Татьяна Москвина - Общая тетрадь

• Название: Общая тетрадь
• Автор: Татьяна Москвина
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-059782-6, 978-5-271-24086-7

Татьяна Москвина – оригинальный прозаик, известный сценарист и «гроза современной арт-критики». Непримиримый публицист, она всегда пишет, как думает. Независимо и остроумно. В «Общую тетрадь» вошли эссе последних лет о кино, театре, городе на Неве и его жителях и пьеса «Па-де-де».

---

Я думаю, это произошло оттого, что здравомыслящие критики космополитической ориентации давно не бывали в деревне, потому и приняли картину Кончаловского за клевету. Зрители же кинотеатра «Аврора», где в рамках фестиваля «Виват, кино России!» показывали «Курочку Рябу», явно там бывали, как и я, а следовательно, хихикали одобрительно, с узнаванием, или, наоборот, горестно вздыхали.

Фильм, конечно, не выдающийся, не сильный, с чрезвычайно запутанным сюжетом и неловкими жанровыми колебаниями, но – забавный, занимательный для размышления.

Надо сказать, я давно ломаю голову над смыслом русской народной сказки «Курочка Ряба». Что это за история? Зачем дед и баба били золотое яйцо? Надеялись, там алмаз, что ли? А когда оно разбилось, о чем плакали? Скорлупа-то у них осталась, по крайней мере. И что там было внутри? Ничего не понятно.

Знакомый музыковед, которого я озадачила этой сказкой, сочинил ловкое объяснение: яйцо в мифологии есть символ Космоса, Вселенной, дед и баба – первые люди; мышь с хвостом – хвост можно приравнять к змее, то есть к сатане; таким образом, в нашей незатейливой сказке спрятано давнее предание о падении мира и людей, о конце Золотого века. Мило. Правда, мне-то кажется, что, если в существительных «Рябы» действительно есть интернациональность (дед, баба, курочка, яйцо, мышь), то в глаголах (жили-были – били – не разбили – упало – разбилось – плакали) звенит уже чисто русский надрыв, звучит нота русской тоски по несбывшемуся. Вот оно было в руках – ан нет, опять упустили. И плакали…

Понятно, почему загадочный иррационализм нашей сказки увлек Кончаловского, уверенного в русской иррациональности. История о том, как развалившийся, но бодрый духом колхоз дружно травит единоличника, живущего в одиноком замке на горе, а бедная Ася Клячина мечется от страстной любви к святыням родного колхоза до буржуазных мечтаний о личной инициативе, – тоже совершается загадочно. Единоличник, не вынеся психологического террора, сам поджигает свое хозяйство и поет-пляшет среди очистительного огня, соединившего его с общиной. Что ж тут клеветнического?

И во внешнем облике деревеньки, где происходит действие фильма, нет ни малейшей насмешки или поклепа. И ничего страшного, кстати, тоже нет. Не Швейцария, но и не Руанда или, упаси боже, Кампучия. В избе у Аси (Инна Чурикова) чисто, прибрано, стоит цветной телевизор, в хлеву курочки, козочки; яблоки она мочит в большущей кадке, самогон держит в агромадных бутылях. С голоду никто не пухнет, а что ватники да сапоги, да клозет без удобств, так нам до того дела нет. Если судить только по внешности, наша Раша предстает этаким «островом невезения», который, как пел Миронов, «в океане есть». «Там живут несчастные люди-дикари, на лицо ужасные, добрые внутри».

Нет, не «добрые внутри». Так, видимо, считает режиссер, и не могу тут с ним не согласиться.

И не в том беда, что пьют. Пьют во всех слоях населения – пьют «новые русские», пьет – не сдается рабочий класс, пьет по мере сил трудовая интеллигенция.

Беда в том, что агонизирует общинное, роевое-строевое житье, идет ко дну гордый «Варяг» советского Колхоза. Когда-то и в этой жизни были свои подвиги, свои герои и злодеи, даже свои добродетели. Но все выветрилось, обмельчало, выродилось в одно дружное строевое чувство: в коллективную злобу.

И вот об этой, трагической в общем ситуации режиссер рассказывает в стиле баек-юморесок наших «писателей-сатириков». Время от времени кажется, что картину снимал Мамин, а не Кончаловский и вместо Чуриковой играет Ахеджакова. С неслыханным мужеством и упорством режиссер, никогда не отличавшийся в комедии, выдерживает комическую тональность почти на протяжении всего фильма вплоть до сцены самоподжога, которая, конечно, не смешна. Если кончается естественный юмор, в ход идут казарменные остроты – надо же выдержать взятую тональность. Если бодрый темп «комедии-лубка» падает, его взвинчивают нарочно – музыкой, спецэффектами. А взвинтив, тут же топят в мелодраматических слезах. Зачем? Вот загадка не хуже сюжета «Курочки Рябы». Попробую выдвинуть свою версию.

