Татьяна Апраксина - Мир не меч - 2

• Название: Мир не меч - 2
• Автор: Татьяна Апраксина
• Жанр: Научная Фантастика

---

Правда, с Хайо им не повезло, но тут уж не вина Ардая — Смотритель в любом раскладе является джокером, планировать его действия бессмысленно.

Когда трудами Хайо из величайшего скандала получился хоть и неприятный, но пшик, Ардай навел свою куклу на следующую удачную мысль: спровоцировать Смотрителя. Разумеется, Идущие в Ночи приняли Грега с распростертыми объятиями и немедля ему помогли организовать похищение Ярославы. К сожалению, то ли Йарстэ было не до того, то ли у него были какие-то свои планы, расходящиеся с планами Ардая, но к похищению он подошел весьма и весьма небрежно. Выделенный им молодняк клана со своей задачей не справился.

Провокация не удалась. Хайо, который не видел за деревьями леса, все-таки ухитрился выкрутиться из ситуации так, что повод к войне опять не образовался. То ли чутье Смотрителю помогло, то ли Город ему откровенно подыгрывал — но и тут у партии войны интрига не удалась.

Остался последний и самый беспроигрышный вариант: обычный конфликт между людьми и тенниками. Для Ардая не составило труда навести одних и других на «правильные» мысли. Учитывая, что у одних были друзья в Квартале Наемников, а среди других инкогнито обреталась девушка из Детей Молнии, все прошло идеально. Ардай даже огорчился тому, сколько усилий раньше было затрачено даром. Мудрствования лукавые оказались, как водится, менее действенными.

Пока Хайо возился со своими женщинами, Ардай умело воспользовался разницей в течении времени между завесами и успел хорошенько взбаламутить воду.

— Сильно, — вздохнул Лаан. — Уважал бы, если б не последствия. Я только одного не понял, а к нам ты зачем явился? Некого было послать?

Тенник впервые за пару часов слегка улыбнулся. Бледные пухлые губы шевельнулись, открыв узкую темную щель рта. Не только голос у него был чужим, но и мимика, оболочка кожи прикрывала совсем иначе слепленную плоть.

Улыбка эта Аэль на редкость не понравилась. Она так и стояла там, куда оттащил ее Лаан, перед ним и перед Вайлем, и не было никакой возможности заглянуть теннику за спину, а казалось, что нужно это сделать, причем срочно.

Чудной запах, которым уже несколько минут наполнялась кладовка, все усиливался. Знакомый для Аэль, даже привычный, но на редкость неуместный здесь и сейчас. Паленая шерсть, горящая плоть. Это тревожило. Она надеялась, что Лиар действительно полностью контролирует Ардая, ведь Крылатый был сильнее. Но от хитрой и расчетливой твари можно было ожидать чего угодно. Помнит ли об этом Лиар? Помнит ли Лаан? Или уже давно поверили в мнимую покорность пленника?

— Честный проигрыш, — сказал Ардай. Потом помедлил секунду, словно взвешивая на языке свои слова, и поправился:

— Проигрыш с честью. И прощальный подарок.

— Аллайо! — вскрикнул Лиар, Аэль не знала этого слова, и не могла угадать смысл...

Угадывать было поздно. Пленник вскинул освобожденные руки, взлетели в воздух капли расплавленного серебра. Фигура облилась темной, бурлящей тьмой, распалась на сотню огненных лоскутов, заполнила собой весь объем комнаты, и не было времени ни думать, что творится, ни опускать руку в карман за пистолетом.

Тень слева — Лиар — метнулась навстречу клубящейся тьме, в самый центр пляшущего черного пламени, но Аэль знала, что Крылатый не успеет; что нельзя успеть... и она сама шагнула навстречу.

Горящая смола, кипящая лава облила ее с ног до головы, выжгла и воздух в легких, и стон на губах. Такой боли Аэль еще не знала, и не было сил даже закричать, оставалось только плавиться рудой, брошенной в жадную топку, сгорать щепкой в жерле вулкана, и понимать, что все, это — конец.

И смерть была освобождением. От огня, от нестерпимой яростной боли, выжиравшей ее изнутри; но она медлила, издевалась, дразнила недоступной близостью — и все не приходила.

Потом боль ушла.

