Стивен Кинг - Кошачье кладбище

• Название: Кошачье кладбище
• Автор: Стивен Кинг
• Издательство: ОГИЗ
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1993
• ISBN: 5-88274-061-4 (т. 2), 5-88274-063-0

Этот перевод был опубликован в 1993 году издательством «ОГИЗ» во втором томе «Сочинений» Стивена Кинга, серия «Библиотека «Огонек». Автор перевода — И. А. Багров.

---

Он привстал, включил свет.

— Ну как же тебя не похвалить! Молодчина! А твоих родителей я после этого еще больше невзлюблю. Нельзя было тебя одну с больной оставлять. Понимаешь, Рейчел, нельзя!

— Но ведь Пасха все-таки, — по-детски, словно ей и сейчас столько же лет, как и в тот ужасный день, попыталась оправдать родителей Рейчел.

— Да хоть Судный День! — хриплым и сдавленным от злости голосом проговорил Луис. Рейчел даже вздрогнула. А Луису вспомнились его студентки-санитарки, которым в первый же рабочий день выпало тяжкое испытание — на их глазах умирал Виктор Паскоу. На следующий день одна из санитарок, коренастая, крепкая — Карла Шейверс, — пришла на работу как ни в чем не бывало, даже Чарлтон поразилась ее спокойствию и хладнокровию. Вторую санитарку в лазарете больше не видели. Луис не винил ее, даже не удивился ее бегству.

А почему, кстати, не было сестры-сиделки в доме Гольдманов? Почему родители ушли, бросив, да, именно бросив восьмилетнюю дочь. Оставили ее один на один с умирающей сестрой, и к тому же, вероятно, повредившейся в рассудке. Почему?! Видите ли, у них великий праздник — Пасха. А изысканной Доре Гольдман так осточертела вонь в доме, что захотелось хоть немного отвлечься. А присматривать за сестрой оставили маленькую Рейчел — косички-хвостики, матроска навыпуск, восемь лет от роду. Ее оставили дома! Ей вонь не надоела! Зачем, спрашивается, каждый год ее отправляли в скаутские лагеря, где суровые, спартанские условия? Да затем, чтобы потом ей легче было выносить все тяготы дома при умирающей, ополоумевшей сестре! Ах, десять костюмчиков для Гейджа, ах, шесть платьиц для Элли. Ах, я оплачу твою учебу в колледже, только оставь мою дочь в покое!.. Но что-то папа Гольдман не размахивал своей жирной чековой книжкой, когда умирала его старшая дочь, а младшая оставалась при ней одна-одинешенька! Что, сукин сын, пожалел денег на сиделку?..

Луис слез с постели.

— Ты куда? — встрепенулась Рейчел.

— Принесу тебе снотворного.

— Но я таблеток не принимаю.

— Сегодня примешь.

Она послушалась и продолжала рассказывать, но уже спокойнее: таблетка делала свое дело.

Сосед приметил ее за деревом. Девочка сидела на корточках и все кричала: «Зельда умерла! Зельда умерла!» Из носа сочилась кровь. И руки, и матроска — все в крови. Сосед вызвал «Скорую помощь», по телефону стал разыскивать старших Гольдманов. Когда кровь остановили, напоили девочку чаем, дали две таблетки аспирина, она вспомнила, что родители, кажется, поехали в гости к мистеру и миссис Каброн — те жили в другом конце города. Питер Каброн служил у Гольдмана бухгалтером.

К вечеру в доме произошли большие перемены. Увезли Зельду. Ее комнату вымыли и продезинфицировали, вынесли всю мебель. Много позже Дора Гольдман обосновалась там со своей швейной машинкой.

В ту же ночь Рейчел начали мучить кошмары. Проснувшись в два часа ночи девочка позвала маму и тут же с ужасом обнаружила, что не может повернуться! Спину пронзила страшная боль. Видно, переворачивая Зельду, Рейчел потянула мышцы. Конечно, в критические минуты, за счет выброса в кровь адреналина, силы удесятеряются, и Рейчел сумела приподнять и перевернуть сестру, правда, усилие было столь велико, что лопнул рукав под мышками.

Конечно, она просто перенапряглась — это яснее ясного, «элементарно, дорогой Ватсон». Для всех и каждого, но не для Рейчел. Она-то не сомневалась, что это посмертная месть Зельды, знавшей, что Рейчел рада ее смерти; ее душа видела, как Рейчел выбежала из дома с криком: «Зельда умерла! Зельда умерла!» — смеясь при этом, а не рыдая от горя. Зельда знала, что ее убили, вот и передала ненавистнице-сестре свою болезнь: менингит спинного мозга. Скоро и Рейчел скрючится и начнет усыхать, потом уже не сможет встать с постели, мало-помалу превратится в такое же страшилище, руки сделаются как птичьи когтистые лапы. Потом станет криком кричать от боли, писать в постель и в конце концов задохнется, подавившись собственным языком. Такова месть Зельды.

