Ольга Егорова - Между двух огней

• Название: Между двух огней
• Автор: Ольга Егорова
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-9524-2549-6

Когда Инга очнулась в больнице, обнаружилось, что она не помнит ничего, даже страшную аварию, в которой чудом не погибла, и вообще ничего из своего прошлого... Ее мир раздвоился. Инга не знала, стоит ли ей мучиться, пытаясь разобраться в своем прошлом? Или лучше сосредоточиться на настоящем и будущем, жить спокойно с тем, что есть здесь и сейчас? Однако проблема выбора стала вопросом жизни и смерти, Инге удалось выяснить, что дорожная авария была не случайностью. К тому же незадолго до аварии она заметила за собой слежку…

---

Ей снова захотелось кричать – но крик застрял в горле, сдавленном страхом. Слизистая оболочка рта неприятно пересохла, и теперь при каждом судорожном вдохе возникало ощущения трения наждачной бумагой по поверхность гортани. Неразличимое в темноте палаты лицо приближалось, склонялось все ниже и ниже. Сердце, сжавшееся в крошечный комок, билось в груди так, как может биться только в последние секунды жизни. Капли ледяного пота выступили на лбу, кончики пальцев потеряли чувствительность. Кошмар протяженностью в несколько секунд разрастался до размеров бесконечности. Застывшими от ужаса глазами она смотрела на приближающееся в темноте лицо и вдруг поняла, что знает этого человека.

В этот момент она наконец сумела закричать. Она набрала в легкие побольше воздуха и выдохнула его, собрав последние силы. Но крик получился коротким и сдавленным – большая ладонь грубо легла ей на рот и затолкала его обратно. Другая рука, такая же сильная и властная, сдавила подбородок. Кожей она ощущала жестковатые бугорки на ладонях и прохладу пальцев.

Длинных пальцев пианиста, которые еще совсем недавно так нежно прикасались к ее волосам.

* * *

Сквозь мутное стекло, безнадежно запотевшее от моего дыхания, смотрю на тебя и пытаюсь читать по губам. Ты шепчешь что-то абсолютно не важное, прилипнув носом к стеклу, которое нас разделяет. Кончик носа приплюснут, похож сейчас на пятачок поросенка. Безуспешно пытаюсь поведать тебе об этом сходстве, но ты не слышишь меня и почти не видишь, как шевелятся мои губы. Отчаявшись, я вдруг нахожу выход из ситуации – активно дышу на стекло, широко открываю рот и дышу снова и снова, до тех пор, пока запотевший квадрат не превращается в запотевший прямоугольник, достаточно длинный для того, чтобы вместить мое послание. «П» – старательно вывожу пальцем на влажной поверхности стекла. Окидываю придирчивым взглядом и рисую неподалеку круглую «о». Вижу, как с той стороны стекла ты радостно киваешь. Идея с перепиской показалась бы тебя непроходимо скучной, если бы нас разделяли десятки, сотни или тысячи километров. Но переписываться, когда между нами всего лишь две створки оконной рамы – эта затея не может оставить тебя равнодушной. Дописываю последнюю «к». Девять букв – «поросенок» оказался ужасно длинным, он едва уместился на влажном прямоугольнике, к тому же первые «п» и «о» уже обросли потеками и стали похожи на каких-то непонятных монстров из детской энциклопедии мифических существ. Ты снова киваешь, давая понять, что успела прочитать написанное слово в зеркальном отображении, и начинаешь энергично дышать на стекло со своей стороны. Твое лицо растворяется в капельках влаги, теперь вместо него я вижу лишь расплывчатое пятно и ярко-розовую подушечку указательного пальца, который быстро и ловко выводит на стекле непонятный зигзаг, напоминающий рыболовный крючок. Чувствую себя этой самой рыбой, для которой заготовлена наживка, и киваю на всякий случай, надеясь разобраться потом.

В слове всего три буквы, и когда смысл наконец доходит до меня, я начинаю смеяться.

«Где?» – спрашивает у меня твой розовый указательный палец. Первая буква «г» и последний вопросительный знак выглядят как братья-близнецы, один из которых родился на несколько секунд раньше.

«Ты» – торопливо пишу в ответ, надышав на стекле новый островок пара. Наверное, мой указательный палец с твоей стороны выглядит точно таким же розовым и любопытным, как твой – с моей стороны.

«Сам ты», – старательно выводит он на стекле и демонстративно рисует рожицу. Спускаюсь ниже и начинаю снова энергично дышать, думая о том, что совсем скоро на стекле уже не останется свободных участков и нам придется перейти к другой оконной раме.

В этот момент ты исчезаешь.

Сквозь бесконечные потеки на стеклах я не могу проследить твой путь, но знаю почти наверняка, что ты не воспарила в воздух, а отошла от окна обычным способом, который используют все люди для того, чтобы перемещаться в пространстве.

