Мария Барышева - Увидеть лицо

• Название: Увидеть лицо
• Автор: Мария Барышева
• Жанр: Ужасы и Мистика

Пассажиры междугороднего автобуса, вместо пункта назначения, приезжают в удаленный и изолированный от внешнего мира роскошный особняк. С ними начинают происходить события, не до конца объяснимые с позиций здравого смысла. Мистика и фантастика всё сильнее вторгаются в их существование. Детективно-фантастический сюжет начинает развиваться в стиле «Десяти негритят», но это — только часть авторского замысла. Психологически-мистико-фантастический триллер. Изумительная проработка каждого персонажа. Напряженный и непредсказуемый сюжет.

---

Она хотела было ответить, но внезапно ощутила на языке знакомый солоноватый привкус, торопливо провела ладонью под носом, посмотрела на нее и увидела темную кровь. В глазах дернулась дикая боль, словно в каждый зрачок воткнули по раскаленной игле, накатил сильный приступ тошноты, в затылке стукнуло, и мир качнулся, опрокидываясь на нее. Подошедший Виталий успел подхватить ее на руки, и она слышала его срывающийся голос, которым он повторял ее имя. Алина смотрела на его лицо, плывя в воздухе, и лицо это уносилось в темноту — все дальше и дальше, или это уносилась она сама… и это было так несправедливо и страшно. В последнем усилии она шевельнула губами, чтобы сказать, что не хочет, отчаянно не хочет умирать, потому что… Но не успела.

* * *

К вечеру стало холодать, и она встала, чтобы закрыть окно — апрельские вечера были скупы на тепло — даром, что днем солнце разбрасывало свои лучи с отчаянной щедростью, нагревая землю, крыши и волжанцев, заслонявшихся от него темными очками и поспешно менявших приевшиеся зимние наряды на плащи и легкие куртки. Весна бродила по городу, накидывая на деревья долгожданную листву, распушая хвосты млеющих от тепла и любви котов, игриво подбрасывая на ладонях первых бабочек и заглядывая в пивные бутылки, откуда похлебывали коротающие время возле отогревающейся реки люди. В парках включили фонтаны и возле них возились дети, и закаты приходили все позже, и по вечерам в небе долго висела густая синь, прежде чем ее растворяла в себе ночная чернота.

Окно закрылось не сразу — рама начала рассыхаться от тепла, и чтобы задвинуть шпингалеты, она треснула по раме кулаком. От сотрясения откуда-то из щели вывалился сенокосец и торопливо засеменил в сторону шкафа, и Стаси, приметив его, пустилась следом, догнала, схватила и с горделивым видом ушла в коридор, и длинные суставчатые ноги подергивались, выглядывая из ее пасти.

Сев за компьютер, Алина посмотрела на монитор, зевнула и сняла очки. Ухудшение зрения было, пожалуй, одним из самых печальных следствий сотрясения мозга, устроенного ей покойным Гершбергом, и мощнейшего нервного перенапряжения. Помимо этого ей в награду достались периодические головные боли и быстрая утомляемость, правда, врачи обещали, что это вскоре пройдет, как прошел и ужасно раздражавший ее нервный тик на правом веке.

В больнице ее продержали почти два месяца — и продержали бы и больше, но она, не выдержав, сбежала, не в силах больше выносить больничную обстановку, болтовню соседок и запах лекарств. Женька, забегавшая каждый день, оставаться надолго не могла, телевизора в палате не было, плеер и радио надоели, а компьютер был дома. Она ушла — и ни на секунду об этом не пожалела, а дома сразу же плюхнулась в любимое кресло и принялась за работу. К своему удивлению, Алина обнаружила, что пишет совершенно другую книгу — не ту, которая уже давным-давно уютно лежала в голове, а ту, которая для нее самой была исключительно документальной, и, с каким-то остервенением стуча пальцами по клавишам, то смеялась, то утирала слезы, вспоминая каждый, даже самый незначительный момент, — забыть их было невозможно, хотя происшедшее постепенно утрачивало остроту и Алина медленно, но верно приходила в себя. А каждый раз, выписывая на компьютерной странице имя, за которым она спрятала Виталия, мрачнела и не могла понять, что в ней преобладает — злость или глухая мучительная тоска.

Прошло почти пять месяцев с того момента, как он подхватил ее на руки возле ярко-красного кирпичного здания, которое Алина будет считать самым кошмарным местом до конца своей жизни, и с тех пор она больше его не видела. Она знала, что Виталий полностью заплатил за ее лечение, но он ни разу не навестил ее. Несколько раз заходил Олег, и когда она спросила у него про Виталия, почему-то сильно смутился и, теребя свою неизменную кепку, заявил, что, мол, тот где-то ходит и вообще ему ничего не известно. Видел в городе — и все.

Дальше расспрашивать она не стала, внезапно поняв, что Виталий больше не придет никогда. Глупо было обижаться, ощущать себя брошенной. Они кинулись друг к другу в отчаянные, тяжелые минуты и никогда друг другу ничего не обещали. Просто вместе было гораздо легче. Теперь же, когда весь ужас был позади, нужды в этом не было. Кроме того, глядя на нее, он постоянно бы вспоминал то, что произошло, а об этом лучше было бы забыть. Боль всегда лучше оставлять далеко позади. Ей было приятно видеть Олега, но он был тяжелым воспоминанием, как и однажды забежавший Жора, в глазах которого до сих пор было изумление человека, выпавшего с двадцатого этажа и оставшегося живым и невредимым.

