Катажина Грохоля - Бабочка на ладони

• Название: Бабочка на ладони
• Автор: Катажина Грохоля
• Издательство: Фантом Пресс, Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-86471-441-6

Восемь закадычных друзей. Четыре пары. Петр и Бася счастливо женаты, но не верят в свое счастье. Роза и Себастьян все никак не встретятся, хотя близки уже много лет. Роман и Юлия плывут по течению, которое неумолимо толкает их друг к другу. Кшиштоф — волк-одиночка, а Буба — кошка, которая гуляет сама по себе и приручению не поддается. Каждый знает других как облупленных. Но это только на первый взгляд. А на самом деле у каждого свой секрет, своя тревога на душе и своя надежда. Они мучаются, ошибаются, спотыкаются и падают, пока к ним не приходит истина: в жизни только любовь имеет значение и только она позволяет сделать верный выбор. Все прочее обманчиво и ненадежно. «Бабочка на ладони» — роман о современной любви, о нашей жизни, о сказке, которая все-таки возможна. Тонкая, ироничная, мягкая, немного сентиментальная и очень трогательная книга о том, как все в нашей жизни связано, о том, что с любимыми и надеждой расставаться не надо, даже когда совсем тошно. Ведь только в этом случае вас ждет чудо, которое так близко.

---

Как начать все сызнова?

Роза сидит напротив Себастьяна и видит пустое место. Одно пустое место. Как они далеки друг от друга!

Она не знает этого человека. А он ее.

Неужели трех лет недостаточно, чтобы хорошенько узнать друг друга? Себастьян, холодный как лед, кажется серьезным, как неодушевленный предмет, и основательным, как бетонная плита.

Решение принято, она справится с обязанностями матери-одиночки, знай об этом, Себастьян. Ты свободен, у тебя перед Розой никаких обязательств.

Себастьян глядит на нее с недоумением. Эту женщину он не знает. Хрупкая как тростинка, она предприимчива, как капиталист, и она не видит его в роли отца своего ребенка. Да ее ли он любил?

Почему он не рассказал ей о матери? Зачем внушил мысль, что женат? Неужели ему мало было доказательств ее любви? Что она сделала не так? Надо было настаивать, соблазнять и упрашивать? Или просто молчать?

А что он сделал не так? Неужели нужно было втянуть ее в свою жизнь, в ежедневную боль, в печаль тяжкой болезни матери?

Может, так было удобнее? Роза была для него как трамплин, как праздник, как окно в другой мир.

Удобнее… Себастьян для нее был тайной, ареной борьбы, перетягиванием каната: с одной стороны — Роза, с другой — та, другая.

От чего он может отказаться ради нее?

От чего она может отказаться ради него?

Что они могли бы построить вместе?

Останется он с ней ради нее самой или только ради того, что она беременна?

Является ли беременность решающим фактором? А в каком смысле, в положительном или в отрицательном?

Ради ребенка?

Не только ради ребенка?

Должна ли она рассказать ему, как стояла над ванной, наполненной горячей водой, и размышляла?

Нет, она никогда не расскажет ему об этом. — Да, я подумывала об этом… — говорит Роза.

— Ты дура! — орет Себастьян. — Я всегда хотел иметь от тебя детей, это ты вечно стремилась оставаться… — И замолкает, ибо не ведает, кем Роза желала остаться, о чем мечтала, что видела во сне. Всего этого он не знает, не до того было, столько дел наваливалось: заняться любовью, пойти в кино, побывать в театре, встретиться с друзьями, посетить спортивный зал, куда-то съездить, что-то увидеть, как-то развлечься…

Так какая она, Роза?

А какой он, Себастьян, когда Розы нет рядом? За пределами ее квартиры, ее холеного мирка?

От чего я могу не отказываться, если хочу быть с ним?

От чего я могу не отказываться, если хочу быть с ней?

— Ты вечно… — говорит Себастьян и опять замолкает, ибо не ведает, что Роза «вечно». Ведь Роза все делает сама, в гордом одиночестве, — зарабатывает, тратит, содержит дом, просыпается и засыпает. За исключением сред и пятниц, когда приходит он. То есть он не представляет, как живет Роза, знает только, что она всегда с ним.

— А ты никогда… — произносит Роза и умолкает, ибо не ведает, что такое для Себастьяна «никогда». С ней он никогда не был у больной матери, не показывался на глаза детям, которых учит, ни даже детям знакомых. А у Басеньки и Петра детей пока еще нет… Роза не знает, чего он никогда не делает, Роза не знает, как он просыпается, как ложится. Из этого «никогда» исключены среды и пятницы, но она все равно не знает, какой он у себя, — только какой он у нее.

Как совместить две разные жизни?

— Мне страшно, — говорит Роза, силясь не расплакаться.

— Мне тоже, — говорит Себастьян.

* * *

Юлия пританцовывая идет по Рыночной площади. Жизнь так прекрасна. Только надо в это верить, и все будет в порядке. Она — бабочка.

Юлия останавливается перед бабой с пуком роз, на руках у бабы обрезанные перчатки, видны пальцы — толстые, искривленные.

— Одну, пожалуйста.

Цветы надо покупать, даже когда нет денег. Если она купит хоть одну розу, значит, эта рука в черной обрезанной перчатке не напрасно манит прохожих на этой площади.

— Нет, не эту, вон ту, едва распустившуюся. Юлия улыбается, вытаскивает из снопа роз чуть раскрывшийся бутон в два лепестка. Она любит, когда розы расцветают у нее на глазах.

Рука в перчатке с отрезанными пальцами выдает сдачу.

Одинокая роза, корабль под парусами, танцующая женщина, конь на скаку.

