Стивен Кинг - Кошачье кладбище

• Название: Кошачье кладбище
• Автор: Стивен Кинг
• Издательство: ОГИЗ
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 1993
• ISBN: 5-88274-061-4 (т. 2), 5-88274-063-0

Этот перевод был опубликован в 1993 году издательством «ОГИЗ» во втором томе «Сочинений» Стивена Кинга, серия «Библиотека «Огонек». Автор перевода — И. А. Багров.

---

— Да что же такого ужасного? — спросил он, хотя заранее знал ответ. Все разрозненные эпизоды вдруг слились в одну картину, обрывки домыслов и догадок вдруг связались воедино. Рейчел — за всю их совместную жизнь — ни разу не ходила с ним на похороны. Даже когда погиб его однокашник Эл Лок (его мотоцикл столкнулся с автобусом). Он часто бывал у них в доме и нравился Рейчел. Однако хоронить его она не пошла.

ЗАБОЛЕЛА В ТОТ ДЕНЬ, вспомнил неожиданно Луис. ПОХОЖЕ НА ГРИПП. ДАЖЕ СЛЕГЛА. НО НАЗАВТРА УЖЕ ВЫЗДОРОВЕЛА.

На следующий после похорон день она выздоровела, поправил он себя. Даже тогда ему подумалось, что болезнь ее вызвана психическим состоянием.

— Да все, все было ужасно! Ты даже представить не можешь! Луис, она на наших глазах чахла, и никто не в силах помочь. Постоянные боли. Тело будто усыхало… плечи заострились… лицо превратилось в маску. Руки — точно птичьи лапки. Мне случалось ее кормить. Я едва терпела, но ни разу и слова худого никому не сказала. Потом боль уже сделалась невыносимой, ей стали колоть наркотики и все увеличивали, увеличивали дозу. Останься она в живых, до конца дней сидела бы на игле. Но все знали, что она умрет. Может, поэтому не говорили о ней, замалчивали… по-моему, мы все ждали: поскорее бы… Да, да, Луис, хотелось, чтоб она поскорее умерла. Мы хотели не столько избавить ее от боли, сколько себя. Ведь она под конец стала страшилищем, сущим страшилищем… Господи, прости за эти жуткие слова! — И она закрыла лицо руками.

— Рейчел, в этих словах нет ничего жуткого. — Луис легонько тронул жену за плечо.

— Жуткие! — сквозь слезы воскликнула она. — Я знаю, что жуткие!

— Все, что ты говоришь, понятно и естественно. Когда человек долго болеет, он невольно превращается в тирана, чудовище. Когда нам показывают смиренных страдальцев, которых точит долгая болезнь — не верь, это все романтический вздор! Стоит больному, прикованному к постели, обнаружить первые пролежни, он тут же ополчается на весь белый свет, все вокруг пропитывается страданием. С больного спрос не велик, но ведь и окружающим от этого не легче.

Рейчел изумленно воззрилась на него… почти с надеждой. Но потом во взгляде опять проступило недоверие.

— Ты это нарочно, ради меня, придумал.

Луис сдержанно усмехнулся.

— Тебе мои медицинские книги показать? А может, статистику самоубийств? Хочешь? В семьях, где неизлечимо больной находился дома, количество самоубийств вырастает стократ за первые полгода после его смерти.

— САМОУБИЙСТВ?

— Родные и близкие глотают всякие таблетки, наркотиками злоупотребляют, стреляются. Их гнетет и злоба, и усталость… и отвращение… и печаль. — Он повел плечами, беспокойно сжал кулаки, свел их вместе. — Понимаешь, родные покойного чувствуют себя убийцами. И не выносят этого.

В заплаканных опухших глазах Рейчел мелькнуло облегчение, словно прорвался наконец долго мучивший нарыв.

— …Она была такой привередливой… злобной. Иногда нарочно мочилась в постель… ведь мать то и дело спрашивала, не отвести ли ее в туалет. Ну а потом, когда уж она совсем ослабела, мама ей судно подкладывала. Так Зельда, бывало, от судна отказывалась и тут же пачкала постель, и нам с мамой приходилось без конца менять простыни. Зельда, конечно, извинялась, но видел бы ты ее улыбку! И комната вся пропахла мочой и лекарствами… у нее была какая-то микстура с приторно-тошнотворным запахом… Мне он до сих пор по ночам чудится. Проснусь, принюхаюсь… и вроде опять в ту пору возвращаюсь. И уж не знаю, право, а умерла ли Зельда или нет?.. Лежу и думаю… — Голос прервался, она судорожно сглотнула, Луис взял ее за руку, она крепко, неистово вцепилась в его ладонь.

— …Когда ее переворачивали, видели, какая у нее спина, кривая, вся в буграх… А уж перед концом, да, перед самым концом… она так исхудала, усохла, сократилась, что попка как бы в середине спины оказалась.

В глазах у Рейчел снова застыл испуг, как у маленькой девочки, рассказывающей страшный сон.

— …Когда она касалась меня этими тонкими, почти птичьими лапками, я едва сдерживалась, чтобы не закричать… А однажды, когда я кормила ее, она коснулась моего лица… Так я даже суп пролила, не сдержалась… А она смотрит и улыбается… А вскоре уж она криком кричала — наркотики перестали помогать. И все в доме так свыклись с тем, что в дальней комнате живет этот мерзкий комок злобы и боли, что забыли, какой Зельда была прежде. Даже мама забыла. Свыклись с тем, что в доме — страшная тайна. — В горле у Рейчел запершило, она откашлялась.

