Николай Степанов - Гоголь: Творческий путь

• Название: Гоголь: Творческий путь
• Автор: Николай Степанов
• Издательство: Москва, Государственное издательство художественной литературы, 1959
• Жанр: Биографии и Мемуары

В ряду писателей, составляющих гордость русской литературы, в ряду таких имен, как Пушкин, Лермонтов, Толстой, Чехов, Горький, — стоит имя Гоголя. Творчество Гоголя особенно близко и дорого нашему народу. Великий русский художник слова горячо и самозабвенно любил свою родину и свой народ и во имя его счастья беспощадно осуждал все то отсталое, косное, темное, безобразное, что сковывало и уродовало человека.

http://rulitera.narod.ru

---

Жалость к судьбе Акакия Акакиевича лишь усиливает разоблачительный пафос повести, суровое осуждение «сильных мира сего», прежде всего «значительного лица» — подлинного виновника гибели бедняка чиновника. Гоголь создает обобщающий сатирический образ «значительного лица», предвещающий уже беспощадность щедринской сатиры на «помпадуров». Эгоистическое бездушие, мелочное тщеславие, упоенность своей властью — таковы типические черты «значительного лица», олицетворяющего бюрократический аппарат николаевского царствования. Стремясь усилить свою значительность, «значительное лицо» завело такой порядок, «чтобы низшие чиновники встречали его еще на лестнице, когда он приходил в должность; чтобы к нему являться прямо никто не смел, а чтоб шло все порядком строжайшим: коллежский регистратор докладывал бы губернскому секретарю, губернский секретарь — титулярному, или какому приходилось другому, и чтобы уже таким образом доходило дело до него».

«Значительное лицо» — воплощение бюрократического «порядка», всей системы административного произвола, носящего видимость законности. Это бездушный бюрократ, тупой чинуша, упоенный своей властью и генеральским чином: «Приемы и обычаи значительного лица были солидны и величественны, но не многосложны. Главным основанием его системы была строгость. «Строгость, строгость и строгость», — говорил он обыкновенно и при последнем слове обыкновенно смотрел очень значительно в лицо тому, которому говорил». «Обыкновенный разговор его с низшими отзывался строгостью и состоял почти из трех фраз: «как вы смеете?», «знаете ли вы, с кем вы говорите?» «понимаете ли, кто стоит перед вами?» Смиренная просьба Акакия Акакиевича оказать содействие в поисках пропавшей шинели, с присовокуплением замечания о том, что «секретари того… ненадежный народ», — повергает «значительное лицо» в негодование: «Что, что, что? — сказал значительное лицо. — Откуда вы набрались такого духу? откуда вы мыслей таких набрались? что за буйство такое распространилось между молодыми людьми против начальников и высших?» Значительное лицо, кажется, не заметил, что Акакию Акакиевичу забралось уже за пятьдесят лет». После начальственной «распеканции» Акакий Акакиевич был вынесен сторожами «почти без движения» и вскоре умер. Однако в своем предсмертном бреду смиреннейший и кротчайший Акакий Акакиевич изменил своей обычной робости: он даже «сквернохульничал, произнося самые страшные слова, так что старушка хозяйка даже крестилась, отроду не слыхав от него ничего подобного, тем более что слова эти следовали непосредственно за словами «ваше превосходительство».

Гоголь не переоценивает возможностей Акакия Акакиевича. Ничтожный чиновник, бедняк разночинец, он бессилен перед лицом бездушной и бесчеловечной бюрократической машины и в конце концов погибает так же незаметно и жалко, как и жил: «Исчезло и скрылось существо, никем не защищенное, никому не дорогое, ни для кого не интересное, даже не обратившее на себя внимание и естествонаблюдателя, не пропускающего посадить на булавку обыкновенную муху и рассмотреть ее в микроскоп; существо, переносившее покорно канцелярские насмешки и без всякого чрезвычайного дела сошедшее в могилу, но для которого все же таки, хотя перед самым концом жизни, мелькнул светлый гость в виде шинели, ожививший на миг бедную жизнь, и на которое так же потом нестерпимо обрушилось несчастье, как обрушивается оно на главы сильных мира сего!..» Эти грустные слова звучат не только печально-иронической эпитафией, но и обвинением по адресу окружающего общества.

Смерть Акакия Акакиевича не нарушила порядка в департаменте, ибо как только там узнали о ней, то «на другой день уже на его месте сидел новый чиновник, гораздо выше ростом и выставлявший буквы уже не таким прямым почерком, а гораздо наклоннее и косее», — иронически говорит Гоголь, подчеркивая этим типичность судьбы Акакия Акакиевича, жестокую неизменность всего социального уклада, бездушия бюрократического «порядка», принижающего и обезличивающего человека.

