Родриго Гарсия-и-Робертсон - Хоровод

• Название: Хоровод
• Автор: Родриго Гарсия-и-Робертсон
• Жанр: Научная Фантастика

Рассказ входит в цикл «Джок из Сайда»

---

— Почему ты осуждаешь меня? — Армстронг напустил на себя вид оскорбленной невинности, хотя в его глазах плясали озорные огоньки. — Всем известно, что кларет есть кровь Христова.

Так-то вот пытаться обратить оборотня в реформистскую веру.

Казалось, что канун Майской ночи отделяла от воскресенья целая вечность. По заросшему вереском торфянику долгой чередой шли люди, держа в руках зажженные факелы из смолистой сосны, и пели:

Мы тайной тропой

К Матери нашей пришли.

Травы росой

Клонит апрель до земли.

Матушка Скотт выводила сильным высоким голосом слова призывной песни к Марии, приглашая ее на праздник Майской Ночи:

К звукам наших песен,

Дева, снизойди.

Сын — Король всех весен

У твоей груди.

Хор шотландцев подхватил ее слова:

Мы тихо приходим в лесок,

Под Материнскую сень,

Будто роса на цветок

В последний апрельский день.[6]

Матушка Скотт по праву старшей запалила от факела костер у древнего каменного столба. В ту же секунду пламя весело занялось. Горцы собрались вокруг костра.

Элисон протянула Анне ковш с пивом. Рядом с ней, напоминая своим обликом викинга, стоял Джок в своей неизменной куртке, подбитой волчьим мехом, и черных штанах из вывернутой воловьей шкуры. На голове у него были привязаны оленьи рога. Почти все были наряжены в диковинные маскарадные одежды. Девушки украсили волосы весенними цветами.

— Никто не должен оставаться трезвым в Майскую ночь, — пояснил Джок. Анна поблагодарила, но пить не стала. Макнаба нигде видно не было. То ли он внял упрекам джедбургского священника и теперь терзался муками совести, то ли уже валялся, захмелев, где-нибудь под кустом, сказать было трудно. Как-никак веселье в этот апрельский денек началось еще засветло. Не страдая робостью, Джок занял место священника — бросил свой факел в костер и выпрыгнул на середину круга. Он принялся отплясывать джигу, наигрывая на волынке. Элисон и матушка Скотт присоединились к нему. Кружившийся хоровод сходился к костру, факелы превращали рил в огненное колесо, метались длинные тени, падавшие на столб в центре.

Матушка Скотт пела под звуки волынки:

Матерью Деве

Единою быть.

Волею Неба

Бога родить.

В ответ ей прогремел хор пляшущих шотландцев:

С веселой толпою

К Матери входишь ты,

Тихой росою

Май окропил цветы.

Анна с трудом сдерживалась, чтобы не поддаться искушению и не начать веселиться со всеми. Приблизив лицо к ковшу с пивом, она с наслаждением вдохнула резковатый терпкий аромат. Ничто не заставит этих людей отказаться от песен, от дурманящего напитка, от захватывающих дух плясок. Любовь к музыке заложена в них с рождения. Они поют, когда работают и когда отдыхают, пастухи наигрывают колыбельные своим овцам, женщины поют протяжные песни за прялкой.

Анна пригубила из ковша, говоря себе, что в этом нет ничего постыдного, ничего языческого. Коловращение танца вело свою историю из глубины времен извечным путем смерти и возрождения, извечный круговорот Природы, всего живого в лоно земли и из него вновь наружу. Анна начала понимать, что значит для этих людей Танец. Они прогоняли Зиму, а вместе с ней и все несчастья и неудачи. Они верили, что с приходом Becны их жизнь изменится к лучшему. Они оставляли во вчерашнем дне отчаяние, голод и холод. А дни и впрямь становились теплее. Теперь, вплоть до наступления Тельтана они смогут жить в горах и заново отстраивать сожженные Сассексом зимние жилища.

Радостные лица лоснились от пота. Отсветы пламени озаряли людей и разгоняли тени. На одну-единственную ночь забывались войны, набеги, ссоры. Вино и костер горячили сердца. Все выше взлетали женские юбки. Мужчины разделись донага. Ахнув, Анна увидела, как Джок сбросил свои черные кожаные штаны и, полуголый, подхватив Злисон, закружился вместе с остальными в бесстыдном упоении танца. Анна, как завороженная, смотрела на танцующие пары. Машинально поднеся к губам ковш, она чуть ли не до дна осушила его. От выпитого у нее тут же зашумело в голове.

В памяти всплыли строчки стишка, которому в детстве учил ее француз-репетитор. Там говорилось о шабаше ведьм, кружащихся под аркой Авиньонского моста.

«Sous le pont d`Avignon, on у dance tout en round».

