Федор Достоевский - Том 7. Бесы

• Название: Том 7. Бесы
• Автор: Федор Достоевский
• Жанр: Русская классическая проза

В седьмом томе Собрания сочинений Ф. М. Достоевского печатаемся роман „Бесы“ с приложением главы „У Тихона“.

http://rulitera.narod.ru

---

Из других откликов на роман Достоевский отметил статьи Буренина: „…он в разборе моего романа «Бесы» пропустил мысль, что если я и изменил мои убеждения, то произошло это вполне искренно (т. е. не из видов, а, стало быть, честно), и <…> фраза эта меня даже тронула“ (там же). Защита Авсеенко вызвала лишь неудовольствие Достоевского. Об этом ясно свидетельствуют лаконичная фраза из набросков к фельетону „Полписьма одного лица“: „Ну, если Авсеенко — я прощу, ну что же ему, бедному, делать“ (XXI, 300) — и язвительная полемика с ним в „Дневнике писателя“ за 1876 г. Обрадовала Достоевского статья Соловьева; он с удовлетворением констатирует в письме к А. Г. Достоевской от 6 февраля 1875 г.: „У Пуцыковича же узнал, что Sine ira[591] в «С.-Петербургских ведомостях» — вообрази кто! — Всеволод Сергеевич Соловьев!“ (ХХIХ2, 8–9).

Отрицание и непонимание факта нечаевщины и нежелание рассматривать его „в связи с общим целым“ ведут к поверхностному, пренебрежительному взгляду — такова мысль, ясно выраженная в статье „Одна из современных фальшей“. Писатель не намерен отказываться от идеи романа, напротив, он еще рельефнее и прямее очерчивает ее, говоря о том, что, по его мнению, ни благородство людей, ни благородство целей неспособны спасти нечаевцев и всех тех, кто идет их путем. Мимоходом вернулся Достоевский к „Бесам“ в „Дневнике писателя“ за 1876 г. (июль — август, гл. II), ответив Е. Л. Маркову и другим либеральным критикам, негодовавшим на карикатурное изображение Грановского, и четко отделив созданный им тип от „прототипа“.

Вспоминал Достоевский полемику вокруг „Бесов“ и позже. Так, в письме к Любимову от 10 мая 1879 г. писатель радуется фактам действительности, подтверждающим правоту и жизненность его „фантастических“ героев: „В «Бесах» было множество лиц, за которые меня укоряли как за фантастические, потом же, верите ли, они все оправдались действительностью, стало быть, верно были угаданы. Мне передавал, например К. П. Победоносцев, о двух, трех случаях из задержанных анархистов, которые поразительно были схожи с изображенными мною в «Бесах»“ (XXX1, 63). А в разговорах с А. С. Сувориным (в феврале 1880 г.) Достоевский объяснял полемику вокруг „Бесов“ частными и личными мотивами, происками литературных врагов и сильно преувеличивал популярность романа в среде молодежи: „Они думали, что я погиб, написав «Бесов», что репутация моя навек похоронена, что я создал нечто ретроградное. Z (он назвал известного писателя), встретив меня за границей, чуть не отвернулся. А на деле вышло не то. «Бесами»-то я и нашел наиболее друзей среди публики и молодежи. Молодежь поняла меня лучше этих критиков, и у меня есть масса писем, и я знаю массу признаний“.[592]

Для прижизненной критики понимание многих сторон романа было затруднено: в условиях той эпохи основным критерием в оценке „Бесов“ оставался вопрос о том, насколько верно (или искаженно) автор изобразил участников современного ему освободительного движения, роль последнего в историческом развитии России. Мимо этого вопроса не мог пройти никто из современников Достоевского. В начале XX в. положение в критике усложняется. С одной стороны, возникает тенденция общественной реакции использовать некоторые памфлетные мотивы романа в борьбе с новым этапом революционного движения в России, объявив его прямым порождением обрисованной и осужденной в романе „бесовщины“. С другой стороны, русские символисты обнаруживают в героях романа своих предшественников и охотно используют отдельные мотивы их философских диалогов и споров для разработки своих собственных философских и этических концепций. Так постепенно рождаются предпосылки для позднейших многочисленных и разноречивых интерпретаций романа в современной литературно-общественной мысли, пытающихся «оставить его содержание в связь с исторической действительностью XX в., ее многообразными и неоднородными политическими, социальными и философско-идеологическими тенденциями.

