Харлан Эллисон - Миры Харлана Эллисона. Том 1. Мир страха

• Название: Миры Харлана Эллисона. Том 1. Мир страха
• Автор: Харлан Эллисон
• Издательство: Полярис
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1997
• ISBN: 5-88132-291-6

Жесткие, едкие, ироничные, циничные, задумчивые, смешные — рассказы Эллисона могут быть любыми и разными, но их главный признак — они написаны рукой Мастера!

Знакомьтесь — Гранд Мастер Харлан Эллисон!

Необходима сверка переводов с бумажным изданием.

---

«Главное — пища, — сказал он себе. — Если я доберусь туда, откуда вернуться будет уже невозможно, и тут кончится еда, шансы мои — нулевые. Придется подождать, пока удастся запасти побольше продуктов». Он прикинул получалось, что понадобятся месяцы, а то и еще год, чтобы по разоренным магазинам, какие есть хоть на мало-мальски доступном расстоянии, собрать достаточно припасов.

Найти пропитание в городе, из которого он ящик за ящиком вывозил съестное на тележке к кораблю, становилось все труднее. Как-то он отметил, что вчера не ел.

Вчера?

Селигман был настолько занят последними приготовлениями, что о еде и забыл. Что ж, такое и раньше случалось, даже до катастрофы. С усилием перебирал он в памяти день за днем, пытаясь вспомнить, когда ел последний раз. И тогда все стало ясно. Правда обрушилась как снег на голову и начисто отмела все изобретенные им предлоги для задержек. Он не ел три недели.

Конечно, Селигман это знал. Но знание это было похоронено так глубоко, что даже толком и не пугало. Он отмахивался от правды — ведь когда отпадет эта последняя, якобы непреодолимая, проблема, ничто, кроме собственной его несостоятельности, отлету препятствовать не будет.

Вот она, истина во всей красе. Эксперименты и радиация сделали его не просто устойчивым к мелким неприятностям. Он больше не нуждался в пище! Эта мысль поразила, а еще потрясло то, что он не распознал этого раньше.

Ему приходилось слышать об анаэробных бактерияx и о дрожжевых грибках, способных получать энергию из других источников, без нормального окисления пищи. Условия, в которых жизнь обычных организмов невозможна, для них вполне приемлемы. Не исключена даже возможность прямого поглощения энергии. По крайней мере, он не ощущал ни малейшего признака голода, даже после трех недель изнурительной работы натощак.

Возможно, надо взять с собой какое-то количество белков для восстановления тканей. Но что до груды ящиков со съестным, нагроможденных вокруг корабля, то в них не было надобности.

Теперь, поставленный перед фактом, что причина всех задержек — в страхе перед самим полетом и что больше ничто не мешает ему отправиться хоть сейчас, Селигман вновь почувствовал в себе былые силы. Теперь он был полон решимости поднять корабль в воздух и двинуться в путь.

Уже смеркалось, когда Селигман закончил наконец последние приготовления. На этот раз поводов для задержки он не искал. На то, чтобы подобрать и упаковать необходимые ему белки, потребовалось время. Но теперь он готов. На Земле его больше ничто не держит.

Прощальный взгляд вокруг. Особой сентиментальностью Селигман не отличался, но надо же быть готовым к тому, что кто-нибудь где-нибудь спросит: «А как она выглядела — под конец?»

Зря он все-таки это сделал. До сих пор Селигман ни разу по-настоящему не смотрел на свой стерильный мир — за все два года, пока готовился его оставить. Жизнь в мусорной куче входит в привычку, довольно скоро перестаешь замечать окружающее.

Он поднялся на корабль, тщательно задраил люк. Кресло готово, к упругому глубокому сиденью и спинке прилажены ремни. Сел, опустил укрепленный на шарнирах экран пониже, к лицу. Затянул на груди верхний ремень, защелкнул тройной замок.

И вот, озаренный немеркнущим сверхъестественным ореолом, Селигман в полуосвещенной кабине корабля, которому он даже не удосужился придумать имя, тянется к вмонтированной в ручку кресла кнопке Зажигания.

Так вот какую картину унесет он с собой на небеса. Горькая эпитафия загубленному роду человеческому. Никаких предупредительных сигналов; кому теперь это нужно? Призракам? Земля мертва. Ни былинки, никакое, пусть самое крошечное, живое существо не закопошится в норке, пусто в затянутом пыльным саваном небе и даже, хоть он и не проверял, в глубине Каймановой впадины. Только безмолвие. Кладбищенское безмолвие.

Он нажал кнопку.

Корабль завибрировал, начал подниматься. Где величественность былых стартов? Ход неровный, двигатель чихал, отрывисто кашлял. Кабину сотрясала дрожь, дрожали и кресло, и пол, вибрация передавалась телу. Селигман понял: что-то неладно.

