Анри Труайя - Лев Толстой

• Название: Лев Толстой
• Автор: Анри Труайя
• Издательство: 0b7eb99e-c752-102c-81aa-4a0e69e2345a
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-23274-1

Духовное наследие Л.Н.Толстого – великого русского писателя, художника, мыслителя – воспринимается неоднозначно. Для одних он – еретик, восставший на основы православия, для других – философ и гуманист, опередивший свое время на несколько столетий, для третьих – «лавка древностей», «музей прошлого». Ярлыков навешано на Толстого много, но ясно и другое – он продолжает волновать умы и сердца многих людей разных возрастов и разных национальностей. Его философия и литературное наследие являются бесценным достоянием всего человечества. Анри Труайя предлагает читателям составить собственное мнение о личности и творчестве этого величайшего деятеля русской культуры XIX–XX столетия.

---

Письмо перепечатали все русские и многие зарубежные газеты, немедленно стали поступать пожертвования. Взволнованная, она принимала то женщину из народа, которая, перекрестившись, отдавала ей рубль серебром, светскую барышню под вуалью с конвертом банковских билетов, ребенка с несколькими зажатыми в кулаке копейками. Софья Андреевна пишет мужу, что не знает, как он отнесется к ее поступку, но оставаться бездеятельной, сидя в своем углу, не могла, что теперь чувствует себя лучше, ведет счета, распределяет поступления, благодарит, выступает публично и счастлива, что поддерживает их в этой деятельности, пусть даже деньгами других.

За пятнадцать дней собрано было тринадцать миллионов рублей. Среди жертвователей был даже знаменитый на всю Россию старец – Иоанн Кронштадтский. Закупили зерно, горох, капусту, одежду, медикаменты. Этот приток денег и закупки требовали ведения огромной переписки, которую графиня неутомимо брала на себя. Толстой удивлялся происшедшей в ней перемене, казалось, она переживает то самое «второе рождение», случившееся с ним десять лет назад. Вечерами в своей крошечной, холодной комнате, без занавесок, с колченогим столом и складной металлической кроватью, он благодарил Бога за это чудесное превращение. И сообщает ей в письме от четырнадцатого числа: «Je suis sûr que tu ne t'imagine pas avec quel amour nous pensons et parlons de toi».[559] Через несколько дней делится с ней: «Каждый день вижу тебя во сне, милый друг».[560]

Толстой уже собирался в Москву, когда его друг и помощник Раевский, изнуренный бесконечными поездками по деревням, простудился и слег. Через два дня его не стало. Толстой тем больше переживал случившееся, что месяц назад умер друг его детства Дьяков.

Утрата была велика, теперь Лев Николаевич остался один во главе организации помощи и уехать не мог. За месяц открылось тридцать столовых, где бесплатно кормили почти полторы тысячи человек. Но этого было недостаточно. Вокруг раздавались иронические комментарии, кто-то называл его «тринадцатым апостолом», сам он сожалел, что вынужден заниматься деятельностью, идущей вразрез с его принципами, писал Ге, что во всем этом есть много заслуживающего порицания: есть деньги жены и пожертвования, есть проблема взаимоотношений между теми, кто ест, и теми, кто дает есть; повсюду грех, но оставаться дома – невозможно.

В конце ноября, уступив мольбам Софьи Андреевны, Лев Николаевич приезжает в город, чтобы немного отдохнуть. Встреча их была очень нежной. «Радость отношения с Соней, – заносит он в дневнике девятнадцатого декабря, уже вернувшись в Бегичевку. – Никогда не были так сердечны. Благодарю тебя, отец. Я просил об этом. Все, все, о чем я просил, – дано мне. Благодарю тебя. Дай мне ближе сливаться с волею твоей. Ничего не хочу, кроме того, что ты хочешь».

Двадцать третьего января 1892 года Софья Андреевна присоединилась к ним. Ее разместили тоже в крошечной комнате без занавесок, грязь и беспорядок которой поражали. В одно мгновение дом был проветрен, подметен, убран. Затем графиня посетила столовые. «Вошла в избу: в избе человек десять, при мне стали собираться еще до 48 человек, – пишет она в дневник. – Все в лохмотьях, с худыми лицами, грустны. Войдут, перекрестятся, сядут. Два стола сдвинуты, длинные лавки. Чинно усаживаются. В решете нарезано множество кусков ржаного хлеба. Хозяйка обносит всех, все берут по куску. Потом она ставит большую чашку щей на стол. Щи без мяса, слегка приправлены постным маслом… После щей давали похлебку картофельную или же горох, пшеничную кашу, овсяный кисель, свекольник. Обыкновенно по два блюда на обед и два на ужин… во второй столовой какая-то девушка, серо-бледная, взглянула на меня такими грустными глазами, что я чуть не разрыдалась. И ей, и старику, сидящему тут же, и многим, я думаю, не легко ходить получать это подаяние».[561]

С энергией, которая вызывала восхищение всех ее окружавших, Софья Андреевна стала наводить порядок в счетах, которые до сих пор велись как бог на душу положит, кроила с учеником портного одежду из присланного из города материала и сшила около тридцати пальто для детей. Через десять дней уехала к своим детям, ими в ее отсутствие занималась в Москве Таня.