13

Первая постановка по роману „Бесы“ состоялась 29 сентября 1907 г. в театре Литературно-Художественного общества в Петербурге. В соответствии с текстом инсценировки В. Буренина и М. Суворина[593] спектакль носил резко „антинигилистический“ характер: „Авторы инсценировки позаботились о том, чтобы карикатура на вольнодумствующую молодежь, на подпольных революционеров была подписана с максимальной четкостью“.[594] Эта же пьеса была использована в 1908 г. в рижской постановке.[595] В рукописи остались театральные адаптации И. И. Смирнова и И. А. Ростовского.[596]

23 октября 1913 г. состоялась премьера „Николая Ставрогина“ в Московском Художественном театре с участием В. Качалова (Ставрогин), П. Берсенева (Петр Верховенский), М. Лилиной (Марья Тимофеевна). К работе над инсценировкой В. И. Немирович-Данченко приступил в августе 1912 г.; несколько ранее (29 июля 1912 г.) он сообщает жене: „Сегодня немного посердился на «Новое время». Ругает за то, чего нет. Будто бы мы не ставим Бесов потому, что там в смешном виде выведены революционеры“.[597] В письме к К. С. Станиславскому от 25 июля 1913 г. Немирович-Данченко уточняет: „Есть две пьесы из «Бесов». Первая называется «Николай Ставрогин» <…> это самая романическая и, пожалуй, самая сценическая, но не самая глубокая часть романа. Другая пьеса «Шатов и Кириллов» <…> Эта глубже, но менее сценична. И очень мрачная“.[598] В тот же день он отметит в записной книжке: „Взять именно революционную часть «Бесов» <…> Главное лицо Петр Верховенский“. Однако в письме к жене от 18 августа уже сообщается: „Убийство Шатова <…> революционные собрания, Кириллов — все это составляет второй спектакль, который пойдет, может быть, в будущем году. Здесь же только роман Николая Ставрогина <…> Если удастся стихийность всех этих перипетий, одержимость «бесами», внутренняя, а не только внешняя, то должно получиться представление замечательное“.[599] В августе Немирович-Данченко просит А. Н. Бенуа и М. В. Добужинского, чтобы они немедленно выехали в Москву для работы над „Бесами“, а в сентябре начались репетиции.

22 сентября 1913 г. в „Русском слове“ появляется статья М. Горького „О «карамазовщине»“ с протестом против постановки „Бесов“. Выступая с позиций „социальной педагогики“ и в „интересах духовного оздоровления нации“, Горький писал: „…находя, что вся деятельность Достоевского-художника является гениальным обобщением отрицательных признаков и свойств национального русского характера, я уверен, что образы его на сцене театра, подчеркнутые игрой артистов, приобретают убедительность и завершенность большую, чем на страницах книг. Я считаю это социально вредным…“.[600] Артисты театра в своем ответе Горькому, напечатанном в той же газете от 26 сентября, отстаивали право на инсценировку романа с позиция „высших запросов духа“. 27 октября „Русское слово“ публикует вторую статью М. Горького „Еще о «карамазовщине»“. В ней Горький еще раз подчеркнул основные тезисы своей первой статьи и особенно мысль о несвоевременности театральной постановки „Бесов“: „…Горький не против Достоевского, а против того, чтобы романы Достоевского ставились на сцене. Я убежден, что одно дело — читать книги Достоевского, другое— видеть образы его на сцене, да еще в таком талантливом исполнении, как это умеют показать артисты Художественного театра“.[601] Горький имел возможность впервые увидеть спектакль только 7 февраля 1914 г., но своего отношения к нему не изменил. Полемика театра с Горьким вызвала множество откликов.[602] Против выступления Горького высказались А. И. Куприн, Д. С. Мережковский, Ф. К. Сологуб, А. М. Ремизов, С. А. Венгеров, Ф. Д. Батюшков, Р. В. Иванов-Разумник, М. Н. Розанов, Л. Н. Андреев; Д. Д. Философов, А. Г. Горнфельд и др.[603] По поводу этой полемики А. С. Долинин писал в начале 1947 г. К. А. Федину: „Я верю, придет то время, когда можно будет показать, что прав был Леонид Андреев в его упреке, брошенном Горькому: Ты сам научился бунту у Федора Достоевского…Я убежден, что Горький во всех этих случаях наступал на свое собственное горло… Но вред он принес на долгие годы непоправимый“.[604]

Статьи Горького против постановки „Бесов“ нашли поддержку в социал-демократической печати и имели некоторый международный резонанс. После единственного представления инсценировки романа в венском „Свободном театре“ пьесу сняли с репертуара как „памфлет на русское освободительное движение“.[605] Не состоялась постановка в Берлине.[606]

По тексту Художественного театра 8 и 9 февраля 1914 г. „Николай Ставрогин“ был поставлен А. А. Сумароковым в Нижнем Новгороде — „моментами спектакль захватывал и давал яркие и сильные переживания“.[607] В 1915 г. Я. А. Протазанов осуществил первую экранизацию романа. В его фильме „Николай Ставрогин“ с И. Мозжухиным в главной роли „многие детали даны отчасти по образцу постановки Художественного театра“.[608] В дальнейшем лишь в 1922 г. две главы из „Бесов“ („Ночь“ и „Законченный роман“) были включены в постановку московской драматической студии им. А. С. Грибоедова.[609]