Джордж Эффинджер - Пришельцы, которые знали все

• Название: Пришельцы, которые знали все
• Автор: Джордж Эффинджер
• Издательство: Издательства: Любимая книга, Асмэръ
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2000
• ISBN: Серия: Если (журнал)

Издавалось: Если, № 6, июнь 2000.

---

Мой министр обороны Луис заговорил с Харвом о конечной цели наапов. Тот сказал:

— У нас нет никакой цели. Мы об этом не беспокоимся.

— Тогда зачем вы прибыли на Землю?

— Зачем вы играете в кегли?

— Я не играю в кегли, — сказал министр.

— Вы должны играть! — объявил Харв. — Кегли! Это самое приятное из человеческих занятий.

— Разве не секс — самое приятное занятие?

— Игра в кегли и есть секс. Это — символическая форма половой связи, но с одним отличием: вам не надо беспокоиться о чувствах партнера. Это секс без синдрома вины. Игра в кегли — то, чего люди жаждали многие тысячелетия: секс без намека на ответственность. Чистейшая квинтэссенция секса, но без стыда или страха.

— И без удовольствия, — сказал Луис. Короткое молчание. Затем Харв спросил:

— Вы хотите сказать, что когда вы посылаете шар в самую точку и видите, как смели с дорожки все кегли, то не испытываете величайшего удовлетворения?

— Нет.

— Вам необходимо обратиться к психотерапевту. Заметно, что эта тема вас смущает и беспокоит. Поговорим о чем-нибудь другом.

— С большой охотой, — угрюмо согласился Луис. — Когда мы сумеем получить пользу от ваших технических достижений? Когда вы намерены открыть нам все секреты космоса? Когда освободите человечество от тяжелой работы?

— А что вы называете «техническими достижениями»? — спросил Харв.

— Ну, на борту ваших кораблей должны быть чудеса, которых мы и вообразить не можем…

— Ничего такого там нет. Мы даже не столь развиты, как вы, земляне. Именно у вас мы научились многим удивительнейшим вещам.

— Что-о? — Луис никак не мог понять, о чем толкует наап.

— У нас нет ничего похожего на вашу изумительную пузырьковую память или силиконовые чипсы. Мы не изобрели ничего, хотя бы сравнимого с транзисторами. Знаете, почему базовые корабли такие большие?

— О, Господи…

— Верно, — сказал Харв, — вакуумные лампы. Все наше космическое оборудование работает на вакуумных лампах. Они занимают чертову кучу места. И перегорают. Вы хоть представляете, как долго приходится искать проклятую лампу, если она перегорела? Помните, как ваши люди таскали сумки с лампами от своих телевизоров в мастерскую для проверки? Представьте себе то же самое в масштабах корабля. И мы не можем просто взять и взлететь — сначала эти штуки должны прогреться. Надо повернуть ключ, дать им минуты две на прогрев, и только затем можно стартовать. Вечная головная боль с этими лампами.

— Не понимаю, — потрясение произнес Луис. — Если у вас такая примитивная техника, то как вы сюда добрались? А если мы так вас опередили, то должны были давно добраться до вашей планеты, не говоря уже обо всем прочем.

Харв деликатно рассмеялся.

— Не рвите на себе волосы, Луис. Как раз потому, что ваша электроника лучше нашей, вам не нужно было добиваться успехов в других направлениях. К примеру, представьте себе, что человечество похоже на парня из Лос-Анджелеса, который ездит на новеньком «кадиллаке», а мы — на жителя Нью-Йорка, у которого битый старый «форд». Оба выезжают из своих городов в Сент-Луис. И вот парень на «кадиллаке» гонит по скоростным шоссе, делает 120 миль в час, а парень на «форде» не спешит, делает всего по 55 миль. Но землянин останавливает свой «кадиллак» в Вегасе, проигрывает в очко все деньги, и ему нечем платить за бензин. А целеустремленный маленький наап едет днями и ночами и добирается до цели. Все дело в интеллекте и воле. У вас много говорят о полетах к звездам, но без конца тратят деньги на другие начинания, вроде войн, эстрадной музыки, международных спортивных состязаний и демонстрации мод. Если хотите выйти в космос, нужно этого добиваться.

— Но мы действительно хотим!

— Тогда мы вам поможем. А вы обучите наших инженеров электронному делу, и мы совместно построим замечательные базовые корабли, которые откроют Вселенную и для людей, и для наапов.

— Это мне нравится, — выдохнул Луис.

Все мы согласились, что это более перспективная задача, чем с пустынями и алтеем. Оставалось надеяться, что мы сумеем охранить наапов, не дать народу вышибить этих зануд с Земли, пока они не выполнят обещания.

Когда я учился на втором курсе колледжа, со мной делил комнату длинный тощий парень по имени Барри Ринц. У него была кудрявая шевелюра, и его узкое лицо словно выглядывало из кучи упаковочных стружек. Барри сильно косил — не из-за дефекта глаз, а потому что хотел произвести впечатление, будто постоянно определяет ценности этого мира. Чистая правда: он мог назвать истинную и рыночную стоимость любого объекта — какой бы вам ни попался.