У нас часто рассуждают о таланте, мастерстве как о неких субстанциях, дополнительных к личности человека. А ведь лично своеобразное и строго определенное отношение к явлениям жизни – непременная часть таланта. Мне кажется, Кончаловский так и не определился в своем отношении к отечественному Колхозу, поскольку опирался не на почвенное чутье, а на доводы рассудка.

Начинается все с явной карикатуры, и Чурикова остро и смешно, в духе своих ранних ролей, играет злобную, туповатую тетку, колхозную Валькирию, Мать-Родину советского строя, которая марширует к дому единоличника с портретом Брежнева на груди, а затем, скрючившись от ненависти, даже решает этого единоличника поджечь.

Но кто его знает! – думает, как мне показалось, Кончаловский. – Может, колхоз-то лучше выражает сущность русской души, чем горделивый хутор.

И вот, что называется, с места в карьер Чурикова начинает «воплощать русскую душу», жалостливую и печальную. Вообще, для актера «изображать русскую душу» – задача из клинических. Потому при всем мимическом разнообразии игра Чуриковой в диапазоне «карикатура-символ» не свободна от фальши.

Как не свободен от нее и весь фильм, чья живая и острая тема с трудом пробивается сквозь плотный слой зубоскальства и мелодраматического надрыва.

«Зачем ты в наш колхоз приехал?»

1994

Русь улетающая

О фильме Эльдара Рязанова «Небеса обетованные»

Серым тянутся тени роем,
В дверь стучат нежеланно гости,
Шепчут: «Плотью какой покроем
Мы прозрачные наши кости?
В вихре бледном – темно и глухо.
Вздрогнут трупы при трубном зове…
Кто вдохнет в нас дыханье духа?
Кто нагонит горячей крови?»
Вот кровь – она моя и настоящая!
И семя и любовь – они не призрачны.
Безглазое я вам дарую зрение
И жизнь живую и неистощимую.
Слепое племя, вам дано приблизиться,
Давно истлевшие и нерожденные.
Идите, даже не существовавшие.
Без родины, без века, без названия…

Михаил Кузмин

Аспиранты, вот вам тема для диссертации: «Эльдар Рязанов как народный гений».

Исследуйте, почему и каким образом этот веселый толстый человек столь органично и ловко перерабатывает миллионы разнородных энергетических импульсов, поступающих от населения родной родины, – и перерабатывает именно в то, в чем у родины душевная нужда. Не рассчитывает, не прикидывает, не вычисляет. Те, кто рассчитывает и вычисляет, снимают сейчас фильмы, к примеру, о шикарной любви модного писателя к роскошной дикторше ТВ. Все давно, бодро и, как водится, хором сказали, что народ не будет больше смотреть никакой мрак о своей жизни. И, здравствуйте пожалуйста, «Небеса обетованные» – при полном зале и с аплодисментами по ходу фильма.

Собственно, благодаря Рязанову понимаешь, что советский народ на самом деле был. Он имел свою историю, свои подвиги и преступления, своих героев и праведников, свою духовную и душевную жизнь, свои, выработанные временем, полновесные характеры и крепкие типы.

«Летела птица, звать ее: всему конец» (Юрий Кузнецов). Больше никогда не будет ни старых большевичек, ни художниц-нонконформисток, ни полковников, бравших Муданьцзян, ни обкомовских матушек, ни бедных евреев-отказников со скрипочкой в ручках…

В очередной раз – Русь улетающая безвозвратно, навеки.

Вместо всего этого построят большой завод по производству презервативов – «чтоб таких, как ты, больше не рождалось» (из анекдота).

Наверное, с точки зрения киноискусства, это «плохой» фильм. Но сию тему я развивать не буду – во-первых, кто я такая, чтобы воплощать точку зрения киноискусства? Во-вторых, рязановский фильм не то что не мог – просто-таки не имел права быть «хорошим» (гармоничным, совершенным…).

Ибо: «Небеса обетованные» – последний советский фильм.

Где-то прочла, что инвалидам и пенсионерам устроили благотворительный сеанс – разрешили посмотреть «Небеса» бесплатно. О, надо бы круче выдумать, да нет никакой возможности.

Анализировать картину Рязанова нечего – она ясна, как пустая тарелка. Мне нравится в ней все: плакатный стиль, клочковатость, праздничная маскарадность. Забавно: голодная Ольга Волкова душераздирающе глядит на Эльдара Рязанова, поедающего свой обед в столовке. Если бы вместо себя Рязанов снял в этой сцене любого всерьез играющего актера, сцена сделалась бы нестерпимо мыльно-мелодраматической. Победно-героическая веселость фильма даже как-то заглушает мысль о грядущих талонах на бесплатную смерть. Единственно что: в последней части фильма, когда народ в лохмотьях стоит и смотрит в небо, хорошо было бы Рязанову снять всех знаменитых актеров – любимцев публики. Пусть бы в толпе стояли и Мордюкова, и Никулин, и Гурченко, и Фрейндлих, и Ефремов, и Табаков, и Вертинская, и Быков – все!