Тимур Литовченко - До комунизма оставалось лет пятнадцать-двадцать

• Название: До комунизма оставалось лет пятнадцать-двадцать
• Автор: Тимур Литовченко
• Жанр: Научная Фантастика

---

— Куда идти? — в отчаянии закричал Юра. Конечно, вопрос был глупым: достаточно было просто открыть глаза и следовать за провожатой. Но голова еще сильно кружилась, а окружающая тьма пугала.

— Иди за мной.

— Так я...

— Ты сейчас там, где погиб.

Слова эти настолько поразили Юру, что он мгновенно открыл глаза. Девушка была уже очень далеко, и казавшаяся крошечной на таком расстоянии фигурка словно бы светилась изнутри тем самым странным светом, который распространял огонек в ее ладони.

Юра ничего не понимал. Как мог он слышать на таком расстоянии тихий голос незнакомки? И что значит “там, где погиб”? Он же жив! Но тогда что это за место?

Юра внимательно осмотрелся. Из окружающего мрака выступил ствол дерева, придавивший ему ноги, опрокинутая телефонная будка, причудливое переплетение рельсов, перевернутый трамвай и покосившийся железобетонный забор. Все находилось на своих местах (то есть на тех, что и до селя). Ствол осины лежал в двух шагах от него. Будка лежала немного выше и как раз в том направлении, в котором ушла девушка. А ушла она на Сырец, в гору. Трамвайные рельсы и перевернутый вагон были метрах в ста пятидесяти с противоположной стороны. Юра поискал глазами домик, но увидел на возвышении лишь упирающиеся прямо в потолок стены с облупившейся штукатуркой и с выбитыми окошками. Крыша дома находилась выше черного потолка и оставалась невидимой.

И никого из людей не было здесь. Ни единой живой души! Ни девушек в будке, ни старика с хворостом, ни старухи, ни пассажиров трамвая — никого. Его странная гостья также исчезла.

Вдруг черный потолок над трамваем прогнулся и начал рывками опускаться вниз. Юра испугался, как бы этот удивительный потолок не просел слишком низко и не раздавил его. Надо было побыстрее уходить. Куда? Конечно же, вслед за девушкой, вызвавшейся проводить его!

Тут Юре показалось, что на стволе дерева светится огонек. Может, незнакомка незаметно вернулась? Вот было бы здорово!

Как ни странно, на земле около ствола осины Юра обнаружил еще одну свечку, точь-в-точь такую, как у девушки. Было совершенно непонятно, откуда она взялась. Юра не заметил, чтобы незнакомка приближалась к стволу. Однако он слишком устал от всех этих загадок, чтобы разгадывать очередную, поэтому осторожно, дабы не обжечься, взял свечку и зашагал в гору.

Юношу очень сильно угнетали всепроникающая тишина этого странного места, чернота земляного пола без единой травинки и узорчатого потолка и осязаемая стылая тьма, висевшая между потолком и полом, с которой едва справлялся крошечный огонек в его руке. Он попробовал бодро насвистывать песню “Я люблю тебя, жизнь”, однако окружающая тьма словно еще больше сгустилась от этого, и Юра испуганно оборвал свист.

Тут ему показалось... Да, звон гитарных струн и голос! Кто-то здесь все же есть! Юра постоял некоторое время, пытаясь определить, откуда доносятся звуки, затем быстро зашагал в этом направлении. Наконец он наткнулся на развалины кирпичного дома, а через несколько секунд увидел певца. Тот расположился на куче обломков боком к Юре. Рядом с ним трепетал в такт песне огонек свечки, прилепленной на стоявшей дыбом балке. Певец был одет в больничную пижаму и тапочки. Из полосатых рукавов торчали худые руки, длинные тонкие пальцы нежно перебирали струны видавшей виды гитары. Правая нога, также чрезвычайно худая, с синеватой косточкой на щиколотке была переброшена через левую, тапочек со стоптанным задником хлопал по пятке в такт с перезвоном струн. глаза сидящего были закрыты, длинное лицо излучало блаженство. Ясным чистым голосом он пел:

— ...До коммунизма остается

лет пятнадцать-двадцать,

А семилеток — чтой-то вроде трех.

А если не хочу идти я в ногу,

Как доложил об этом вам сексот?

Зачем зовете вы меня в дорогу

И чем влечете вы меня вперед?

А если захочу я разобраться —

Вы сразу кляпик в ротик, чтоб я сдох!..

До коммунизма остается

лет пятнадцать-двадцать,

А семилеток — чтой-то вроде трех.

А вдруг я тунеядец и подонок?

А если я хочу стилягой стать?

А если слух стиляги слишком тонок,

Чтоб вашим бравым маршам подпевать?

Так дайте же спокойно разобраться,

Так дайте сделать

хоть последний вздох!..

До коммунизма остается

лет пятнадцать-двадцать,

А семилеток...