Алина не знала, что было дальше с людьми, оставшимися в страшном доме. О смерти Гершберга она прочла, уже выйдя из больницы, в старой газете — молодой ученый, подающий большие надежды, был найден мертвым на скамейке в одном из волжанских парков. Скончался от сердечного приступа. Большая потеря для научных кругов, и т. д. Что ж, прощайте, Григорий Данилович! О его существовании она забудет нескоро, возможно никогда, но о его смерти она забыла сразу же.

Куда большего внимания удостоилось двойное убийство на Славянской — версии выдвигались самые разнообразные и довольно зловещие, вплоть до то-го, что в городе появился очередной маньяк, но это объяснялось лишь тем, что в течение целого месяца в Волжанске ничего особенного не происходило, и трупы были исключительно бытовые, а тут можно было дать волю воображению. Равно, как и кровавой трагедии в ювелирной мастерской, где версии начинались с буйного помешательства и заканчивались несчастной любовью, и самоубийство придавало этому особый шарм.

О Светлане сообщили короткими сухими строчками в отделе происшествий: «Некая Б. в ходе семейной ссоры убила своего мужа, нанеся ему множество ран кухонным ножом. По дороге в отделение Б. скоропостижно скончалась от сердечного приступа». И, разумеется, из этих строчек никак нельзя было узнать, что Света боялась темноты, любила танцевать, мечтала о цветнике и была отчаянно романтичной.

Кристина упоминалась, как обычная жертва ограбления, обнаруженная на городской окраине, чересчур ретиво цеплявшаяся за свою сумку и поэтому зарезанная раздраженным грабителем.

Об Ольге, Петре и Алексее Алина в газетах не нашла ничего, и иногда ей казалось, что они просто исчезли, растворившись во сне, в кошмарных мирах, созданных человеком, которого никогда не существовало. Какая-то ее часть тоже навсегда исчезла там, и если существуют призраки отживших снов, она, возможно, бродит где-то, по стране великих водопадов, по залам с огромными зеркалами, по лестнице, уходящей в чудовищную высь, — та часть, которая состоит из вины и боли и которая не последовала за ней в реальность. Но два вопроса не давали ей покоя, и Алина знала, что не избавится от них до конца жизни. Что было бы, если б она не стала искать остальных в реальности? И смогла бы она там, во сне, найти остальных раньше, не увлекшись собственным цветочным мирком? Но на эти вопросы никто и никогда не сможет ей ответить. И никто никогда не объяснит ей, что же забрало Лешку и кто определяет там степень вины, и были ли сном люди, спустившиеся к ним по лестнице? Но на последний вопрос ей не хотелось искать ответа. Сны кончились, и теперь она просто закрывала глаза вечером и открывала их утром, и между этими движениями были либо забытье, либо серая мгла. Если ей и снились сны, она об этом не знала.

Зевнув, Алина потерла глаза и выключила компьютер. Глубокий вечер давно сменился ночью, завтра с утра нужно было идти на работу. В «Чердачок» она не вернулась, и теперь работала в маленьком продуктовом магазинчике, где было не особо прибыльно, но гораздо более спокойно. Свободное время она посвящала книге. Заработать с ее помощью Алина совершенно не рассчитывала, просто эта книга не могла спокойно жить в ее голове долгие годы, как предыдущая — она отчаянно просилась наружу, стучалась в сознании, спрыгивала с кончиков пальцев и растекалась строчками по монитору, словно живая. Иногда ее это даже пугало. Но не сегодня. Возможно, потому, что к концу недели она слишком устала.

В Женькиной квартире над ней раздался грохот, потом чей-то восторженный вопль и сердитый голос подруги. Алина усмехнулась — похоже, Олег и Вовка опять затеяли возню, судя по звукам, играя то ли в звездные войны, то ли в татаро-монгольское нашествие. Олег переехал к Женьке с полмесяца назад и пребывал с ней в тесных и далеко не дружеских отношениях. Он снова работал в автосервисе, возвращаясь оттуда грязный, уставший, но счастливый и, сталкиваясь с Алиной на лестнице, неизменно снимал кепку и низко кланялся. Вовка, нашедший в Кривцове союзника, отличного слушателя и не менее отличного спорщика, дружелюбно пихал его локтем в бок и называл «папаней», отчего Олег пока еще смущался и, чтобы скрыть свое смущение, начинал отчаянно юморить. Женька выглядела вполне довольной жизнью, и, глядя на них, Алина улыбалась про себя, хотя иногда чувствовала легкие уколы зависти. Но сейчас она стукнула ручкой швабры в потолок исключительно для проформы, и наверху Олег громко сказал «Прощенья просим», после чего совершенно невозможным фальшивящим голосом затянул «Спи, моя радость, усни…», и Алина услышала Вовкино хихиканье. Смеясь, она юркнула в постель, закрыла глаза и мгновенно заснула.