можно много чего передумать… Я размышляю о том, что буду делать, когда выберусь отсюда. Я думаю о прошлом.

Будь у меня бумага и ручка, я написал бы учебник, источник вдохновения и полезных советов для следующего поколения преступников в масках, талантливых негодяев и одиноких гениев — тех, кого приучили сознавать свою непохожесть, и тех, кто с самого начала чувствовал себя иным. Тех, кому хватает ума чего-нибудь придумать. Им многое нужно услышать. И кто-то должен им об этом рассказать.

Я — не уголовник. Я не угонял машины, не продавал героин, не выхватывал сумки у старушек. Я создал фотонный реактор в 1978 году, орбитальную плазменную пушку в 1979 и огромного робота с глазами-лазерами в 1984. Двенадцать раз я пытался захватить власть над миром, и мне это почти удалось, так что останавливаться я не собираюсь.

Когда меня лишают свободы, то дело мое рассматривается в Международном суде — фактически, я в этом мире суверенная сила. Вы видели подобные суды: над Элементалом, над Взбрыкнувшим Конем, над Доктором Стоунхенджем. Таких людей сажают в клетки из стекла и стали. Я ведь по-прежнему опасен, даже лишенный всех своих приспособлений и устройств… Зеваки таращатся, не веря глазам. Длиннейший список обвинений зачитывают, точно список наград. В общем-то, суда никакого и не происходит — подсудимый наверняка виновен. Но если вести себя прилично, то в конце позволят что-нибудь сказать.

Задают вопросы. Хотят знать: почему? зачем?

— Зачем вы… загипнотизировали президента? Зачем вы… захватили «Кемикэл Бэнк»?

Я — самый умный человек в мире. Бывало, я появлялся на публике в плаще, я сражался с теми, кто умеет летать, у кого металлическая кожа, кто способен убивать одним взглядом. Я успешно мерялся силами со Сполохом, «Супер-Эскадроном» и «Чемпионами». А теперь я стою в очереди в столовой среди недотеп, попавшихся на подделке чеков; раздумываю, останется ли шоколадное молоко в автомате, а еще — сделал ли умнейший человек в мире самый умный шаг в своей жизни.

Я — в дверях, в кольце вооруженных охранников; трое специалистов с целым чемоданом приборов осматривают камеру. Со всех сторон из-за решеток несутся крики, свист и ободряющие вопли. Всем хочется шоу. Но я шагаю мимо, под конвоем двух охранников, закованных в броню и до зубов вооруженных по последнему слову техники. Вам всем придется подождать — сначала пройду я, а уж потом объявят утреннее построение.

Тюрьма полнится слухами о моих способностях. Заключенные верят, что глаза мои способны испускать лазерные лучи, что от моего прикосновения бьет током, что кожа моя ядовита, что я умею проходить сквозь стены, что я все слышу. Все вешают на меня — украденные ложки и вилки, незапертые двери. Я с гордостью узнал, что возникла даже банда имени меня: «Невозможные», по большей части — из бывших «белых воротничков».

Мне дозволено общаться с обычными заключенными во время обеда и во дворе на прогулке, но за столом я всегда один. Я слишком часто обводил своих тюремщиков вокруг пальца — то ловкостью, то хитростью. В конце концов, мне стали выдавать еду на одноразовых тарелках; когда возвращаю поднос, пересчитывают пластиковые приборы. Дважды. Пока я ем, один охранник следит за руками, другой проверяет, что делается под столом. Перед едой я должен закатать рукава и показать руки с обеих сторон, точно фокусник.

Кстати, о руках. Кожа прохладная — если интересно, примерно 96,1 градус по Фаренгейту[1] — и плотная, точно накрахмаленная рубашка. Выстрелы мне не страшны; пять пуль отскочило во время прошлого задержания, когда я уходил от погони по Седьмой авеню, изнывая от жары в толстом плаще и шлеме. Синяки еще не совсем сошли.

Есть у меня и парочка других трюков. Я силен, гораздо сильнее, чем характерно для млекопитающего моих габаритов. При наличии времени и желания я способен опрокинуть прицеп или вырвать из стены банкомат. Впрочем, я не разношу все подряд — не собственными руками. Эту часть работы делала Лили… когда мы работали вместе. Я-то больше по науке. Это основная причина моего содержания в Особом тюремном крыле — там, где все предметы, вплоть до душевых разбрызгивателей, либо выполнены из титана, либо утоплены на два дюйма[2] в железобетон. Я также двигаюсь быстрее, чем следовало бы — что-то в нейронах поменялось после несчастного случая.

Время от времени ко мне пристают заключенные из новеньких — надеются заработать авторитет, ломая о мои ребра то самодельный нож, то украденный карандаш, а то и заточенную металлическую ложку. Такое случается во время еды или во дворе, на прогулке. Все вокруг настороженно умолкают, стоит такому новичку вступить в волшебный круг, в пустое, движущееся вместе со мной пространство. Охранники никогда не вмешиваются; то ли тактика у них такая — разобщить меня и остальных заключенных, то ли просто любят наблюдать за моими фокусами, вновь и вновь убеждаться, что охраняют четвертого из самых отъявленных негодяев на свете. Я неторопливо выпрямляюсь на металлическом стуле, опускаю единственную пластиковую ложку на складной стол.

Резкий замах, удар; потом тишина; звенит сигнал тревоги; полузадушенный хрип. Охранники уносят безвольную кучу тряпья, а меня снова оставляют в покое — до следующего раза, пока очередной татуированный придурок не предпримет новую попытку. Мне хочется продолжить, броситься на всех вокруг, биться насмерть, рухнуть под градом пуль… но я всегда сдерживаюсь. Я умнее. Есть глупые преступники, есть умные преступники… и есть я.