Нина Васина - Необитаемое сердце Северины

• Название: Необитаемое сердце Северины
• Автор: Нина Васина
• Жанр: Детектив
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-36547-0

Северина с детства знала, что она особенная... Умеет лечить одним прикосновением. Но самый главный ее дар заключался в другом – она создала свой мир и счастливо в нем жила.

Феликс до сорока лет и не догадывался, что он особенный... Умеет убивать только силой мысли. Но когда умер его отец, этот дар некому было больше сдерживать, и Феликс стал убивать на заказ.

Миры Северины и Феликса пересеклись, и они неминуемо встретились. Но за эту встречу каждый заплатил сполна...

---

– Ладно. Пусть твои опекуны подпишут, что против интерната. – Он протягивает ручку тетке Армии.

Та сердито черкает на бумаге завитушку. Лаврентий косится на старушек. Они переглядываются. Маленькая улыбчивая, которую Северина зовет Кукушкой, неуверенно тянет руку к бумажке.

– Не пойдет, – качает головой Лаврентий. – Где второй опекун?

– Любава на работе. Ей некогда с утра до ночи сидеть у окошка дожидаться, пока ты просроченный подарок с елки привезешь! – разъяснила тетка Армия.

– Тогда вы порядок знаете. Пусть председатель подпишет, как официальное лицо.

– Нашел официальное лицо! Он уже не помнит такое слово – колхоз! – заметила высокая тощая старушка.

– Главное, что ему государство доверяло важную работу, – не сдается Лаврентий.

Северина бросилась к двери. Накинула платок, ноги – в валенки, и только ее и видели. Она бежит к дому Бугаева, бывшего председателя бывшего колхоза. Бугаев чистит снег у калитки.

– Чего раздетая бегаешь? – укоризненно спрашивает он. – Докторов тебя наблюдать у нас нету.

– Лаврентий приехал, а Любава на работе. Подпишите, чтобы меня в интернат не забрали.

– А вот я хочу, чтобы тебя в интернат определили! Чтобы ты кроме этих старух замшелых с одногодками своими общалась! Приобщалась, опять же...

– К социалистической культуре!.. – закончила за него Северина. – Пойдемте уже, холодно, про заботу государства – по дороге скажете. Все время одно и то же говорите, каждые полгода, как наизусть.

Бугаев поспешил за ней.

– Кто пришел-то? Не беги, горло застудишь!

– Кукушка с Солодухой пришли, тетка Армия хлеб замесила, Лаврентий бутылку принес.

* * *

В избе тетки Армии Бугаев сразу перешел к делу. Став у стола и оглядев сидящих, он заявил:

– Сначала я намерен объяснить свое согласие на данную подпись. Как лицо ответственное, которому государство доверило...

Тетка Армия его перебила:

– Бугай, если заведешься про заслуги, у меня тесто скиснет. Не тяни, подписывай.

– Я должен в присутствии официального лица объяснить условия нашего существования, которые вынуждают меня...

– Хватит одно и то же мусолить! – перебила его сухопарая восьмидесятилетняя Солодуха. – Два года как у Севки мать померла. Два школьника у нас в деревне было. Той же зимой волки задрали мальчонку наших Кикимор. Он в школу на лыжах ездил за шесть километров. Кикиморы до сих пор как в отключке. Выпьем за малого, пусть ему на том свете...

Солодуха подвинула рюмочку к бутылке. Бугаев решительно забрал бутылку со стола и повысил голос:

– Отсутствие дорог и транспорта, чтобы перевозить школьников, отсутствие этих самых школьников, которых осталось в единственном числе – наша Северина, которой в этом году исполняется десять!..

– Да он уже принял! – заметила тетка Армия. – А ну не тронь бутылку! Северину в интернат не отдадим, потому что там каждый год то корь, то свинка повальная! Кормят отбросами. А школу Севка экстерном кончит, если захочет. Я как ближайшая родственница...

– Любава ближайшая! – перебила ее Кукушка.

Как всегда, перешли к выяснению родства. Северина стащила со стола подарок – цветной пакет из плотной бумаги – и села у печки поедать конфеты. Конфеты были разные – каждой масти по три штуки. Еще маленькая упаковка с четырьмя печеньями и большая ириска гематогена. Северина начала с шоколадных конфет, постепенно освобождая их от фантиков, по мере отгрызания передними зубами маленьких кусочков.

Ближайшей родственницей Северины была Любава Полутьма – троюродная сестра умершей Варвары. Осиротев, восьмилетняя девочка собрала всех прописанных деревенских – девять человек – и попросила оставить ее в деревне на проживание. Собравшиеся стали распутывать родственные связи всех Полутьмов, которых в деревне было большинство, да и деревня называлась Полутьма. Армия вынуждена была признать, что для матери Северины троюродная сестра ближе по родству, чем свояченица, к тому же – сама она не Полутьма, а просто Петрова. И согласилась быть опекуном номер два. Единственным человеком, который молчал все четыре часа выяснения родственных связей и небольших потасовок при этом, был Немец – второй мужик в деревне кроме бывшего председателя колхоза. Дождавшись полного утомления спорящих, он в конце спокойно заявил, что детей, подобных Северине, государство должно наблюдать в специальных исследовательских центрах. За что получил сильный удар в лицо от тетки Армии и был изгнан из-за стола переговоров с обещанием сжечь его усадьбу, пасеку и лодочную пристань, если он еще хоть раз скажет про обследование Северины.

За столом налили рюмочки уже по второму разу.

– За новый тыща девятьсот девяносто второй! – объявил вставший Лаврентий.

