Николай Степанов - Гоголь: Творческий путь

• Название: Гоголь: Творческий путь
• Автор: Николай Степанов
• Издательство: Москва, Государственное издательство художественной литературы, 1959
• Жанр: Биографии и Мемуары

В ряду писателей, составляющих гордость русской литературы, в ряду таких имен, как Пушкин, Лермонтов, Толстой, Чехов, Горький, — стоит имя Гоголя. Творчество Гоголя особенно близко и дорого нашему народу. Великий русский художник слова горячо и самозабвенно любил свою родину и свой народ и во имя его счастья беспощадно осуждал все то отсталое, косное, темное, безобразное, что сковывало и уродовало человека.

http://rulitera.narod.ru

---

В «деле о вольнодумстве» приведено и показание самого Гоголя: «1827 года, ноября 3-го дня, ученик 9-го класса Николай Яновский, 19 лет, призван будучи в конференцию, показания Новохацкого подтвердил в том, что он тетрадь истории естественного права и самое естественное право отдал в пользование Кукольнику; сверх того, Яновский добавил, что объяснения о различии права и этики проф. Белоусов делал по книге».[46] Таким образом, Гоголь подтвердил свое участие в записках по естественному праву, отобранных у Кукольника, и вместе с тем стремился дать благоприятные показания о проф. Белоусове, свидетельствуя, что тот читал «по книге», то есть по утвержденному начальством учебному руководству.

Ясновский нашел в лекциях Белоусова проповедь свободомыслия и революционных идей, указывая, что «вымышленное» Белоусовым «внеобщественное состояние названо естественным и все произвольные и ложные следствия, выводимые из оного вымысла, законами естественными для ослепления простых и неопытных людей». Из этих обвинений Ясновского особенно ясно видно, какой круг идей в лекциях Белоусова возбуждал страх и негодование реакционных кругов, напуганных недавним восстанием декабристов. «Все возмутители общественного порядка, мира и благоденствия обещали прельщенному ими народу сие блаженное внеобщественное состояние, но для достижения оного сперва устремляли его на опровержение законных властей»,[47] — заключал свой донос Ясновский. На самом же деле Белоусов отнюдь не был революционером, но его общественные и философские взгляды, развивавшиеся им в лекциях по «естественному праву», во многом имели прогрессивный характер, идя в разрез с казенными охранительными «теориями» права, базировавшимися на религиозно-церковных догматах. Идея «ненарушимости лица», свободы личности и ее прав являлась глубоко прогрессивной в обстановке полицейского режима николаевской монархии. Оттого ее с таким негодованием осудил в своем отзыве-доносе и гимназический протоиерей Волынский, указывая, что «ежели человек, имея право на свое лицо, имеет право быть так, как здесь сказано», то это ведет к отрицанию «всякого повиновения закону» и к «заблуждениям материализма».[48]

В той же тетради лекций Белоусова имеется и развитие этого положения о личной свободе: «Членам гражданского общества, — учил Белоусов, — поскольку они суть таковые, принадлежит гражданская законная свобода, то есть всякий должен иметь особенную область свободы, внутри коей он может приводить в действие свои права без всякого препятствия от других…»[49] Требование гражданских прав и равенства перед законом являлось по существу направленным против бесправия, господствовавшего в царской России, и крепостного права, узаконившего бесправие крепостного крестьянина. Хотя в лекциях Белоусова таких выводов не делалось, а самые суждения его носили отвлеченно-теоретический и непоследовательный характер, но сама общественная атмосфера, накаленная событиями 14 декабря, придавала этим отвлеченным суждениям резкий резонанс.

Взгляды Белоусова были близки к тем, которые развивал в Царскосельском лицее наставник Пушкина, профессор нравственных и политических наук А. П. Куницын, автор книги «Право естественное» (1818), несомненно известной Белоусову. Развивая теорию «общественного договора», на основе которого народ предоставляет право власти царю, Куницын признавал и право народа на расторжение этого договора, в случае если царь становится деспотом, тираном. В своем «Праве естественном» Куницын писал: «Человек имеет право на все деяния и состояния, при которых свобода других людей по общему закону разума сохранена быть может».[50] Лекции Куницына о естественных правах человека, о законности власти, о деспотизме имели прогрессивное значение. На этих идеях воспитывались Пушкин и его друзья декабристы. Провозглашение свободы человеческой личности, равноправных «естественных» отношений между людьми, «служения» во имя блага человечества — несомненно, оказало воздействие и на молодого Гоголя.

Белоусов не только теоретически обосновывал право защиты общества от деспотической тирании. По показаниям ряда учащихся, с особенной настойчивостью допрашивавшихся следственной комиссией, Белоусов говорил и о праве на свержение и даже казнь самодержавного деспота. Так, Николай Котляревский, подтверждая показания других учеников, рассказывал, что сам он слышал, как Белоусов, «говоря о верховной власти, обратился к ученикам и спросил: «Если представитель народа — государь подл и во зло употребляет вверенную ему от народа власть, то что с ним должно делать?» И когда ученики молчали, то профессор сказал, что можно такого государя — низвергнуть, убить».[51] Директор в своем донесении указывал, что слова Белоусова о царе «могли слышать» учащиеся 7-го класса (в том числе и Гоголь). Царский чиновник Адеркас, посланный для расследования «дела о вольнодумстве» в Нежинской гимназии, в докладе министру, останавливаясь на фактах проникновения вольнодумных идей и мнений в гимназию, сообщал: «Должно думать, что замышлявшие в ту пору ниспровержение всеобщего порядка успели сообщить подобные мысли и сочинения воспитанникам сей гимназии при отлучках сих последних на каникулы и на праздники в домы своих родственников».[52]

