Сильвия Эштон-Уорнер - Времена года

• Название: Времена года
• Автор: Сильвия Эштон-Уорнер
• Издательство: «ПРОГРЕСС»
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1979

Роман представляет собой наиболее значительное произведение известной новозеландской писательницы. Здесь повествуется о жизни маорийской деревни, о нелегкой судьбе маорийской молодежи. Рассказ ведется от лица школьной учительницы. Книга построена на живом и интересном материале, позволяющем ближе узнать далекую страну.

---

– Настоящее шикарное платье?

– Матаверо, ты уже достаточно подрос, чтобы открыть окно? Рыжик, сегодня я попрошу тебя подготовить глину. Будь так добр.

– Я хотел бы, – продолжает сладкоречивый Перси, переходя на язык своих знакомых, – чтобы мы имели возможность любоваться всеми пикантными частями вашего тела, не напрягая воображения.

– Мистер Герлгрейс, «тело» относится к словам, которые не числятся в моем лексиконе. Раремоана, посади Хиневаку на пианино, она сразу перестанет плакать.

Перси со смехом опускается на стул около пианино и откидывается на спинку, как диктует современная мода.

– Оно для вас слишком грубо?

– Хирани, спасибо. Рыжик сам справится с глиной. Пойди к мистеру Риердону и спроси, не можешь ли ты чем-нибудь ему помочь.

Я обладаю сверхчувствительностью к зову пола, к неодолимости этого зова. Я смертельно боюсь самого этого слова, если только оно не употребляется в чисто академическом смысле. Я не в силах смотреть на этих детей, которых притягивает друг к другу магнит «Ты да я». Я не в силах смотреть на двух влюбленных, если женщина в этой паре не я. Не говоря уже, что с меня довольно близнецов, рожденных до срока. На кладбище и без того хватает могил, где похоронена любовь. По-моему, Рыжика пора убрать из этой школы. О, каким это будет отдохновением – целый вечер танцевать под звуки маорийской музыки и пить шампанское с Перси, который начисто лишен пола...

Трудись или погибни.

Еще несколько недель, пока не кончилась осень, я могу выбирать. А потом настанет зима.

Они должны приехать со дня на день, они – инспектора. И отнюдь не с дружеским визитом, как приезжал весь этот год старший инспектор, когда привозил и увозил пишущую машинку и вызывал меня на бесконечные разговоры одним своим присутствием, одним только умением слушать, – эти инспектора приедут инспектировать. Они должны детально ознакомиться с моей работой в качестве инспекторов, а не как-нибудь иначе.

Я страшно нервничаю. Сейчас без двадцати девять, среда, а они должны были приехать в начале недели. В понедельник я не сомневалась в успехе, во вторник еще держалась, но к сегодняшнему дню от меня уже ничего не осталось. Целых три дня я хожу в вязаной кремовой кофточке, в которой обычно встречаю столь грозные события, и все время боюсь, что она испачкается. Три утра подряд я энергично чищу свои черные туфли, чего обычно никогда не делаю, и надеваю по очереди все свои маорийские пояса. Но они не приезжают, ожиданию нет конца.

Не стоит даже пытаться сохранять спокойствие. Бесконечный список моих неудач и ошибок высасывает из меня кровь, будто вампир, которого я сотворила собственными руками, инспектора здесь ни при чем. Ничто в эти дни не заставит меня поверить в преданность старшего инспектора, хотя он заботился обо мне весь этот год, поддерживал меня и всеми силами старался завоевать мое доверие. Разум малышей бессилен перед призраком, мой разум бессилен перед этим, этим... ну, скажем... пугалом учителей.

Я похоронила свои тайные надежды: меня признают безупречной учительницей приготовительного класса, я получаю самый высокий балл, одним прыжком – великолепное зрелище! – настигаю своих коллег и занимаю наконец почетное место в кругу других учителей. Я уверена, что меня нельзя считать хорошей учительницей. И даже плохой учительницей. Я вообще не учительница. Я просто дипломированная идиотка, которая почему-то разгуливает среди детей. Если бы я вела рабочие тетради, составляла трафаретные планы уроков, занималась по стандартному расписанию, учила детей, стоя у доски с указкой в руках, и требовала полной тишины, как другие учителя, тогда... тогда по крайней мере я могла бы рассчитывать на приличный балл.

Расплата за право идти своей дорогой! Что они подумают о программе по чтению, которую я составляю? И о графике ритма работы, который висит на доске вместо расписания? Но я все равно должна показать им и программу и график. Я делаю то, во что верю. Я верю в то, что делаю. Скорее я отправлюсь на тот свет, чем вернусь на стезю мертвой педагогики.