По мере того, как ширилась начатая Толстым деятельность, правительство проявляло все большее беспокойство. Не в последнюю очередь потому, что за границей появилось множество статей о нем, человеке, по мнению властей, никоим образом не способствовавшим славе России. Он вышел на международную арену с развенчанием ошибок собственной страны, в борьбе с бедностью и голодом заменил собою официальные структуры. Посылки, прибывавшие отовсюду из Европы, пять пароходов с маисом, прибывшие из Америки, обещание торговцев мукой из Миннесоты бесплатно прислать муки для мужиков, все это способствовало популярности организатора благотворительной кампании, но дискредитировало власть в глазах общественности. Чтобы подавить ропот недовольства, правительство вынуждено было опубликовать заявление, в котором говорилось, что в России нет голода, хотя действительно в некоторых областях был неурожай. Но слова правительства меркли перед яростными статьями Толстого. Тогда на него реакционные газеты обрушились. Победоносцев вручил императору доклад, в котором писателя обвиняли в организации мятежа среди мужиков.

Когда Софья Андреевна вновь приехала в Бегичевку, узнала, что новая беда угрожала ее Левочке: в ноябре 1891 года он написал для журнала «Вопросы психологии и философии» статью «Письма о голоде», в которой, в частности, говорилось: «Народ голоден оттого, что мы слишком сыты… Таково его положение всегда, нынешний год только следствие неурожая показал, что струна слишком натянута». В продолжение говорилось, что привилегированные классы должны идти навстречу народу с чувством вины перед ним. Текст был до такой степени исковеркан цензурой, что редактор журнала Н. Я. Грот отказался печатать ее из уважения к автору. По просьбе Толстого статья эта в гранках без каких-либо исправлений была переведена на французский, английский и датский. С четырнадцатого по двадцать шестое января 1892 года британская «Дейли телеграф» опубликовала полный текст статьи. Ультрареакционная газета «Московские ведомости», которой покровительствовал и политикой которой руководил глава Святейшего Синода, немедленно воспроизвела кусок статьи в обратном, плохом переводе, сделав акцент на ее революционной направленности. Этот фальсифицированный вариант сопровождал резкий комментарий: «пропаганда графа есть пропаганда самого разнузданного социализма, перед которым бледнеет даже наша подпольная пропаганда… граф открыто проповедует программу социальной революции, повторяя за западными социалистами избитые, нелепые, но всегда действующие на невежественную массу фразы о том, как „богачи пьют пот от народа, пожирая все, что народ имеет и производит“. Можем ли мы оставаться равнодушными при подобной пропаганде, которую могут не замечать разве только люди совершенно слепые или не желающие видеть?»

За дело взялся министр внутренних дел Дурново, представил рапорт государю, который, по слухам, был сильно недоволен позицией Толстого и вспоминал, что принял его жену, – такой чести удостаивались немногие. Разгневанная Софья Андреевна писала мужу шестого февраля, что он всех их погубит своими статьями, что у него нет права так поступать, будучи отцом девятерых детей, взывала к его любви, напоминала о непротивлении злу.

Деятельная графиня предприняла ответные шаги: были задействованы все ее петербургские связи, она добилась аудиенции у Великого князя Сергея Александровича, московского генерал-губернатора, и тот посоветовал ей опубликовать в «Правительственном вестнике» письмо Толстого, раскрывающее тенденциозность, с которой была представлена его статья о голоде. Ворча, Лев Николаевич опровержение написал, но «Вестник» отказался его печатать под предлогом, что не имеет права вмешиваться в газетную полемику, будучи официальной правительственной газетой. Тогда Софья Андреевна размножила текст опровержения и разослала его в иностранные газеты. Толстой, слишком занятый помощью голодающим, делился с женой, ничего не зная об этих новых ее шагах: «Я пишу, что думаю, и то, что не может нравиться ни правительству, ни богатым классам, уж 12 лет, и пишу не нечаянно, а сознательно, и не только оправдываться в этом не намерен, но надеюсь, что те, которые желают, чтобы я оправдывался, постараются хоть не оправдаться, а очиститься от того, в чем не я, а вся жизнь их обвиняет… Пожалуйста, не принимай тона обвиненной. Это совершенная перестановка ролей».[562]

Правительственные и церковные круги продолжали тем временем атаковать писателя, за каждым его шагом следили специальные агенты. Один из них сообщал, что прибыл граф с секретарем и доверенным лицом, мяса не едят, садясь за стол, молитву не произносят; от этого крестьяне думают, что действует он по воле не Бога, но Антихриста. Священники в некоторых голодающих уездах, выполняя распоряжения лиц, над ними стоящих, проповедовали то же и призывали мужиков отказываться от помощи под угрозой быть проклятыми. Однажды в ноги Льву Николаевичу бросилась крестьянка, умоляя вернуть ребенка, приписанного к столовой. Она, рыдая, говорила, что дома нечего есть, но она не может отправлять дитя на погибель.