Более полугода продолжалось следствие, после окончания которого материалы расследования посланы были в Петербург. Обвинение Белоусова вырастало уже в большое политическое дело о «мнениях, противных вере, государственному устройству и нравственности», высказываемых на лекциях рядом профессоров — Ландражином, Шаполинским и др. В мае 1828 года ученики были подвергнуты новому допросу, и у многих угрозами и репрессиями вынудили на этот раз показания, уличавшие Белоусова и других преподавателей в сеянии опасных мыслей и взглядов. Дело кончилось лишь осенью 1830 года удалением из гимназии Белоусова, Шаполинского с лишением их права преподавания и высылкой за границу Ландражина и Зингера.[53] По предложению Адеркаса, для искоренения «неблагомыслия» среди учащихся были введены строгие меры.

Если вспомнить сунгуровское дело в Московском университете, студенческий кружок Белинского, кружок Герцена и Огарева в самом начале 30-х годов, то история о «вольнодумстве» преподавателей и студентов Гимназии высших наук станет одним из звеньев общей цепи проявлений передовой мысли, не убитой и не растоптанной на Сенатской площади 14 декабря. Не следует, конечно, преувеличивать значение «дела о вольнодумстве» в Нежинской гимназии и роли Белоусова, который отнюдь не возвышался ни до республиканских взглядов декабристов, ни до демократических настроений участников кружка Сунгурова. Однако несомненно, что вся история с расследованием «дела о вольнодумстве» в Гимназии высших наук оказала большое влияние на Гоголя, внушив ему отвращение и ненависть к реакционным чиновникам, пытавшимся задушить те здоровые и смелые всходы живой мысли, которые появились в среде гимназистов. Этим объясняется и резкий отзыв Гоголя о Нежинской гимназии в его письме к матери от 1 марта 1828 года, то есть незадолго до окончания курса. «Я не говорил никогда, — писал Гоголь, — что утерял целые шесть лет даром, скажу только, что нужно удивляться, что я в этом глупом заведении мог столько узнать еще…»

«Дело о вольнодумстве» лучше всего свидетельствует о том, насколько ошибочно традиционное представление, внушенное буржуазной историографией, о том, что Нежинская гимназия была целиком бесцветным и тусклым периодом в жизни писателя. В гимназические стены проникали свободолюбивые стихи Пушкина и декабристов, новые идеи и мысли, всколыхнувшие рутину и плесень затхлой провинциальной жизни нежинских существователей.

Лекции Белоусова, чтение книг, содержавших передовые идеи того времени, наконец самое «дело о вольнодумстве», разоблачавшее грязные происки реакционных педагогов, — все это во многом определило взгляды Гоголя, его стремление к благородным и справедливым идеалам, к службе «на благо человечества». Мысль о будущем, о своем призвании неразрывно слита у молодого человека с мечтой о службе государству, о том положительном гражданском идеале, который уже, хотя и смутно, сложился в его душе. Жажда прекрасного, стремление найти выход из тусклой обывательской обстановки захватывает Гоголя еще в его гимназические годы. С горечью он писал из Нежина в 1827 году одному из своих гимназических товарищей — Г. И. Высоцкому: «… Как тяжко быть зарыту вместе с созданьями низкой неизвестности в безмолвие мертвое! Ты знаешь всех наших существователей, всех населивших Нежин. Они задавили корою своей земности, ничтожного самодоволия высокое назначение человека. И между этими существователями я должен пресмыкаться…»

Впоследствии в «Авторской исповеди» Гоголь, вспоминая свои гимназические годы, писал: «… когда я стал задумываться о моем будущем (а задумываться о будущем я начал рано, в те поры, когда все мои сверстники думали еще об играх), мысль о писателе мне никогда не всходила на ум, хотя мне всегда казалось, что я сделаюсь человеком известным, что меня ожидает просторный круг действий и что я сделаю даже что-то для общего добра. Я думал просто, что я выслужусь, и все это доставит служба государственная». Конечно, это позднее признание Гоголя может быть принято с оговорками, так как его раннее обращение к литературе свидетельствовало, что и это поприще «всходило» уже ему «на ум» в гимназические годы. Поиски смысла жизни, служение «для счастья граждан», жажда деятельности, которая могла бы осуществить эти возвышенные мечты и идеалы, — вот что определяло настроения юного Гоголя. В письме от 24 марта 1827 года он с горячностью сообщает матери о том, что «испытует» «свои силы для поднятия труда важного, благородного на пользу отечества, для счастья граждан, для блага жизни подобных…» Мысль о будущем, о приложении своих сил после окончания гимназии особенно остро волнует Гоголя. Он перебирает в уме «все состояния, все должности в государстве», с тем чтобы определить свое призвание, найти такую службу, где он может стать «истинно полезен для человечества», и останавливается «на юстиции». В письме от 3 октября 1827 года к своему родственнику П. П. Косяровскому Гоголь торжественно клянется «ни одной минуты короткой жизни своей не утерять, не сделав блага».