Пэлем Вудхауз - Том 18. Лорд Долиш и другие

• Название: Том 18. Лорд Долиш и другие
• Автор: Пэлем Вудхауз
• Издательство: Остожье
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-902405-32-0

В этой книге — новые идиллии П.Г. Вудхауза, а следовательно — новые персонажи.

---

Я был искренне поражен.

— Уоллес! — вскричал я. — Уоллес так себя ведет!

— Если у него нет двойника.

— Просто не верится. Он такой скромный.

— Не верите — проверьте. Спросите других. Теперь с ним почти никто не играет.

— Какой ужас!

Гэндл мрачно помолчал.

— Про помолвку слышали?

— Нет, не слышал. А что?

— Шарлотта ее расторгла.

— Быть не может!

— Может-может. Всякому терпению есть предел.

Избавившись от Гэндла, я побежал к Шарлотте.

— Что я слышу? — сказал я, когда тетка удалилась в то логово, где обитают тетки. — Какие неприятные новости!

— Новости? — откликнулась Шарлотта. Она была бледна, печальна и явственно похудела.

— Насчет Уоллеса. Зачем вы разошлись? Может, все-таки помиритесь?

— Нет, если он не станет собой.

— Вы же созданы друг для друга!

— Он совершенно изменился. Вам не рассказывали?

— Так, вкратце.

— Я не выйду, — сказала Шарлотта, — за человека, который кривится при малейшей оплошности. В тот день, — голос ее дрогнул, — в тот день он буквально облил меня презрением из-за того, что я взяла н-н-не т-тяжелую, а л-л-легкую клю-клю-клюшку.

И она разрыдалась. Я пожал ей руку и ушел.

Направился я к Уоллесу, чтобы воззвать к его лучшим чувствам. Он находился в гостиной, где чистил короткую клюшку. Даже в такую минуту я заметил, что она — совершенно обычна. В добрые старые дни неудач он пользовался какими-то дикими орудиями, напоминающими крокетный молоток, неправильно сросшийся в детстве.

— Как дела, мой мальчик? — сказал я.

— Привет! — сказал он. — Вы вернулись.

Мы начали беседу, и почти сразу я понял, что мне говорили чистую правду. Манера его, тон, выбор слов просто дышали надменностью. Он говорил о медали, словно уже получил ее. Он смеялся над товарищами. Мне пришлось потрудиться, чтобы выйти на нужную тему.

— Я слышал неприятную новость, — сказал я.

— Какие такие новости?

— Мы беседовали с Шарлоттой…

— А, вы об этом!..

— Она мне сказала…

— Так будет лучше.

— Почему?

— Не хотел бы грубить, но у бедняги гандикап — четырнадцать, и вряд ли он понизится. В конце концов, мужчина должен уважать себя.

Передернуло меня? Сперва — да. Но вдруг я ощутил в коротком смешке что-то кроме бравады. Глаза его были грустны, рот — странно искривлен.

— Мой дорогой, — серьезно сказал я, — вы несчастны. Я думал, он станет возражать, но он глубоко вздохнул.

— Странная штука, — сказал он. — Когда я вечно мазал, мне казалось, что нет лучшего счастья, чем гандикап — ноль. Я завидовал чемпионам. Это все чушь. Гольф приносит счастье только тогда, когда у тебя в кои веки что-нибудь получится. Теперь гандикап мой два, и мне начхать. Что толку? Все мне завидуют, все на меня сердятся. Никто меня не любит.

Голос его скорбно сорвался, и верный терьер, спавший на коврике, проснулся, подвинулся ближе и лизнул ему руку.

— Собака вас любит, — сказал я, донельзя растроганный.

— Но я не люблю собаку, — ответил Уоллес.

— Вот что, — сказал я, — подумайте немного. Вы раздражаете людей только своей манерой. На что вам эта надменность? Немного такта, немного терпимости, и все будет в порядке. Шарлотта любит вас по-прежнему, но вы ее обидели. Зачем, скажите на милость?

Он печально покачал головой.

— Ничего не могу поделать. Меня просто бесит плохая игра, и я вынужден это сказать.

— Тогда, — грустно вымолвил я, — выхода нет.

Соревнования в нашем клубе — серьезные события, но, как вы знаете, важнее всех — июльское. В начале того года все думали, что медаль достанется Гэндлу, но время шло, и многие уже ставили на Уоллеса, надо заметить — неохотно, очень уж его невзлюбили. Мне было больно видеть, как холодны с ним члены клуба. Когда матч начался, никто не приветствовал криком его безупречные удары. Среди зрителей была и Шарлотта, очень печальная.

Партнером ему выпал Питер Уиллард, и он довольно громко сказал мне, что играть с таким чурбаном — истинная мука. Скорее всего, Питер не слышал, а если и слышал, это ничего не изменило. Играл он ужасно, но всегда участвовал в соревнованиях, поскольку считал, что они полезны для нервов.

После нескольких его неудач Уоллес закурил с тем подчеркнутым терпением, которое выказывает раздраженный человек. Немного погодя, он еще и заговорил.