Что, если в их присутствии малыши ни с того, ни с сего начнут танцевать, как они иногда делают? Что, если они будут отвечать на их вопросы так же непринужденно, как отвечают мне? На прошлой неделе Матаверо поднялся и начал танцевать хаку просто от избытка энергии. Вдруг кто-нибудь случайно наступит на больную ногу Рити, как я тогда справлюсь с самым трудным местом в секвенции? А рев Маленького Братика! А страстные объятия Мохи! И как быть с Севеном и с топором? И как быть, если я по ошибке скажу инспектору, чтобы он высморкал нос? Что я наделала, что я наделала...

Иногда я чувствую, что мне уже не по силам расплачиваться за удовольствие идти не в ногу, и все-таки я должна делать то, во что верю, или вовсе ничего не делать. Жизнь слишком коротка, чтобы заниматься чем-нибудь другим. Но противоречия, которые меня раздирают, сделают ее еще короче. Как выбраться из этого ада?

О мои ошибки... мои ошибки! Что я за невыносимый человек...

Иди и делай свое дело... или погибни.

Трудись или погибни.

Другого пути нет.

Утро четверга, и теперь я знаю, почему они до сих пор не приехали. Они хотели дать мне время дописать программу. Еще нет девяти, я сижу, опустив ноги в горячую мыльную воду, что меня всегда утешает и успокаивает, и мне приходит в голову, что нужно начать программу с цитаты из Мопассана. «У слов есть душа, но она безмолвствует, пока слово не попадает на предназначенное ему место». Теперь мне лучше. Всему есть причина, я уверена, что они появятся сегодня утром. Во всяком случае, вчера вечером я выстирала свою кремовую кофточку, высушила ее за ночь и сегодня в четвертый раз чищу туфли. Если не считать, что я не осилила глажки, все складывается как-то подозрительно хорошо.

Прежде чем выйти из кухни, я бросаю взгляд на бренди, но благоразумие одерживает верх. Во-первых, может выдать запах, во-вторых, я боюсь стать неуклюжей и случайно наступить на чей-нибудь толстенький палец, в-третьих, после бренди иногда наступает состояние полнейшей апатии. Я должна заставить себя выйти из дому без этого костыля, я должна спокойно пройти мимо дельфиниумов без этого костыля, мои ноги с распухшими венами должны дотащить меня до плотников и до сборного домика усилиями своих собственных мускулов. Если они на это способны.

Я снова иду по новой бетонированной дорожке в большую школу, чтобы пожелать удачи моему дорогому директору, а Перси четвертый раз подряд приходит в сборный домик, чтобы пожелать удачи мне.

– Почему, собственно, вы так панически боитесь инспекторов? – спрашивает он, пробираясь между песочницей и корытом к стулу возле пианино.

– А вы не боитесь?

– Мадам! Я уверен, что вы уже научились не принимать их всерьез.

– Я уже научилась ни в чем их не обвинять. Юджин научил меня не обвинять других в собственных несчастьях. Я нервничаю, потому что у меня вечно получается что-нибудь не так. Потому что я все время совершаю ошибки.

– Вы нервничаете потому, что ждете. Иначе в эту самую минуту вы бы преспокойно сидели в каком-нибудь другом классе и наслаждались бездельем, как я.

Перси покачивает ногой в модном ботинке.

– Да не в этом дело! Я понимаю, что не являюсь исключением, и жду, как все люди. Не в этом дело. Я нервничаю, потому что... потому что наделала кучу ошибок! Гору ошибок!

– Не обманывайте себя. Вы нервничаете, потому что надеетесь на одобрение и боитесь, а вдруг не одобрят. Только не говорите потом, что я не пытался вас предупредить. Вы заклеймены. Зарубите это на носу и смиритесь, тогда не будете зря портить себе кровь. Как бы вас ни обожал старший инспектор, это еще не значит, что в его власти одобрить вашу работу. Нужно смотреть фактам в лицо и рассчитывать только на себя.

Трудиться или погибнуть.

Трудиться? Погибнуть?

Утро пятницы, последний день учебного года.

– Как вы думаете, – спрашиваю я директора, сидя у него в классе перед началом занятий, – неужели они приедут сегодня? В последний день занятий, в дождь?

– Надеюсь, они все-таки дадут знать о своем приезде.

Я расстаюсь с ним и иду по бетонированной дорожке к сборному домику. Сегодня утром я не почистила туфли, моя кремовая кофточка испачкана краской и мелом. Надо было надеть халат. Сегодня я не взяла в руки программу, чтобы бросить на нее последний тревожный взгляд, и не включила утюг, чтобы через минуту его выключить. Я даже не пожелала директору удачи. Я еще сохранила способность ощущать ритм.

– Ну как, пахнет от меня чем-нибудь подозрительным? – спрашиваю я щеголя Перси, который расхаживает среди моих малышей, занятых подготовкой класса к занятиям.

– А от меня? – наносит он ответный удар. Несколько малышей, работая локтями, приближаются ко мне и выталкивают вперед новенькую девочку.

– Так как же, собрат, пахнет?

– Только какими-то странными духами, – с удовольствием отвечает он.