Никто не мог разубедить бедняжку: ни мать, ни отец, ни доктор Маррей, определивший легкое растяжение спинных мышц, он строго выговорил Рейчел за плохое поведение (Луис держался другого мнения: не выговорил, а, скорее всего, просто наорал). Дескать, она должна помнить о смерти сестры; и о том, что родители убиты горем; и сейчас не время, как малому дитяте, требовать к себе повышенного внимания. Постепенно боль отступила, и только тогда Рейчел перестала верить в колдовские сестрины чары из потустороннего мира. Поняла она также, что это и не кара Господня за грехи. Но не один еще месяц преследовали ее кошмары по ночам. Рейчел слукавила: на самом деле, страшные сны мучили ее целых восемь лет. Снова и снова на ее глазах умирала сестра, и Рейчел инстинктивно хваталась за спину: все ли в порядке? А потом ей чудилось: вот-вот откроется шкаф, вывалится оттуда Зельда, посиневшая, скрюченная, глаза закатились так, что видны лишь белки, изо рта торчит черный язык, и тянутся когтистые лапы — шарят, шарят во тьме: нужно убить убийцу, затаившуюся в постели с прижатыми к пояснице руками.

Рейчел не пошла хоронить Зельду. И с тех пор никогда не присутствовала на похоронах.

— Что ж ты мне раньше не рассказала, — покачал головой Луис. — Очень многое бы объяснилось.

— Не могла, Лу, — просто ответила она. Ее уже клонило ко сну. — С тех пор для меня смерть — вроде навязчивой идеи.

ВРОДЕ! — хмыкнул про себя Луис. МЯГКО СКАЗАНО.

— Я не могла… перебороть себя. Умом я с тобой согласна, да, смерть естественна, даже порой желанна. Но все пережитое… все, что в сердце…

— Понимаю.

— Когда я поругалась с тобой, понимала ведь, что Элли плачет от осознания смерти, так и должно быть… Но совладать с собой не могла. Прости.

— За что? — Луис нежно погладил ее по голове. — Впрочем, прощаю, если тебе от этого полегчает.

— Представь себе, полегчало, — улыбнулась Рейчел. — Мне сейчас лучше. Будто выплюнула яд, годами отравлявший меня.

— Наверное, так и есть.

Глаза у Рейчел закрылись, но тут же открылись снова.

— Только не вини во всем папу. Пожалуйста. В ту пору им тяжко жилось. Пока Зельда болела, по счетам приходилось астрономические суммы платить, а отцу все не удавалось открыть филиал фирмы в пригороде, потом и основной-то магазин перестал доход приносить. Да к тому же у матери нервы пошаливали, она тоже как полоумная сделалась. Но, как только Зельда умерла, все беды кончились. Жизнь пошла на лад. В экономике начался подъем, папа получил ссуду, и больше мы уже не знали нужды. А надо мной они так тряслись… что ж, и это объяснимо. Ведь больше у них никого не осталось.

— Нет, они просто почувствовали за собой вину!

— Может, и так… Ты не рассердишься, если завтра я приболею и не пойду на похороны, а?

— Нет, дорогая, не рассержусь. — Луис помолчал, потом взял жену за руку. — Можно, я возьму с собой Элли?

Пальцы ее сжались в мужниной ладони.

— Не знаю, право… Мала она еще…

— Но уж с год как знает, откуда дети берутся, — напомнил Луис.

Рейчел закусила губу, уставилась взглядом в потолок.

— Ну, если ты считаешь, что так нужно… если ей это не повредит…

— Иди-ка сюда, ко мне поближе. — И Луис обнял жену.

Так в объятиях мужа она и заснула. Посреди ночи вдруг пробудилась, дрожа всем телом. Луис нежно погладил ее, шепнул на ухо: «Все хорошо, дорогая». И Рейчел снова уснула.

33

— …Ибо мужчина и женщина — что кустик в долине: сегодня цветет, а завтра его бросят в огонь. Быстротечно время людское между началом жизни и ее концом. Помолимся же, братья и сестры…

По такому важному случаю Элли нарядилась в новое синее платьице — глаз не оторвать. Она так резко уронила голову на грудь, что Луис, сидевший рядом, услышал, как хрустнуло в шее. В церкви ей доводилось бывать и раньше, но на панихиде — никогда. Она притихла, присмирела, что так на нее не похоже.

Луису тоже выпала редкая возможность приглядеться к дочери. Нет, не любящим весьма подслеповатым оком (каким он видел и Гейджа), а отстраненно и трезво. Да, перед ним сейчас прямо-таки хрестоматийный эпизод: заканчивается первая значительная стадия развития детской личности, любопытство — движитель детского восприятия — сменяется накоплением и осознанием узнанного, жадным и беспредельным. Даже увидев Джада, такого непривычного в черном костюме и штиблетах на шнурках (иначе как в резиновых сапогах или мягких мокасинах они его не видели), Элли осталась тихой и сосредоточенной.