Федор Достоевский - Том 7. Бесы

• Название: Том 7. Бесы
• Автор: Федор Достоевский
• Жанр: Русская классическая проза

В седьмом томе Собрания сочинений Ф. М. Достоевского печатаемся роман „Бесы“ с приложением главы „У Тихона“.

http://rulitera.narod.ru

---

Бакунин писал Огареву 2 ноября 1872 г., узнав о выдаче Нечаева царскому правительству, что Нечаев „на этот раз вызовет из глубины своего существа, запутавшегося, загрязнившегося, но далеко не пошлого, всю свою первобытную энергию и доблесть. Он погибнет героем, и на этот раз ничему и никому не изменит. Такова моя вера“.[356] Действительно, Нечаев и в крепости не прекратил своей деятельности. Он сумел распропагандировать команду Алексеевского равелина и подготовить побег, который, однако, не удался. После раскрытия планов побега Нечаева совершенно изолировали и установили для него необычайно жестокий тюремный режим, быстро подорвавший его здоровье. Умер Нечаев 21 ноября 1882 г. от общей водянки, осложненной цинготной болезнью

Письма Бакунина говорят и об имевшихся между Бакуниным и Нечаевым разногласиях. Бакунин, после того как деятельность Нечаева приобрела скандальную огласку, предлагал последнему обратить внимание на нравственную сторону дела: „Общий братский контроль всех над каждым, контроль отнюдь не привязчивый, не мелочный, а главное не злостный, должен заменить вашу систему иезуитского контролирования и должен сделаться нравственным воспитанием и опорою для нравственной силы каждого члена; основанием взаимной братской веры, на которой зиждется вся внутренняя, а потому и внешняя сила общества“.[357] Однако Бакунин в значительной степени ответствен за нечаевские действия в России. „Мандат, данный Бакуниным, а также рекомендации к Любеку Каравелову в Бухарест, много послужили Нечаеву. В Москве в особенности этот мандат произвел впечатление на Успенского и других“, — свидетельствует З. Ралли.[358] Бакунин прекрасно отдавал себе в этом отчет. Уже разуверившись в Нечаеве, он настойчиво пытался вытащить его из „грязи“ и, лишь исчерпав все возможности, отрекся от непокорного „ученика“.

Программа общества „Народная расправа“, принципы и структура организации нашли наиболее яркое воплощение в „Катехизисе революционера“. В „Катехизисе“ несомненно ощутимы идеи прокламаций и брошюр Бакунина. „Наше дело — страшное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение“, — провозглашалось в „Катехизисе“ в полном согласии с идеями Бакунина.[359] Вслед за Бакуниным „Катехизис“ особенно рассчитывал на романтизированного, легендарного русского разбойника: „…сближаясь с народом, — говорится здесь, — мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания московской государственной силы не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с государством <…> соединимся с диким разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России“.[360]

В двух важнейших разделах „Катехизиса“ сформулирована суть явления, получившего у современников и последующих поколений собирательное наименование „нечаевщины“: „Отношение революционера к товарищам по революции“ и „Отношения революционера к обществу“. Ратуя за „солидарность“ и „единодушие“ в среде революционеров, „Катехизис“ совмещал эти положения с неравенством и иерархическим устройством организации, с подразделением революционеров на несколько разрядов: „У каждого товарища должно быть под рукою несколько революционеров второго и третьего разрядов, т. е. не совсем посвященных. На них он должен смотреть как на часть общего революционного капитала, отданного в его распоряжение. Он должен экономически тратить свою часть капитала, стараясь всегда извлечь из него наибольшую пользу“.[361] „Польза революционного дела“, а не „личные чувства“, утверждал „Катехизис“, должна стать единственной мерой в отношении революционера к своим товарищам. Именно эти утилитарные и ригористические пункты „Катехизиса“ дали „право“ Нечаеву и его сообщникам расправиться с непокорным и сомневающимся Ивановым. Теми же соображениями „пользы дела“ оправдывалась в „Катехизисе“ возможность и допустимость для революционера в необходимых случаях пользоваться иезуитской тактикой, освящавшей все средства: „Революционер должен проникнуть всюду, во все низшие и средние сословия, в купеческую лавку, в церковь, в барский дом, в мир бюрократический, военный, в литературу, в III отделение и даже в Зимний дворец“.[362] „Поганое общество“, подлежащее беспощадному разрушению, подразделялось „Катехизисом“ на шесть категорий. К первой категории были отнесены люди, „особенно вредные для революционной организации“ и потому осужденные на уничтожение в первую очередь; ко второй — те, которым „даруют только временно жизнь, чтобы они рядом зверских поступков довели народ до неотвратимого бунта“; к третьей —„множество высокопоставленных скотов или личностей <…> пользующихся по положению богатством, связями, влиянием, силой“: их предлагалось всячески опутывать и эксплуатировать, „сделать <…> своими рабами“; к четвертой — „государственные честолюбцы и либералы“, причем предписывалось „скомпрометировать их донельзя <…> и их руками мутить государство“; к пятой — доктринеры, конспираторы, революционеры, „праздно глаголящие“, которых необходимо толкать на „практические“ дела, в результате чего последует „бесследная гибель большинства и настоящая революционная выработка немногих“. К шестой категории причислялись женщины, в свою очередь подразделявшиеся на три разряда: первый соответствовал третьей и четвертой категориям мужчин; второй — пятой мужской категории, а женщины третьего разряда квалифицировались как „совсем наши“ и предлагалось смотреть на них „как на драгоценные сокровища наши, без помощи которых нам обойтись невозможно“.[363]

