Джеймс Кервуд - Сын Казана

• Название: Сын Казана
• Автор: Джеймс Кервуд
• Жанр: Природа и животные

Продолжение книги «Казан» о приключениях Бари сына Казана и Серой Волчицы.

Что ждет беспомощного волчонка, который покинул родительское логово? Когти полярной совы да острые копыта таежного гиганта лося. Но если в жилах бежит добрая толика собачьей крови, то он будет хитер, упорен и изворотлив за двоих. Волчья натура даст ему ярость бойца, а собачья поможет выбрать хозяина. Не для того, чтобы жиреть в тепле человеческого жилья, а для того, чтобы служить человеку всеми силами дикого зверя. Тропой преданности следом за человеком — вот судьба благородного волка.

---

Они ожидали его там, на севере, и туда-то он и пошел.

НА СЕВЕР

Было начало августа, когда Бари покинул Серый Омут. Он не имел никакой определенной цели, но что-то вызывало в его мозгу прежние воспоминания, точно это были первые, еще неясные свет и тени, появляющиеся на проявляемой фотографической пластинке. Все то, о чем он давно уже позабыл, вдруг стало припоминаться ему теперь по мере того, как он все дальше и дальше отходил от Серого Омута. Его ранние впечатления стали вновь как бы реальными, точно в его мозгу порвались узы, связывающие его с домом Нипизы все картины, пережитые им в детстве, вдруг оживились. Прожитый им год жизни был для него долгим временем, целым десятилетием, пережитым человеком со всеми его опытами, радостями и горем. А уже прошло больше года, как он оставил отца и мать, и свою берлогу под кучей валежника, и все-таки перед ним проносились теперь неясные воспоминания о раннем детстве, об источнике, в который он упал, когда с таким ожесточением дрался с совенком. Именно новые впечатления пробудили в нем уже заглохшие старые воспоминания: он наткнулся на то ущелье, в котором его ловили Нипиза и Пьеро. Точно это было только вчера! Он вошел в него и постоял немного около того камня, который чуть не раздавил Нипизу потом он вспомнил о Вакайю, своем громадном друге-медведе, которого убил Пьеро, и обнюхал его белые кости, видневшиеся из-под зеленой травы и цветов, которые вылезли между ними. Отсюда он пошел к ручью, где когда-то охотился на раков и где Вакайю кормил его рыбой. Тепер уже здесь жил другой медведь, который точно так же, как и Вакайю, занимался здесь рыбной ловлей. Возможно, что это был сын или внук Вакайю. Бари пронюхал, куда он прятал свою рыбу, и целых три дня питался ею, пока не отправился далее на север.

И теперь, после стольких долгих недель, он вдруг почувствовал в себе прежние бодрость и быстроту. Воспоминания, которые, благодаря времени, уже стали покрываться для него пеплом, вдруг вспыхнули в нем с новой силой, и как он вернулся бы назад к Серому Омуту, если бы там вдруг оказалась Нипиза, так теперь его, точно странника к дому, потянуло неожиданно к Бобровой Луже.

Был удивительный час солнечного заката, когда он добрел до нее. Он остановился от нее в ста аршинах, когда еще заводь скрывалась от него за листвою деревьев, и стал прислушиваться и нюхать воздух. Лужа все еще существовало по-прежнему. Он ощутил ее прохладный домовитый запах. А Умиск, Сломанный Зуб и все другие? Живы ли они? Найдет ли он их? И он насторожил уши, чтобы не проронить ни малейшего знакомого звука, и вдруг минуты через две услышал громкий всплеск воды: это шлепнулся об нее какой-то здешний житель. Бари спокойно пробрался сквозь заросли ольхи и приблизился к тому месту, где впервые познакомился с Умиском. Поверхность заводи слегка заколебалась из воды высунулись три любопытные головы. Точно подводная лодка, промчался вдруг сквозь воду старый бобер, направляясь к противоположному берегу с палкой в зубах. Бари посмотрел на плотину. Она осталась все такой же, какой была и в прошлом году. В первое время он не показывался наружу, а сидел, спрятавшись в молодом ивняке. Он испытывал все возраставшее в нем чувство успокоения, какое-то облегчение от долгих мук одиночества, пережитых им в ожидании Нипизы. Вздохнув глубоко, как человек, он отошел в сторону и лег в ольховых зарослях, высунув из-под них голову, чтобы лучше было видно.

Как только солнце село, вся заводь оживилась. На то место, где Бари когда-то спас Умиска от лисицы, выползло уже новое поколение бобрят, трое, и все жирные и неуклюжие. Бари ласково им заскулил.