Когда бутылка опустела, Солодуха достала из-за пазухи чекушу самогона, но тетка Армия категорически воспротивилась.

– Мне еще хлебом заниматься, а от твоей бурды я в отключку – штопором!

Солодуха убрала бутылку и обиделась. Поднялась, засобиралась уходить.

– И нам пора, – встал Лаврентий и многозначительно посмотрел на Северину. – Пойдем проверим условия проживания несовершеннолетней. Произведем, так сказать... осмотр...

Он пошатнулся, наклонился за упавшей у стола ушанкой, а сам быстрым взглядом окинул Северину. Девочке стало интересно – она поняла, что Лаврентий совсем не пьяный.

Пришли в ее избу. Солнце шло на закат. В избе холодно. Лаврентий сел у двери на скамью, положил рядом рюкзак, снял ушанку, пригладил волосики на макушке и сказал буднично.

– Раздевайся.

Северина постояла, раздумывая, потом спросила:

– Как раздеваться?

– Наголо, – велел Лаврентий.

– А зачем?

– Проверим, нет ли побоев... увечий каких или еще чего...

Северина сняла телогрейку, свитер... Пока расстегивала пуговки байковой рубашки, смотрела на Лаврентия. Тот разглядывал печь, стол у окна, старинную этажерку с книгами. На верхний полке ряд одинаковых корешков – Эмиль Золя. Северина сняла майку. Лаврентий рассмотрел ее тонкое тельце, тяжко вздохнул.

– Плохо ты ешь, Северина Полутьма. Развитие имеешь недоразвитое. Десять лет – пора уже... припухлости разные иметь, месячные... У моих вон девок – с девяти лет пришли. Ладно, одевайся, штаны не надо снимать.

Северина быстро закуталась в платок и спросила:

– Зачем вам мои припухлости?

– Вот когда будут, тогда покажу, зачем, – Лаврентий поднялся и пошел к двери. Задержался. Не поворачиваясь, заметил: – Холодно в избе, плохой за тобой пригляд.

Дверь резко распахнулась, вошла тетка Армия с короткоствольным автоматом. Лаврентий замер, уставившись на дуло у своего живота.

– А мы бабы северные, архангельские, позднее созревание имеем! – заявила она. – У меня, к примеру, только в шестнадцать пришли. Севка, оденься! А я с дядей на улице поговорю.

– Не бей его, – просит Северина, наблюдая процесс протаскивания Лаврентия через порог за шкирку.

– А чего его бить? Пристрелю на ..., и все дела!

Северина одевается у окна и смотрит, как на улице тетка Армия что-то с улыбочкой говорит Лаврентию, и от этого он резко наклоняется в приступе тошноты. И выливает все застолье рвотой. Армия пинает его ногой в зад, Лаврентий падает лицом в свое добро. Потом садится и вытирается снегом. Армия сует ему в руки лыжи. Лаврентий смотрит жалобно, показывает рукой на багровое солнце, уже просевшее в черноту леса. Скоро стемнеет. А до проезжей дороги шесть километров. Северина уверена – он боится волков в темноте. Еще она знает, что ему отвечает Армия – Гераська тоже боялся по темноте в школу на лыжах ходить. Лаврентий становится на лыжи и уходит вразвалку. Тетка Армия машет рукой в окно девочке. Северина выходит на крыльцо.

– У кого ночевать будешь? – спрашивает Армия.

– Дома буду. Сейчас затоплю. Сегодня по телеку «В мире животных».

– А не забоишься?

– Нет, – мотает головой Северина.

– Испугал тебя этот боров?

– Не-ет!

– Ни капельки?

– Ни капельки! – подтверждает Северина.

– Молодец, – кивает Армия и уходит, унося на выступающем животе автомат.

Северина осматривается, кивает сама себе и улыбается. Подает голос корова. Девочка тащит ведро с пойлом с крыльца. Снег под ее валенками оглушительно хрустит, перекатывается эхом до невидимой речки и обратно, тревожа промерзшую искорками льда тишину.

* * *

ФеликсМамонтов-младший зимой девяносто второго отметил свое тридцатидевятилетие в дорогом ресторане. Гуляли культурно – все люди со степенями, химики-физики, да их жены биологи-филологи. Платил Феликс, он один из круга близких друзей ушел из НИИ и имел небольшой бизнес и дорогой автомобиль.

Наутро Феликс чувствовал себя неплохо, но в который раз отметил, что потребление спиртного странным образом действует на его зрительное восприятие – выравнивает окружающую действительность в плоскость, сплющивая объемные предметы и живность в черно-белые картинки. Поэтому минут тридцать после сна, пока чашка кофе усваивалась организмом, Феликс неуверенно ощупывал в квартире все, что встречалось ему на пути. Это притом, что Феликс совершенно не пьянел и сохранял остроту ума и внятность речи при любых дозах. А вот наутро мир превращался в черно-белый журнал комиксов. Из живности в его квартире находились: юная блондинка лет двадцати с выдающимися формами, собака – белая болонка с красным бантом и воспаленными глазами (Феликс по завещанию взял к себе любимую собаку умершей матери) и канарейка в клетке. Канарейка первой приобрела реальные очертания – Феликс как раз стоял около нее с пустой чашкой, когда черно-белая картинка с прутьями клетки, окном и непонятной птичкой постепенно расцветилась и ожила. Болонка спала на фиолетовом шелковом покрывале в ногах женщины. В большой синей вазе на полу стояли белые хризантемы. Феликс машинально отметил, что сегодня у него в квартире три блондинки и заторопился на встречу с отцом.