Сполохи пламени не такие яркие и ровные, как бывало, и все же корабль шел вверх, набирал скорость. Вот он поднялся выше в запыленное небо, и корпус засветился.

Перегрузка вдавила Селигмана в кресло, но слабее, чем он ожидал. Просто не вполне удобно, вовсе не мучительно. Ну да, конечно, ведь от предшественников он немного отличается.

Корабль продолжал продираться сквозь земную атмосферу. Корпус стал оранжевым, потом вишневым, потом соломенно-желтым — охлаждающие установки сражались с яростно ревущим пламенем.

Снова и снова сверлила мысль — подъем не заладился. Что-то его ждет!..

Когда справа напряглась и выгнулась переборка, он уже знал, в чем дело. Этот корабль не был детищем искушенных в своем деле специалистов; при его постройке, при заваривании швов неоткуда было взять новейшее оборудование. Его создал один-единственный человек, полный решимости, но вооруженный лишь почерпнутыми из книг познаниями. И вот теперь дают о себе знать его невольные просчеты.

Корабль вышел из атмосферы, и Селигман с ужасом увидел, как трескаются и разлетаются вдребезги листы обшивки. С шумом унесся из кабины воздух; он попытался вскрикнуть, но звуков уже не было. Почувствовал, как пустота высасывает воздух из легких.

И потерял сознание.

Корабль миновал Луну, а Селигман все сидел, стянутый ремнями, обратив лицо к зияющим прорехам среди разодранного металла, туда, где раньше была стена кабины.

Внезапно двигатель заглох. И, будто по сигналу, веки Селигмана шевельнулись, задрожали. Он открыл глаза.

Уставился на стену. Воскресающий мозг осваивал последнюю истину. Не осталось в нем больше ничего человеческого, ни малейшего следа. Чтобы жить, ему больше не нужен воздух.

Шея его сдавлена, живот намертво перетянут ремнем, кровь по всем законам давно должна была закипеть и сгустками забить горло. Утрачено последнее сходство с теми, кого он искал. Если до сих пор он был урод, то кто он теперь? Чудовище?

Вся эта сумятица разрешилась сама собой, когда корабль ринулся вперед, а он увидел без прикрас, кем он стал, и понял, как ему быть.

Теперь он не просто вестник. Он — светящийся символ заката земного человечества, символ зла, человечеством содеянного. Люди оттуда никогда не оценят его, не примут его, не сложат о нем величавых легенд. Но и отвергнуть его они не смогут. Он — вестник из могилы.

Они увидят его в кабине без воздуха, еще до того, как корабль его сядет. Они никогда не смогут жить рядом с ним, но выслушать его им придется, и поверить — тоже.

Селигман сидел в кресле пилота. В кабине ни пятнышка света, лишь жутковатое сияние — часть его существа. Он один, один навеки. Губы тронула мрачная улыбка.

Да, вот что двигало им все это время. Два года потратил он на то, чтобы вырваться — сбежать от смерти, от одиночества разрушенной Земли. Невозможно. Одного Селигмана достаточно.

Один? До сих пор он не знал, что это такое. Он еще убедится, что он один — один среди людей.

Во веки веков.

Спасблок

Карл Юнг сказал однажды: «На этой планете следует бояться только человека». Точнее не скажешь. Достаточно лишь посмотреть вокруг сквозь трещины в каменной стене современности, чтобы понять — мы создали для себя сумасшедший дом иррациональности и отчаяния. Безумия нашего мира вскрываются ежедневно, подобно фурункулам на пораженном болезнью теле цивилизации. Что это — надежда на пробуждение совести, или, что более вероятно, преломленная боль отрицания наших душ? Отчуждение.

Ключевое слово, которым столь легко манипулируют как социологи, так и неумелые писатели. Объяснение расовой вражды, беспричинного насилия, безумия толпы, издевательства над нашей планетой. Человек ощущает себя отрезанным ломтем. Отвергнутым. Одиноким. Он отчужден.

Если позволите еще одну цитату, то слова Оскара Уайльда — классического исследователя отчуждения — дадут нам его описание: «Отвергать собственный опыт — значит останавливать собственное развитие. Отрицать собственный опыт значит вкладывать ложь в уста собственной жизни. Это есть не что иное, как отрицание души».

Одинокий против мира, современный человек обнаруживает, что боги покинули его, брат отрастил клыки, машина громыхает все ближе к его пяткам, страх — единственный любовник, стремящийся в его объятия, и он, не находя ответов, мечется, натыкаясь лишь на мрак.

Творческий интеллект борется с жалкой реальностью, давя с неослабевающей интенсивностью на содрогающуюся мембрану отчуждения, отделяющую его от свободы души. Художник пытается найти выход при помощи магии слов, движений и цвета. И все же окружающая его неумолимая инерция отчужденного общества находит в себе силы катиться дальше, крушить и давить. Похоже, свободен лишь разум безумца.