— Родителей дома не было, когда… когда все… кончилось, в общем, когда она… умерла, — пересилив себя, Рейчел все-таки произнесла столь пугающее и отвращающее слово. — С Зельдой оставалась только я… Случилось это как раз на Пасху, и мама с папой отлучились — совсем ненадолго — к знакомым. Я читала журнал на кухне. Слышу, кричит, значит, пора лекарство давать. Уже не до чтения… И тут вдруг она умолкла… Луис, мне было восемь лет, по ночам мучили кошмары… Наверное, думала я, Зельда меня ненавидит за то, что у меня спина прямая, за то, что ничего у меня не болит, что я могу ходить, что буду еще долго жить… Мне уже мерещилось, что она хочет меня убить… Но, Луис, даже сию минуту я уверена, что все это не плод моего больного воображения. Она и впрямь ненавидела меня. Вряд ли она хотела убить меня, нет… скорее как в сказке: ей хотелось завладеть моим телом… Когда она вдруг умолкла, я пошла взглянуть, все ли в порядке: не завалилась ли на бок, не сползла ли с подушек. Вхожу и вижу: она задыхается, будто собственным языком подавилась. — Рейчел опять всхлипнула, голос снова сделался по-детски испуганным.

— Луис! Я растерялась! Не знала, что делать! Ведь мне было только восемь лет!

— Да кто ж тебя обвиняет! — воскликнул Луис, обнял жену, и она прильнула к нему всем телом, ища спасения — словно, не умея плавать, оказалась посреди озера в лодке, которая идет ко дну. — Неужто кто-нибудь хоть слово дурное сказал?

— Нет, никто не упрекал, не бранил. Но никто и не помог. Да и что можно было изменить?! Ничего не поправишь! Нет, Зельда не подавилась своим языком. Она даже пыталась что-то сказать, вроде к-а-а-а… но слов не выговорила…

Сейчас жена, хотя и в подавленном состоянии, верно передает предсмертный хрип сестры, столь схожий с хрипом Виктора Паскоу. Луис обнял ее еще крепче.

— …Потом побежала слюна…

— Хватит, Рейчел, не нужно, — робко попросил он. — Эти симптомы мне известны.

— Но я хочу объяснить, — упрямо продолжала она, — почему НЕ МОГУ пойти на похороны Нормы — это во-первых, а во-вторых, почему мы тогда так глупо поссорились.

— Не помню никакой ссоры.

— Зато я помню! Отлично помню! Как и то, что моя сестра Зельда умерла от удушья четырнадцатого апреля 1965 года.

Наступило долгое томительное молчание.

— Я перевернула ее на живот, похлопала по спине. Я видела, так делают, когда подавишься. Но больше я ничего не умела. Зельда била ногами, извивалась… Помню резкий звук — будто пукнул кто. Я думала, что Зельда или сама я с натуги. Только дело в другом. Это лопнула блузка у меня под мышками, когда я сестру переворачивала… Потом она задергалась еще сильнее. Смотрю, а лицо у нее в подушку зарылось. Ведь задохнется, думаю. А папа с мамой придут, скажут, что это я ее задушила, скажут: ТЫ ЕЕ НЕНАВИДЕЛА. И БУДУТ ПРАВЫ. СКАЖУТ: ТЫ ДАВНО ЖДАЛА ЕЕ СМЕРТИ, и опять-таки, верно. Ведь когда я увидела, как ходуном ходит ее тело на постели, то сразу подумала: НУ, ВОТ И ХОРОШО, ЗЕЛЬДА ЗАДОХНЕТСЯ, И ВСЕ МУКИ КОНЧАТСЯ. Я снова ее на спину перевернула. Лицо у нее почернело, глаза выкатились, шея — что свитые жгуты. Скоро она умерла. Я бросилась из комнаты, как слепая, наткнулась на стену, сбила картину на пол — Зельдину любимую: портрет Великого и Ужасного из «Волшебника Изумрудного города». Зельда «л» не выговаривала, у нее получалось: «Веуикий и ужасный». Мама даже в раму под стекло портрет поместила, потому что… потому что это Зельдин любимый герой… Так вот, картина упала, стекло разбилось, я закричала, подумала, что это ее дух за мной явился, и тоже меня ненавидит, только ведь дух-то к постели не прикован… вот я и закричала. Выбежала из дома. «Зельда умерла! Зельда умерла!» Соседи повыскакивали, смотрят: я бегу по улице, блузка под мышкой порвана, ору благим матом… вроде плачу. Но мне-то помнится, что я смеялась. Да, Луис, я, кажется, смеялась.

— Только похвалю, если так.

— Не шути этим, — отрезала Рейчел убежденно. Ведь сейчас она снова и снова переживала прошлое потрясение. Луис промолчал. Дай Бог, чтобы она наконец отделалась от страшных, навязчивых воспоминаний, только вот этот, последний эпизод, ей никогда не забыть. Луис Крид, хотя и не занимался психоанализом, знал, что в каждом человеке сокрыты стародавние воспоминания. Как ржавые, но острые занозы торчат они в памяти, колют при каждом прикосновении, но люди все равно раз за разом хватаются за них, пытаются вытащить целиком. И сегодня Рейчел почти что вытащила эту занозу. Впрочем, у нее, скорее, это подобно больному гнилому зубу, уже почерневшему, зловонному. Почти вытащила, осталась лишь маленькая, но ядовитая частичка, осколочек. Бог даст, это больше никак не проявится, разве что в самых отдаленных уголках сновидений. Невероятно, непостижимо, как она справилась, освободилась от такого бремени. Честь и хвала ее мужеству! Луис с благоговением смотрел на жену. Как хотелось поддержать, ободрить ее.