Спираль танца скручивалась все стремительнее, но Анна все же не дала втянуть себя в круг. Поверх мельтешащих голов она разглядела оленьи рожки Джока и огненно-рыжую копну волос своей служанки. Почти все танцующие были обнажены. По древнему обычаю в Майскую ночь обеты, данные мужьями женам и женами мужьям, теряли силу. Тела бесстыдно переплетались в отблесках огня, мелькали белые груди, стройные бедра. Женское и мужское естество пульсировало в такт волынке Джока. Безумство музыки достигло предела. Танцующие побросали факелы в костер и бросились прочь от огня, и ликующий хор растворился в ночи.

Анна стояла потрясенная, сжимая в руке пустой ковш. Хоровод распался. Джок и Элисон куда-то исчезли. Матушки Скотт тоже нигде не было видно. У костра резвились ребятишки. Собравшись в кружок, старухи каркали что-то на своем непонятном наречии. Старики толпились возле бочонка с пивом. Анна в растерянности озиралась по сторонам. Все танцоры словно растворились во тьме, кроме нескольких человек, не выдержавших этого вихря и теперь без сил свалившихся наземь. Из темноты доносился громкий веселый смех. Где-то пронзительно и сладострастно кричала женщина.

Анна бросила на землю ковш, опустилась на колени и шепотом начала молиться. Никто не ждет ее в этой ночи, ей некуда и не к кому бежать. Джок, конечно, веселится с Элисон. Правда, Анна подозревала, что, подойди она к ним, Джок не стал бы возражать. В отношениях с женщинами, как успела убедиться Анна, он придерживался широких взглядов. Но наутро графиня не смогла бы посмотреть в глаза своей служанке. Проведя ночь нагишом под открытым небом, извиваясь под тем же мужчиной, который только что ласкал Элисон... Я замужняя женщина, я графиня в конце концов, а не какая-нибудь распутная пастушка.

Встав на колени перед костром, Анна стала взывать к Богу. Это было непросто, и Анна вновь пожалела о несостоявшейся мессе.

Ей явился Христос, но лик его лукаво ухмылялся. Из-под тернового венца выглядывали оленьи рога... Анна вознесла молитву деве Марии, снизошедшей к ней в Рождество, Марии-голубке, Марии Майской. Анна молилась не за себя, а за мужа, томящегося в сырой темнице, за его освобождение. Потом Анна спросила, чего хочет от нее Пресвятая Дева.

Анна Нортумберлендская спрашивала, а Мария Майская отвечала. Пламя разгоралось, поднимаясь все выше и выше к небесам, оно становилось похожим на гигантский цветок, от которого во все стороны разлетались искорки-лепестки. Анна завороженно смотрела, как из самой середины огненной розы вырастала фигура девы Марии, окутанная дымом. Дева словно не ощущала нестерпимого жара, ее лицо оставалось спокойным.

Облако дыма, окутывавшее Деву Марию, исчезло в пламени подобно платью ведьмы, сжигаемой на костре. Как ведьма, совершенна нагая, она закружилась в танце, языки пламени лизали ей ступни, не осмеливаясь опалить. Поманив к себе Анну, она запела:

С веселою толпою

К Матери входишь ты.

Тихой росою

Май окропил цветы.

«Анна, иди сюда, возгласи имя мое, я — огонь. Ты щепка для моего костра».

Медленно поднявшись с колен, Анна сделала шаг к костру и тут же была отброшена палящим дыханием огня.

Неужели Мария хочет, чтобы она сгорела заживо? Анна не могла поверить в такую жестокость. Дышать становилось все труднее.

— Смилуйся, я ведь всего лишь из бренной плоти и не могу прийти к Тебе сквозь огонь и боль.

Пламенная Дева ни на секунду не прекращала свой танец-вихрь. Она пела, в голосе радость мешалась с печалью.

«Ты — трут, ты — дерево сухое для моего огня. Приди скорей, признай меня».

— Мария...

Анна лежала, распростертая на земле. У нее не было сил подняться навстречу жару. По спине струился пот. Искры опаляли платье, волосы, ресницы. Пламенная Дева таяла в огненных языках. Ее пение заглушали порывы ночного ветра.

«Не отвергай меня, не спорь с огнем».

Внезапно раздались испуганные крики, застучали подковы...

Анна резко обернулась... и ничего не увидела, ослепленная ярким пламенем костра. Горцы в суматохе разбегались в разные стороны.

Трезвые хватали тех, кто уже не держался на ногах, и спешили прочь от огня. Мимо Анны торопливо проковыляла какая-то старуха, истошно вопя: «Керры! Керры!»

Выяснять, действительно ли Керры, лорд Сассекский или Четыре Всадника Апокалипсиса настигли их в ночи, времени не было. Главное — успеть вовремя скрыться. Она проворно вскочила и пустилась догонять мчащихся, что было сил, горцев. Это было нелегко, у беглецов словно выросли крылья. Анну охватило отчаяние. В темноте она споткнулась и упала, зарывшись лицом в мягкий мох. Торопливые шаги постепенно стихали в лесной глуши, среди черных стволов деревьев. Анна сползла в овраг, цепляясь руками за каменистый склон. Она сильно поранила плечо, все тело болело от ушибов.