Юлия проходит мимо Белой Дамы и не замечает, что та нюхает несуществующий цветок.

* * *

— Не знаю, понятия не имею, как тебе этого добиться. Она пьет слишком много, притом в одиночестве. Я с ней говорил, она не сознает, что дело серьезное.

Ксендз Енджей сплел руки. К этому разговору он специально не готовился.

Господи, ну что ему стоило зайти к кому-нибудь другому?

— Она пьет с Бубой. — Петр неожиданно встает на защиту Баси. Енджей всего не знает, не все понимает, он ведь не пророк какой. — Бася никогда не пьет одна, Буба иногда заскакивает с бутылкой вина или с…

— Петр, Буба не пьет, это я точно знаю. Вот отец Баси… да ты и сам знаешь, какая у них была жизнь.

— Так что же делать? — шепчет Петр. — Она и меня пытается втянуть, покупает вино, обижается, когда я отказываюсь, а мне не хочется ее расстраивать. Она такая ранимая.

— Дорогой мой. — Ксендз Енджей смотрит на Петра — ох уж эти дети! — Такова семейная жизнь, не все мед да сахар. Иногда приходится настаивать на своем… Ты несешь ответственность за свои чувства и за нее. Если позабудешь о себе, то не вспомнишь и про нее. Возлюби ближнего своего, как самого себя. Но не более того! Так будет по-честному. А из вашей истории получается, что вы вообще друг друга не знаете! Разумеется, ей будет неприятно. И что из этого следует? Когда человек стоит на краю пропасти и вот-вот рухнет вниз, ты что, не предупредишь его? А вдруг обидится? Может, он просто хотел поразвлечься, поболтает ногами над пропастью и пойдет домой? Сын мой, иногда бывает неприятно и грустно, бывает и плохо, но фальши быть не должно! Где печаль, там и радость, где день, там и ночь, где белое, там и черное, — это жизнь, а не сладкая фантазия. Вы с Басей должны жить в согласии, но не стоит закрывать глаза на ее проблемы!

Вот такой состоялся разговор.

Петр встает с места, отодвигает ноутбук и идет на кухню.

Бася улыбается.

— Я должен с тобой поговорить, — объявляет Петр.

* * *

Кшиштоф стоял перед зеленой дверью, полный сомнений. Стучать, не стучать? Кнопки звонка что-то не видно. Вот идиот! Надо же было припереться! Да еще эти нераспустившиеся ландыши в руке! И что ему в голову взбрело? Буба еще подумает что-нибудь плохое.

Кшиштоф повертел головой. Надо войти, и побыстрее, вдруг на площадку выйдет Бася или Петр, а он как идиот торчит у дверей Бубы.

Зеленая дубовая дверь приоткрылась.

— Заходи, Кшись.

Что, Буба куда-то собиралась? Он к ней в гости. Что ж не предупредил? Ну что уж теперь, ладно, пусть заходит.

* * *

— Нет, не пойдет, — Роман перебирает розы в букете, — мне бы такую… — Ему не хватает слов.

— Вот эта как вам? — улыбается цветочница и достает из середины бледно-розовый цветок, неказистый полубутон на шипастом стебле.

— То, что надо, — с облегчением вздыхает Роман и ищет мелочь.

* * *

Что происходит?

Он стоит в прихожей, обнимает худенькое тело — да у него и в мыслях не было ничего такого, — тогда почему же он наклонился к Бубе, и гладит ее худые плечики, и не может перестать? И почему Буба не вырывается, не кусается, не царапается? Спрятала свои коготки, прижалась к нему и чего-то ждет?

Он берет ее за подбородок, касается губами ее губ, сухих, беззащитных, и она не боится и уступает ему.

Что же произошло?

Колокольчики-трубки тихонько звенят, сами по себе или движимые сквозняком из-за неплотно прикрытой двери. Еще не убранный лоток напоминает о коте, в мисочки налита вода.

Кшиштоф почти уверен, что Буба легонько тянет его к другой двери, туда, где они никогда не были, в другую комнату; и он не отпускает ее, слушается, он пойдет за ней, куда бы она его ни повела, пусть только не прячет своих запекшихся губ… Это его опора, без них он пропал.

* * *

Ксендз, немедленно позвоните кому-нибудь, сейчас вам нужен поводырь. Атропин расширяет зрачки, я ведь вижу, как вы передвигаетесь по моему кабинету. Вам есть кому позвонить? Может, заказать такси? Эти очки вам только мешали. Упражнения для глаз — это хорошо, но только после операции. От катаракты еще никто не умирал. И еще повреждена роговица…

* * *

Пламя свечей отражается в хрустальных гирляндах на окнах, блики бегают по стене. Лежа на кровати, он целует эту девушку, первый раз в жизни. С другими ничего подобного не было, ни с одной.

Она вернулась к нему. Та, лучезарная, чье тело он обнимал, вот она.

Поосторожнее с объятиями, Буба такая хрупкая, такая изящная, а его ладони словно свинцом налиты, еще рассыплется под их тяжестью, с ней надо бережно обращаться. Кшиштоф гладит ее по лицу, у нее жесткие волосы, неприятные на ощупь, она отталкивает его ладонь и тут же прижимает к щеке. Закрытые глаза под его пальцами чуть раскосые, миндалевидные. А ресницы слиплись. И зачем она так сильно красится? Кожа у нее нежная-нежная… Его рука забралась под блузку, Буба не сопротивлялась, но дала понять: не хочу, чтобы ты меня раздевал. Как же так, я хочу видеть тебя нагой, зачем же ты тянула меня сюда, зачем соблазняла, если не ради этого? Рука Кшиштофа скользит ниже, расстегивает брюки, уже обе руки обхватывают ее за бедра… А поцелуй все длится и длится.