Иван Шамякин - Криницы

• Название: Криницы
• Автор: Иван Шамякин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1962

В романе «Криницы» действие происходит в одном из районов Полесья после сентябрьского Пленума ЦК КПСС. Автор повествует о том, как живут и трудятся передовые люди колхозной деревни, как они участвуют в перестройке сельского хозяйства на основе исторических решений партии.

---

Немного успокоившись, он остановился у стола, что закурить, но папиросы были смяты, и от этого снова вспыхнула злость. Он взмахнул кулаком с зажатыми в нем папиросами.

— Да стоит мне захотеть — и следа от вас в моем районе не останется! — И окончательно смятая пачка полетела в угол. — А вообще — наплевать мне на вас!

Он был уверен в своей силе, в своем авторитете среди масс и в высших руководящих инстанциях. Он знал: его ценят в обкоме, считают опытным, настойчивым, оперативным работником. А заведующие отделами обкома и облисполкома даже побаивались его. «Бородка? С ним лучше не связываться, а то он тебя на очередной конференции так пропесочит, что тошно станет».

И он «пропесочивал» кого надо, иногда добираясь даже до секретарей обкома (только не первого, разумеется), до министров, и за ним укрепилась слава человека принципиального. Секретари райкомов, недовольные кем-нибудь из областных работников, обычно просили Бородку: «Артем Захарович, одному тебе под силу свалить этот дуб. Рубани!»

Ему дважды предлагали повышение: пост заведующего отделом обкома и — последний раз — заместителя председателя облисполкома. Он отказался.

«Главное звено — район, и я прошу оставить меня в районе. Не кабинетный я работник!» — говорил он в ЦК. Не согласиться с этим не могли. Как не уважить желание остаться в районе? Человек отказывается от повышения, от значительно большего оклада и других материальных благ, от переезда в большой город ради работы в далеком районе, в гуще народа, — чего же заслуживает он, кроме похвалы? А на деле Артем Захарович просто не в состоянии был пойти в чьи-то заместители, не в его это характере, не мог он изо дня в день быть на глазах у начальства. Он знал, что проявить все свои способности организатора и руководителя он может только в роли «первого лица».

Тьфу! Черт! Никогда он так не думал — «первое лицо». Это выдумка Волотовича! Но в конце концов что тут плохого? Первое так первое! Почему бы и нет? Он один тащит район, один умеет разрешить любой вопрос, и люди в первую очередь обращаются к нему. Даже этот… директор, критик этот несчастный, без году неделя в районе, а уже знает, к кому пойти, чтоб получить деньги; не пошел к Волотовичу, а обратился прежде всего к нему, к Бородке.

«Черт меня потянул за язык сказать ему о пьянке… Ну выпил — и шут с ним! Кто не пьет!.. Не цеплялся бы только к Марине! А то ишь какой ход придумал: вселить к ней семью! Нет, надо было его поставить на место… И поставлю! — стукнул он кулаком по столу. — И Волотовичу его место укажу! Хватит либеральничать…»

Зазвонил телефон. Бородка совсем забыл, что просил вызвать обком, и сначала растерялся — с кем и о чем говорить?.. Но тут же нашел выход, попросил соединить его со вторым секретарем.

— Петр Андреевич! Приветствую и поздравляю! С чем? А как же! Передо мной сводка по республике. Кончилось? Ну, все-таки приятно. Как там соседи? Устименко обогнал? Ничего, я решил ему уступить — пускай разок потешится. Сам говоришь — кончилась погоня за сроками. А? Зато сеют у меня — дай бог! Уже двадцать процентов плана… 3 сухую землю? Ничего. У меня ноги ноют — будет дождь… Боюсь? Конечно, боюсь. Хотя у меня на поле почти ничего и не осталось, но жаль даже тонну какую-нибудь потерять… урожай ведь в амбаре меряем… Петр Андреевич! Договаривались мы, договаривались все лето тряхнуть стариной — на рыбалку… Что? Не твои ли слова — не все делами заниматься? Последние теплые дни. Послушай, если до воскресенья не раздождится, приезжай в Глуховку, а я с ночи выеду, подготовлю… Сетку, а не то неводок… Ну, бери свой спиннинг… Я больше уважаю дедовские способы. Надежней… Толика, конечно, захвати, а я Колю возьму, пускай перед занятиями получат удовольствие. Договорились? Гляди же, в субботу позвоню, напомню… Что? Как вообще дела? Да так, живу, воюю… Слушай, я как-то говорил уже… председателя райисполкома мне бы покрепче надо… Задачи — вон какие!.. Не сжились, говоришь? Нет, наоборот, — хохотнул Бородка. — Семейственность развели, душа в душу… Он читает книжки и нянчит внуков, а я работаю. Да нет, и не думаю жаловаться. Вытяну, конечно! У меня плечи широкие. Нет, кроме шуток, помозгуйте там, пожалуйста…

Кончив разговор, он довольно потер руки, все его волнения из-за стычки с Волотовичем и Лемяшевичем показались незначительными и смешными. И чтоб доказать им, что он и внимания не обращает на их нелепую критику, что он волен делать что хочет, он решил сегодня же поехать в Криницы и не поздно ночью, а днем заехать к Марине.