Собственно, на этом и можно было кончить повесть. Но Гоголь добавляет гротескно-фантастический финал о мертвом Акакии Акакиевиче, мстящем за свою украденную шинель и загубленную жизнь: «По Петербургу пронеслись вдруг слухи, что у Калинкина моста и далеко подальше стал показываться по ночам мертвец в виде чиновника, ищущего какой-то утащенной шинели и под видом стащенной шинели сдирающий со всех плеч, не разбирая чина и звания, всякие шинели: на кошках, на бобрах, на вате, енотовые, лисьи, медвежьи шубы — словом, всякого рода меха и кожи, какие только придумали люди для прикрытия собственной». Если при жизни Акакий Акакиевич отличался безропотностью и смирением, то мертвый, он дерзко стаскивает шинели не только с титулярных, но даже и надворных советников. Более того, он до смерти пугает «значительное лицо», поехавшее после ужина с шампанским к «одной знакомой даме Каролине Ивановне, даме, кажется, немецкого происхождения, к которой он чувствовал совершенно приятельские отношения».

Фантастически-гротескное окончание повести заостряет ее сатирический смысл, вносит в нее тему протеста, возмездия. Призрак умершего Акакия Акакиевича, который мстит за причиненную ему несправедливость, стаскивая шинели со «значительных лиц», выражает уже не покорное и безответное поведение бедняка чиновника, а протест, до которого не мог подняться живой Акакий Акакиевич. Эта гневная концовка повести, ее обличительная сила была с возмущением воспринята реакционным лагерем, как раз теми лицами, к которым она относилась. По словам Герцена, попечитель учебных заведений Московского округа граф С. Г. Строганов негодующе отзывался о «Шинели»: «Какая страшная повесть Гоголева «Шинель»… ведь это привидение на мосту тащит просто с каждого из нас шинель с плеч. Поставьте себя в мое положение и взгляните на эту повесть».[207]

Как отметил М. Б. Храпченко, «изображая в «Шинели» «маленького» человека, Гоголь выступал как великий гуманист. Гуманизм его носил не абстрактно-созерцательный, а действенный, социальный характер. Писатель не ограничивался утверждением человека вообще, он утверждал права тех людей, которые лишены их в обществе. Идеи социального равенства получили в «Шинели» яркое выражение».[208] Однако в это в целом правильное утверждение следует внести некоторое ограничение. Гоголь здесь не смог до конца преодолеть гуманизма жалости: в изображении Акакия Акакиевича проглядывает не только сочувствие к его судьбе, но и пессимистическая убежденность в бессилии, невозможности открытого протеста. Именно против его «кротости» и возражал впоследствии Чернышевский, иронически замечая: «Посмотрите, как он кроток и безответен, как безропотно переносит он обиды и страдания! Как он должен отказывать себе во всем, на что имеет право человек!»[209]

В «Шинели» повествуется, казалось бы, о самом заурядном и ничтожном человеке, о самых обыденных, ничем не примечательных событиях в его жизни, и, однако, Гоголь и здесь пользуется тем присущим его художественному методу принципом типизации, который позволяет показать типическое не только как обыденное, а заостряя, сатирически подчеркивая самые существенные стороны действительности в этом «обыкновенном».

«Шинель» писалась Гоголем в пору полной зрелости его реалистического мастерства и, по словам Белинского, это было «произведение, отличающееся глубиною идеи и чувства, зрелостию художественного резца».[210] Типичность реалистического изображения действительности и глубина философского ее обобщения достигаются богатством художественных и языковых средств, которые в свою очередь подчинены основной идее повести.

Самое построение повести основано на постепенном раскрытии «простейшего» характера Акакия Акакиевича, на нарастании ощущения трагического в обыденном, из которого и возникает сочетание комизма и лирической задушевности, являющееся особенностью художественного метода Гоголя. Подчеркнутость комического «сказа» подчинена основной задаче — разоблачению действительности и раскрытию за смешной и жалкой внешностью героя повести того человеческого, что и выражает основную идею «Шинели». Поэтому столь ошибочны делавшиеся формалистами попытки объяснения «Шинели» как самодовлеющего сцепления комических приемов, голого выражения языкового комизма. «Сказ», которым написана «Шинель», сложен и разнопланен. Повествование ведется от лица рассказчика, передающего хорошо известную ему историю бедняка чиновника. Рассказчик не только бесстрастно регистрирует события, но и комментирует их. Голос повествователя определяет все оттенки повести, выделяя смешное и трагическое, давая оценку событий, выступая с прямыми декларациями.

Рассказчик в «Шинели» чаще всего сливается с автором, выражая авторскую оценку событий, его сочувствие к судьбе Акакия Акакиевича, его резкое осуждение всего окружающего общества. Это придает повествованию особенную эмоциональную напряженность, непосредственность и правдивость в изображении горькой судьбы бедняка чиновника.