Всю ночь он пролежал в ольховом кустарнике. Бобровая колония опять стала его домом. Но только изменились условия. Дни превратились в недели, недели — в месяцы, и обитатели колонии Сломанного Зуба уже не выказывали ни малейшего признака встретить уже выросшего Бари так, как они приняли его когда-то, когда он был еще щенком. Теперь он был громадного роста, черный и походил на волка, страшного, с длинными зубами, свирепого на вид, и хотя он не выказывал ни малейшего намека их обидеть, бобры все-таки смотрели на него с затаенным страхом и подозрительно. И Бари уже не чувствовал в себе прежнего ребяческого желания поиграть с молодыми бобрятками, поэтому их отчужденность от него уже не смутила его так, как смутила бы в прежние дни. Умиск-тоже вырос и превратился уже в толстого счастливого обывателя, обзавелся в этом году женой и целые дни теперь проводил в работе, запасая на зиму корм. Было совершенно ясно, что он уже не стал бы теперь водить компанию с каким-то незнакомым диким зверем, который то и дело стал показываться на берегу, да и сам Бари все равно не узнал бы в нем того Умиска, с которым когда-то обнюхивался носами.

Весь август Бари считал это место своей главной квартирой. Иногда он отправлялся на экскурсии, которые продолжались дня два или три подряд. Такие прогулки он всегда совершал на север, забирал иногда вправо или влево, но никогда не возвращался на юг. И, наконец, в первых числах сентября расстался с бобрами.

Целые дни он шел без всякого направления, куда глядели его глаза. Он жил охотой, ловил преимущественно кроликов, и тот простодушный род куропаток, которых индейцы называют «дурочками», питался иногда рыбой. К октябрю он зашел уже довольно далеко, а именно к реке Гейке, и еще дальше на север, к озеру Волластон, то есть на целые сто миль к северу от Серого Омута.

Несколько раз в течение этих недель он натыкался на человека, но, за исключением одного случая, когда он вдруг неожиданно столкнулся с охотником-индейцем на верхнем берегу озера Волластон, его не заметил никто из людей. Три раза, следуя по берегу Гейки, он прятался в кусты и наблюдал оттуда, как мимо него проходили лодки раз десять в тишине ночи он подходил к самым хижинам и шалашам, в которых жили люди, и однажды так близко находился от поста Компании Гудзонова залива на Волластоне, что слышал лай собак и покрикивания их хозяев. И все время он искал, старался набрести на то, что выскользнуло из его жизни. Когда он подходил к хижинам, то обнюхивал у них пороги, а завидев издали юрту, он начинал описывать вокруг нее круги и внюхиваться в воздух. На лодки он смотрел с надеждой. Однажды ему показалось, что ветер вдруг донес к нему запах Нипизы, и тотчас же ноги у него подкосились и сердце упало. Но прошел момент или два, из юрты вышла индианка с корзиной в руках, и Бари скрылся.

Был уже декабрь, когда метис Лерю с Лакбэна увидел на только что выпавшем снегу следы Бари, а несколько позже и его самого, когда он, как молния, метнулся от него в кусты.

— Уверяю вас, — рассказывал он потом, — у него лапы — вот как эта моя ладонь он черен как вороново крыло.

И когда ему не верили в лавке компании в Лакбэне, то он восклицал:

— Лисица? Да что вы! Он ростом с полмедведя! Вот на волка похож! Только черен, как дьявол.

Среди слушателей был Мак-Таггарт. Когда до него долетели слова Лерю, то он подписывал бумаги с донесением в главную контору компании. И вдруг рука его так вздрогнула, что он положил на бумагу кляксу. Когда он поднял голову на метиса, то в глазах у него светилось любопытство. В это время вошла Мари. Мак-Таггарт вернул ее к себе. Ее большие, темные глаза светились скорбью, и за этот год сильно увяла ее дикая, первобытная красота.

— Он удрал от меня вот так! — продолжал Лерю и щелкнул двумя пальцами.

Но, увидев Мари, он вдруг замолчал.

— Ты говоришь, черный? — спросил его Мак-Таггарт беззаботно, не отрывая глаз от писания. — А не заметил ли ты на нем каких-нибудь собачьих особенностей?

Лерю пожал плечами.

— Он удрал, как стрела, мосье. Но, кажется, это был волк. Мари при всех прошептала что-то Мак-Таггарту на ухо он сложил свои письма, быстро встал и вышел из склада. Целый час он затем не возвращался. Это удивило и Лерю, и других. Далеко не часто случалось, чтобы Мари входила в лавку, да и вообще она редко когда показывалась людям. Она жила у фактора, точно в гареме, и всякий раз, как Лерю случалось ее видеть, ему казалось, что она еще больше похудела и что глаза ее стали еще крупнее и более ввалились. Ему было от души ее жаль. Часто ночью он проходил мимо ее окна, когда она спала, еще чаще старался при встречах хоть что-нибудь прочесть на ее бледном лице в свою пользу и был необыкновенно счастлив, заметив однажды, что она его поняла и что глаза ее сверкнули при одной из встреч совсем иначе, чем это было до сих пор. Но этого никто еще не знал. Тайна оставалась только между ними одними, и Лерю терпеливо ожидал и наблюдал.

«Время придет, — говорил он себе, — я своего дождусь!»

Это было все.

В этих немногих словах для него заключался весь смысл его жизни и надежд. А когда это время действительно придет, то он повезет Мари прямо к миссионеру в Чорчиль, и они станут мужем и женой. Это была мечта, но благодаря ей долгие дни и еще более длинные ночи у Полярного круга становились не такими невыносимыми. Теперь оба они были рабами у этого всемогущего владыки. Но кто знает? Что, если и на самом деле оба они дождутся своего?