— А вот откройте мне, — сказал он, — зачем играть, если вы все время задираете голову? Опускайте ее, опускайте. Вам незачем следить за мячом, все равно он далеко не улетит. Сосчитайте до трех, а уж потом посмотрите.

— Спасибо, — кротко ответил Питер. Он знал, что плохо играет.

Сторонники Гэндла, один за другим, переходили к Уоллесу, который сразу показал, что побить его нелегко. Он уложился в тридцать семь ударов, то есть на два больше расчетного количества. С помощью второго удара, после которого мяч приземлился в футе от колышка, он прошел десятую с трех раз, тогда как хорошим результатом считалось и четыре. Сообщаю это, чтобы показать, что он был в прекраснейшей форме.

Теперь тут все иначе, и нынешняя вторая лунка была тогда двенадцатой. Ей придавали, практически, решающее значение. Уоллес знал об этом, но не волновался. Он хладнокровно закурил, переложил спички в задний карман и стал беспечно ждать, когда другая пара освободит лужайку.

Вскоре они удалились, Уоллес ступил на траву, но ощутил, что его шмякнули по спине.

— Прошу прощения, — сказал Питер. — Оса.

И он показал на труп, тихо лежащий рядом с ними.

— Я боялся, что она вас укусит, — объяснил Питер.

— Мерси, — отвечал Уоллес.

Тон его был сухим, ибо у Питера большая и сильная рука. Кроме того, в толпе раздались смешки. Наклоняясь, он кипел от злости, что усилилось, когда Питер заговорил снова.

— Минуточку, — сказал он. Уоллес удивленно обернулся.

— В чем дело? — вскричал он. — Вы что, не можете подождать?

— Простите, — смиренно сказал Питер.

— Нет, что же это! — кипятился Уоллес. — Говорить с человеком, когда он готовится к удару!

— Виноват, виноват, — признал вконец раздавленный Питер.

Уоллес наклонился снова и почувствовал что-то странное. Сперва он подумал, что это приступ люмбаго, но раньше их не бывало. Потом он понял, что ошибся в диагнозе.

— Ой! — закричал он, подскакивая фута на два. — Я горю!

— Да, — согласился Питер. — Я как раз хотел вам сказать. Уоллес бешено захлопал ладонями по задней части штанов.

— Наверное, когда я убивал осу, — догадался Питер, — вспыхнули ваши спички.

Уоллес не был расположен к обсуждению первопричин. Он прыгал, как на костре, сбивая огонь руками.

— На вашем месте, — сказал Питер, — я бы нырнул в озеро.

Одно из главных правил гольфа — не принимать советов ни от кого, кроме собственного кэдди. Но Уоллес его нарушил Достигнув воды в три прыжка, он плюхнулся в нее.

Озеро у нас грязное, но неглубокое. Вскоре мы увидели, что Уоллес стоит по грудь в воде недалеко от берега.

— Хорошо, что это случилось именно здесь, — рассудил Питер. — Сейчас я протяну вам клюшку.

— Нет! — закричал Уоллес.

— Почему?

— Неважно, — строго ответил наш герой и прибавил как можно тише: — Пошлите кэдди в клуб за моими серыми брюками. Они в шкафу.

— О! — сказал Питер. — Сейчас.

Через некоторое время, прикрытый мужчинами, Уоллес переоделся, по-прежнему стоя в воде, что огорчило многих зрителей. В конце концов он вылез на берег и встал с клюшкой в руке.

— Ну, поехали, — сказал Питер. — Путь свободен. Уоллес нацелился на мяч, и вдруг ощутил какую-то странную слабость. Обгорелые остатки гольфов лежали под кустом, а в старых брюках, как в былые дни, его охватила неуверенность. Вдруг он понял, что на него глядят тысячи глаз. Зрители пугали его, смущали. Словом, в следующую секунду мяч, перевалившись через кочку, исчез в воде.

— Ай-яй-яй! — сказал добрый Питер, и эти слова тронули какую-то почти отсохшую струну. Любовь к людям охватила его. Хороший человек этот Уиллард. И зрители. В общем, все, включая кэдди.

Питер, из вящего благородства, направил свой мяч в воду.

— Ай-яй-я-яй! — сказал Уоллес, и сам удивился, поскольку давно никому не сочувствовал. Он ощутил, что стал иным — проще, скромнее, добрее, словно с него сняли проклятие.

Так, один задругам, они загнали в озеро все свои мячи, приговаривая «ай-я-яй». Зрители открыто веселились, и, радуясь их счастливому смеху, Уоллес понял, что тоже счастлив. Он повернулся к ним и помахал клюшкой. Вот это, подумал он, гольф. Не нудная, бездушная игра, которой он недавно занимался, чтобы достигнуть совершенства, а веселое приключение. Да, именно в нем — душа гольфа, из-за него он так хорош. Уоллес понял наконец, что ехать — лучше, чем приехать. Он понял, почему профессионалы мрачны и молчаливы, словно их гложет тайная скорбь. Для них нет сюрпризов, нет риска, нет духа вечной надежды.