Как-то в воскресенье мы назначили свидание на футболе двум девушкам из другого колледжа того же города. Перед матчем повели их в университетский музей с замечательной художественной коллекцией. Моя красотка Бриджит — она готовилась в учительницы начальной школы — и я бродили из зала в зал, отмечая, что вкусы у нас очень похожи. Нам обоим нравились импрессионисты и сюрреалисты. В музее были две маленькие картины Ренуара, и мы добрых полчаса ими восхищались, а потом долго и по-студенчески глупо острили насчет того, что происходит на картинах Магрита, Дали и Де Кирико.

Барри и его девушка по имени Дикси случайно встретились с нами в зале скульптуры, и Бриджит сказала подруге:

— Там есть потрясающий Сера!

— Сера-а? — протянул Барри с изумлением и недоверием.

— Я люблю Сера, — сказала Дикси.

— Да, конечно, — ответил Барри. — В Сера нет ничего по-настоящему дурного.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Вы знаете, кто такой Ф.Черч?

— Кто-кто? — спросил я.

— Пошли!

Он почти силой потащил нас в зал американских художников. Ф.Черч (1826–1900) оказался выдающимся американским пейзажистом, в картинах которого были удивительные и прекрасные световые эффекты.

— Посмотрите, какой свет! — кричал Барри. — Какое пространство! Какой воздух!

Бриджит покосилась на Дикси и шепнула:

— Посмотреть на воздух?

Живопись была прекрасна, мы так и сказали, но Барри не успокаивался. Черч, по его словам, был величайшим художником во всей американской истории и одним из лучших в мире во все времена.

— Я бы его поставил в один ряд с Ван-Дейком и Каналетто! — восклицал мой сосед по комнате.

— Каналетто? — переспросила Дикси. — Это тот, кто рисовал виды Венеции?

— Какое у него небо! — экстатически бормотал Барри. Он выглядел, как сластолюбец, охмелевший от наслаждений.

— Некоторые любят картины с собачками или голыми женщинами, — заметил я. — Барри любит свет и воздух.

После музея мы пообедали, но сначала Барри объяснил, какое блюдо заслуживает внимания, а какое — сущая гадость. Заставил нас пить никому не известное эквадорское пиво. Для Барри весь мир делился на великолепные вещи и на гадкие вещи. Благодаря этому его жизнь сильно упрощалась, если не считать одного: его приятели почему-то были не в состоянии общаться между собой.

На матче он сравнивал защитника команды нашего колледжа с одной звездой футбола, а нападающего — с другой. Концерт после первой половины матча сравнил с выступлением джаза штата Огайо. И перед концом третьего тайма стало ясно, как день, что Барри вот-вот смертельно надоест Дикси. Мы с Бриджит шепотом договорились удрать от них при первой же возможности — Дикси, наверное, сумеет отговориться тем, что ей надо успеть на автобус, и тоже удерет. А Барри проведет вечер, как обычно: сидя в нашей комнате и изучая книжку «Президентские выборы 1996 года».

В иных случаях Барри читал мне лекции на самые разные темы: об американской литературе (лучший поэт — Эдвин Арлингтон Робинсон, лучший романист — Джеймс Томас Фаррелл)[2], о животном мире (единственное стоящее домашнее животное — золотистый ретривер), об одежде (во всем, кроме как в пиджаке цвета морской волны и широких серых брюках, мужчина напрашивается на неприятности) и даже насчет хобби — он собирал знаки различия русской царской армии. Когда я сказал, что мой папаша коллекционировал колючую проволоку, он несколько дней со мной не разговаривал.

Барри являл собой прямо-таки кладезь информации. В университете был арбитром по части хорошего вкуса. Все знали, у кого надо просить совета.

Но у него никто ничего не спрашивал. Мы его люто ненавидели. Я сменил жилье еще до конца осеннего семестра. Озлобленный и всеми отверженный Барри Ринц устроился старшим воспитателем в среднюю школу. Именно такая работа была ему нужна — мало кому так везет в жизни.

Так вот, не знай я этого парня досконально, я бы мог поверить, что на самом-то деле он был разведчиком наапов.

Пробыв на земле год, наапы преподнесли нам подарок — межзвездный транспорт. Он оказался на удивление недорогим. Наапы описали нам свои тяговые двигатели — дешевые и безопасные. Обучили своим методам навигации, указали на прямые пути, открытые ими в космосе. У нас это называли искривлениями пространства, хотя в физическом смысле «пути» не имеют ничего общего с теорией Эйнштейна или искривленным пространством — и вообще ни с чем в таком роде. Мало кто понимал объяснения наапов, но это ничего не меняло. Они сами не понимали, что такое «прямые пути», использовали их, и все. Все это было подано Земле на тарелочке, как индейка в День благодарения, так что мы обошлись без долгих и сложных научных экспериментов и перепрыгнули прямо к коммерческой эксплуатации. Заводы Мицубиси в Ла-Пасе начали строить по чертежам наапов три роскошных лайнера, способных добраться до любой планеты нашей галактики — на тысячу туристов каждый. И хотя человек еще не ступил на луны Юпитера, несколько туристических агентств уже принимали заказы на грандиозное турне по десятку ближних населенных планет.