Он вышел из райкома внешне спокойный, веселый, но дома жена его, Алена Семеновна, по каким-то одной ей ведомым признакам увидела, что мужу кто-то испортил настроение. На её простом крестьянском, загорелом, обветренном и преждевременно увядшем лице промелькнула улыбка. Ей несвойственно было злорадство, но в последнее время она испытывала невольное удовлетворение, когда находился человек, которой этому «грозе района», как назвала ее мужа одна женщина, портил настроение. Вообще-то и сама она относилась к мужу с затаенной иронией, как взрослые относятся к юнцу, вдруг возомнившему себя пупом земли. Никто лучше ее не знал этого человека: она прожила с ним двадцать лет. Пятнадцать из них, даже больше, она любила его горячо и преданно и считала лучшим человеком в мире, умным, мужественным, волевым. Потом она узнала, что он ездит к другой. Больно пережила она свое большое женское горе. За несколько дней на висках ее заблестела седина, а на лице под ласковыми карими глазами пролегли морщинки. Однажды, разозлившись, когда они довольно шумно поговорили, — так шумно, что Алена Семеновна в первый раз в жизни и совершенно неожиданно для себя запустила в мужа тарелкой, — он крикнул, что не любит ее и не желает с ней больше жить. Но у них были дети — сын и дочь, и ради них она примирилась со своей судьбой, а он, должно быть, испугался партийного взыскания. В конце концов Алена Семеновна свыклась со своим положением — к чему только не привыкает человек! — как будто и страдать перестала. Только иной раз, когда он вдруг проявлял неожиданную ласку (а ей, простой, слабой женщине, так нужна была эта ласка), она плакала, оскорбленная в своих лучших чувствах жены и матери.

В детстве Алена Семеновна окончила только четыре класса, с таким образованием и взял ее в жены председатель сельсовета Артем Бородка, который в ту пору и сам был не намного грамотнее. За годы замужества она, правда, много читала, но специальности не приобрела: пошли дети (из троих средний мальчик умер во время войны), одолевали хлопоты по хозяйству. В эвакуации на Урале она заведовала детскими яслями. Здесь, в районе, ей не хотелось браться за ответственную работу, но работать, быть среди людей стало уже потребностью, и она пошла в местный колхоз, в огородную бригаду. Бородка сначала возражал, но скоро понял, что это и для него выгодно. Он не раз козырял этим перед председателями колхозов и сельсоветов: — Жена секретаря райкома и то работает в колхозе. А твоя? У твоей жены сколько трудодней?

И даже в обкоме хвастал, что его жена — колхозница.

… Дочь Бородки Нина, студентка второго курса педагогического института, сидела с ногами на диване и читала какой-то, если судить по истрепанной обложке, довольно популярный роман. Артем Захарович любил старшую дочь, тихую, задумчивую, красивую девушку, соединившую в себе, казалось, все лучшие черты матери и отца. Он ласково похлопав ее по плечу:

— Читаем, дочка? Читай, читай, пока есть возможность. Я вот и рад бы почитать, да где там! С утра до ночи мотаешься по району. Газету просмотреть некогда.

Артем Захарович заметил, что жена спрятала ироническую улыбку, и разозлился, снова всплыли сегодняшние обиды. Стало жалко себя. «Работаешь-работаешь, ночей не спишь, а благодарности даже от жены не дождешься». За обедом он искал, к чему бы придраться, чтобы уколоть жену, отомстить ей за неуместные улыбки. Но, Как назло, всё было удивительно вкусно: и окрошка, и вареники с творогом. Привязался он к третьему — киселю.

— Опять эта вечная клюква! Черт знает что такое — август месяц, а свежего яблока никогда не съешь!

— Сады повырубали, товарищ руководитель, — сурово отозвалась из кухни Алена Семеновна. Бородку даже передернуло. — Вырасти сады, тогда и требуй яблок!

Она вернулась в комнату, на ходу допивая кисель.

— Ты это что? — спросил Артем Захарович.

— А ничего. Так.

— Критикуешь?

— А ты уже считаешь, что тебя даже жена покритиковать не имеет права?

Нина с таким восхищением посмотрела на мать, что Бородка растерялся и только покачал головой.

— Ну и денёк, чтоб он пропал! — Он встал из-за стола и взял планшетку, с которой никогда не расставался.

— Ты куда едешь? — спросила Алена Семеновна.

— В район.

— Я знаю, что в район. Но куда? Тебя ведь часто спрашивают из обкома и уполномоченные разные.