Хотя все эти способы, по которым живут и перемещаются в пространстве обычные люди, для тебя абсолютно ничего не значат. И я давно уже подозреваю, что с законом всемирного тяготения у тебя какие-то свои, особенные и очень приятельские отношения. Ты можешь запросто похлопать его по плечу и послать ко всем чертям. Он на тебя не обидится, а ты будешь наслаждаться состоянием невесомости до тех пор, пока оно тебе не наскучит.

Ты исчезаешь, а я некоторое время безрадостно разглядываю мокрое стекло, на котором спустя минуту уже невозможно различить ни слова. Только грустные монстры, захлебнувшиеся в потоке собственных слез.

Слова, написанные на облаке пара, слишком недолговечны и в качестве вещественного доказательства собственного бытия абсолютно бесполезны. На них нельзя положиться, потому что их существование в настоящем времени еще короче, чем процесс их рождения.

Некоторое время я еще липну к стеклу. Прижимаюсь расплющенным, холодным и влажным, как собаки-пикинеса, носом. Играю не по правилам – ты строго-настрого запретила мне смотреть на «все это безобразие», каковым является дурацкий школьный спектакль по дурацкой сказке дурацкого датского сказочника.

Дурацкая сказка называется «Снежная королева». Ты согласилась на роль злодейки не из любви к искусству, а из гораздо более прозаических побуждений – для репетиций участников спектакля снимают с уроков алгебры, а уроки алгебры ты ненавидишь сильнее всего на свете. Причина этой ненависти – загадка даже для меня, возомнившего себя Человеком, Который Тебя Знает.

Еще одна загадка из множества, неотвратимо стремящегося к бесконечности.

Уснувшая совесть испуганно вздрагивает и просыпается от тяжелого взмаха крыльев какой-то диковиной птицы. В темноте я не успеваю ее разглядеть, вижу только, что сама птица огромная и крылья у нее большие. Такие птицы не водятся в наших краях. Сомнений в том, что ты специально подослала эту птицу, чтобы она разбудила мою совесть, почти не остается. Выполнив свою миссию, птица исчезает абсолютно беззвучно. Растворяется в воздухе, как и полагается несуществующей, придуманной птице.

Ничего сверхъестественного.

Повесив голову, покорно бреду через школьный двор к выходу. Оборачиваюсь в последний раз – актовый зал освещен огнями, но с такого расстояния разглядеть сцену уже нельзя. Мне предстоит час ожидания, по истечении которого мы должны встретиться у ворот городского парка.

Парк в ста метрах от школы. При всем желании потратить на дорогу шестьдесят минут невозможно. Отойти от ворот тоже невозможно, потому что существует опасность разминуться. Стою у ворот целый час, тупо разглядывая трещины на асфальте, и повторяю про себя заданную на дом тему по географии.

Если ты узнаешь, чем я здесь занимаюсь – поднимешь меня на смех.

Но к счастью, ты умеешь читать мысли только с близкого расстояния. В ста метрах от тебя я могу предаваться своей постыдной деятельности относительно спокойно, не опасаясь разоблачения. Что я и делаю, хотя сконцентрироваться на географии удается с большим трудом.

В тот момент, когда ты с опозданием на двадцать четыре минуты наконец возникаешь в поле зрения, я в который раз понимаю, насколько безнадежно в тебя влюблен. Во рту появляется ощущение привкуса медной монеты, как будто кто-то незаметно сунул ее мне за щеку, а в горле образуется круглый ком, который невозможно проглотить, как не старайся.

Я смотрю на тебя и думаю о том, что влюблен в тебя безнадежно. Точно так же безнадежно, как влюблены в тебя все фонари на школьном дворе. Все деревья в парке, все птицы на этих деревьях, все букашки, копошащиеся в траве, и сама трава тоже.

Ты – в белом платье из пышной и блестящей парчи. Широкая юбка с голубыми оборками закрывает щиколотки. Прозрачные рукава отливают серебром в свете вечерней луны. На голове у тебя корона, сверкающая сотнями бриллиантов. На ногах – белые лакированные туфли на высоченных и тонких каблуках.

Снежная королева.

Ты идешь быстро, почти бежишь, и смотришься немного неуклюже на каблуках, которых раньше никогда не носила.

«Дурацкая сказка», – говоришь ты, с трудом переводя дыхание и гневно сверкая глазами. Ресницы густо подведены тушью, на веках – сверкающая синева. Боже мой, думаю я. Ты раздраженно дергаешь вниз корону, которая оказывается закрепленной на голове при помощи обыкновенной бельевой резинки, и бросаешь ее на асфальт. Сотни сверкающих бриллиантов в тот же миг превращаются в осколки цветного стекла. Они уже не сверкают. Я цепенею от нежности, глядя на твою лохматую стриженую голову, и соглашаюсь:

«Дурацкая сказка».

Медная монета за щекой никуда не исчезает, а круглый ком в горле придает моему голосу неестественную хриплость.

«Простудился, что ли?» – интересуешься ты без всякого интереса. Я знаю, что на этот вопрос можно и не отвечать.