— Эй, — несмело окликнул певца Юра. Тот моментально оборвал песню, резко обернулся, окинул Юру быстрым взглядом и широко улыбнувшись проговорил:

— Рад приветствовать тебя в этом скорбном месте, дорогой товарищ по несчастью! Чего ты здесь шляешься, добрая душа? Чего честных гитаристов пугаешь? Уймись, право слово! Уймись и ступай себе с богом. Pax vobiscum, как говорил шут Вамба доблестному своему хозяину Седрику Ротервудскому, то бишь Седрику Саксонцу, черт возьми! — и он подкрепил тираду звучным аккордом.

Юра плохо понял смысл речи парня. Напыщенные выражения действовали ему на нервы, а имена героев романа Вальтера Скотта вообще поставили в тупик.

— Тут девушка не проходила? — спросил наконец Юра и очень сильно смутился, вспомнив незнакомку. Его собеседник мягко, по-кошачьи улыбнулся, зажмурился и даже слегка замурлыкал. Юра хотел повторить вопрос, как вдруг парень сжал гриф инструмента так резко, словно душил змею, а затем принялся извлекать из гитары беспорядочный и подчас безобразный набор звуков, мотая при этом головой точно отгоняющий надоедливых мух конь, и заговорил нараспев:

— Ай-я-я-я-яй, молодой

челове-е-е-е-ек!

Вот какая буря происходит

у вас в душе-е-е-е-е!

Бегать за голыми девушками

в вашем во-о-о-оз-ра-сте?!

В этом переходном и коварном,

слишком юном во-о-оз-ра-сте!..

Это неприлично,

а вдобавок амора-а-а-аль-но.

Вас обязательно исключат

из комсомо-о-о-о-ла!

И вдобавок выгонят

из шко-о-о-о-лы.

А ведь правда,

хорошенькое ли-и-и-чи-ко?

А может вам понравилась грудка

или по-о-о-оп-ка?

Девочка-клубничка,

что и говори-и-и-и-ить...

Юра закусил губу, сжал кулаки и двинулся на насмешника. Тот хмыкнул и ответил уже вполне нормально:

— Ну чего ты пыжишься, дурак! Шучу я. Шучу. Проходила твоя пупочка, как не проходить! Она и впрямь хорошенькая, и я бы не прочь ею заняться...

Юра угрожающе засопел.

— Все, все, не буду! — взвизгнул гитарист. — И не собираюсь даже! Я занят. Я наслаждаюсь свободой и гитарой.

Ах ты моя милая

подруга шестиструнная,

Вновь с тобою мы сидим

вместе под луной!

Лишь тебя я буду мучать

ночью тихой, лунною,

Девушка пускай идет

мимо, стороной...

мимо, стороной...

мимо, стороной...

— пропел парень, жмурясь от удовольствия. Пел он явно нреподготовленно, а просто так, всякую чепуху, первое, что пришло в голову. Во всяком случае было совершенно непонятно, где же в этом странном месте луна.

— А ты кто? — уже беззлобно спросил Юра.

— Я-то? Я простой советский сумасшедший, у которого отобрали его любимую гитару и который вновь взял ее в руки после длительной разлуки...

Парень замер, как бы прислушиваясь к собственным словам, и медленно замурлыкал:

— Взял я ее в руки... в руки...

Он повел головой и сказав: “Нет, не так”, — запел, в экстазе творчества отбросив голову назад и лаская пальцами струны:

— Взял тебя я в руки

после длительной разлуки,

Ты родишь мне песню,

что созрела в сердце вновь...

— Какой сумасшедший? — не понял Юра. Гитарист скривился, словно проглотил хороший кусок лимона без сахара, тряхнул непокорной светлой шевелюрой и с явным неудовольствием сказал:

— Ну вот, всю песню мне испоганил. Дуралей...

Как это какой сумасшедший? Я ж говорю: простой. Советский. Прижизненно был водворен в Желтый Дом, то бишь в Павловку, за распевание своих и чужих аполитичных песенок в публичных и прочих местах, для того не предназначенных. В настоящее время обрел полную и непресекаемую более свободу, а также любимую голосистую подружку...

— Что, прямо вот так за песенки и посадили? — Юра задрожал, вспомнив недавние свои опасения за Веньку, обожающего политические анекдоты.

— Ми-лай, конечно же нет! — гитарист поморщился, словно у него болели зубы. — Посадили за тунеядство, за любовь к кочевой жизни и прочее в том же роде. Кто ж сажает за песенки! Да и вообще не посадили, это я фигурально выразился. На экспертизу направили.

Оно ведь как получается? Нормальный обыватель поминает деяния Никитки не иначе как при жене, да и то шепотом, вдобавок под одеялом. А что? Любовница может иметь еще одного любовника, который вдруг окажется кэгэбэшником! Правда, жена тоже может спать с каким-нибудь вшивым сексотом, это никому не вредно и не возбраняется, но кормильца-то она выдавать поостережется. Я же могу встать на перекрестке у пятого угла дома и орать на весь город любимые сельхозкуплеты, — гитарист принялся тихонько наигрывать “Ура, ура, догоним Сэ-Шэ-А”. — И теперь я тебя спрашиваю: станет ли это делать среднестатистический обыватель?