Такова в основных чертах теоретическая программа созданного Нечаевым общества. Бессмысленное и аморальное убийство Иванова, совершенное в согласии с тезисами „Катехизиса“, наглядно продемонстрировало ее вред и опасность для революционного движения.

Авантюристические методы организации и система Нечаева, его диктаторские приемы вызывали в среде революционной молодежи скептическую, а порой и отрицательную реакцию еще до убийства Иванова: показательны в этом отношении позиция М. Ф. Негрескула, непримиримо резко относившегося к самому Нечаеву и его деятельности, и В. А. Черкезова, автора аналогичного по духу письма, зачитывавшегося на процессе 1871 г. Убийство Иванова и все обстоятельства, с ним связанные, публикация в прессе расшифрованного „Катехизиса“ способствовали почти единодушному осуждению и резкой критике деятельности Нечаева и его общества радикальной и революционной интеллигенцией России. Н. К. Михайловский, Г. А. Лопатин, В. И. Засулич, А. И. Герцен и многие другие оставили недвусмысленно ясные отрицательные оценки „нечаевщины“.

Процесс 1871 г. над нечаевцами был первым гласным политическим процессом в России — и сам по себе это факт огромного значения.

Выступления адвокатов — В. Д. Спасовича, А. И. Урусова, Е. И. Утина, К. К. Арсеньева, чтение на процессе прокламаций, уставов, писем революционеров — все это давало результаты, менее всего желательные для тех, кто стремился превратить процесс в судилище над „нигилизмом“.[364] И в то же время процесс показал всю ошибочность и непригодность методов Нечаева.

Развернутой и острой критике были подвергнуты деятельность Нечаева и теоретические, программные документы, опубликованные в так называемом нечаевском „Колоколе“ и в изданиях „Народной расправы“, К. Марксом и Ф. Энгельсом в написанной при участии П. Лафарга брошюре „Альянс социалистической демократии и Международное товарищество рабочих“ (1873). Безоговорочно и резко здесь осуждены „ребяческие и инквизиторские приемы“ Нечаева. О статье „Кто не за нас, тот против нас“ в брошюре говорится, что она „представляет собой апологию политического убийства“.[365] Статья Нечаева „Главные основы будущего общественного строя“ охарактеризована Марксом и Энгельсом как „прекрасный образчик казарменного коммунизма“: „Все тут есть: общие столовые и общие спальни, оценщики и конторы, регламентирующие воспитание, производство, потребление, словом, всю общественную деятельность, и во главе всего, в качестве высшего руководителя, безыменный и никому неизвестный «наш комитет»“.[366] Нечаевская история помогла Марксу и Энгельсу решительно размежеваться с анархистами и бланкистами. Принципиальность и бескомпромиссность размежевания Энгельс подчеркивал, отвергая упреки Лаврова, писавшего о вреде, приносимом революционному движению полемикой между бакунистами и марксистами: „Организация тайного общества с единственной целью подчинить европейское рабочее движение скрытой диктатуре нескольких авантюристов, подлости, совершенные с этой целью, особенно Нечаевым в России, — вот о чем идет речь в книге; и утверждать, что все ее содержание сводится к частным фактам, — мягко выражаясь, безответственно“. Для Энгельса авантюристическая деятельность нечаевцев — „грязная — и без сомнения очень грязная — сторона русского движения“.[367]