А смерть стала ближе — долгожданные прохладные объятия дождя, нежная бирюза неба, легкое крыло, касающееся лба.

Пылающая тьма хлестнула Вайля по лицу, но в этом прикосновении уже не было силы. Оно обожгло щеку и угасло, но об этом парень не думал. Краем глаза он видел, как вспыхивает черным факелом Лиар, бросившийся наперерез. Вайль смотрел на Аэль, на окруженную густым, липким огнем хрупкую фигурку, оплавляющуюся, как свеча, падающую на пол с той гибкостью горячего воска, с которой живые не могут, не умеют...

Впереди была тьма; в его голове был свет. Свет бил изнутри, разрывая мозг, сводя с ума и подсказывая верное решение: Вайль мог ее спасти. Знал, как. Знание это было куда больше человека, чтобы принять его, нужно было исчезнуть, лопнуть мыльным пузырем, перестать быть собой, уступив дорогу иному, рвущемуся изнутри.

Стать светом.

Открыть рот и сказать: встань и иди!

Он готов был сделать это, он стоял на коленях рядом с единственным любимым человеком, умиравшим на полу зачуханного подвала, смотрел в лицо, превратившееся в обгорелый пергамент, но не видел ни трещин на скулах, в которых запеклась побуревшая от жара кровь, ни лохмотьями сползающей со лба кожи. Страшно было прикоснуться, и за руку взять было нельзя, какой-то частью сознания он это понимал, и прижимал ладони к груди, но видел — совсем другое.

Он видел прежнюю Аэль, то лицо, что знал наизусть, наощупь, губами и ресницами, дыханием и кончиками пальцев.

Видел — и мог спасти, вернуть обратно, но для начала мог — забрать у нее боль, растворить в себе...

...и это было не нужно, потому что это уже сделал Лаан, но то, что мог сделать Вайль, не шло ни в какое сравнение. Он мог оживлять; восстанавливать из пепла; силы было достаточно, нужно было только решиться.

Спасти ее — значило убить себя, перестать быть собой, стать иной силой, светом и лезвием; и он решился, сделал шаг, и шаг оказался длиной с бесконечность, между его началом и концом возникли и умерли три сотни миров, родились и сгорели бессчетные звезды, и Вайль поднял руку, и хотел уже отпустить с ладони свет...

...обожженные черные губы дрогнули.

— Не надо. Прошу тебя.

Лаан перехватил его простертую ладонь, крепко сжал, мешая, не позволяя свету сорваться с пальцев, и Вайль уже хотел ударить его: что же он делал, зачем мешал? Неужели он не понимал, что Вайль — может, что ради этой возможности он отказался от всего, перестал быть?!

— Не надо, Вайль...

Она не могла говорить, не могла, с такими ожогами не говорят, даже если не чувствуют боли, вспышка пламени, «честный проигрыш» Ардая, должен был лишить ее и связок, и половины легких, превратить язык в сухую деревяшку — и все же она говорила.

— Теперь я знаю дорогу домой. Подарок...

— Ну, пожалуйста, останься! — простонал Вайль. — Прошу тебя...

— Нет. Нам больше не по пути. Вайль...

— Да?!

— Число Зверя ты уже знаешь. Сочти число человека. Ради меня.

Вайль готов был поклясться, что в голосе Аэль звенела все та же насмешка, привычная ее ирония, безобидная и меткая. Слов он не понял, не мог сейчас понимать ничего, кроме того, что она — уходит, уходит, не позволив себя спасти, добровольно и по собственному выбору. Выбирает между домом и Вайлем — дом. Сама.

Можно еще было все переиграть, вернуть ее, пусть и насильно — но Лаан тоже понял, что Вайль собирается сделать, и наотмашь, тыльной стороной ладони ударил его по щеке.

— Нет! Она выбрала!

— Я ее люблю... — выговорил ошеломленный Вайль. — Ты не понимаешь...

— Я все понимаю. Я знал ее столько, сколько ты, щенок, не жил на свете. Она — выбрала.

— Но я должен!..

— Не здесь. И не сейчас. Ты стал тем, кем должен, да. И ты будешь делать, что должен. Но — не здесь.

Вайль запрокинул голову к низкому потолку, покрытому пятнами сырости и плесени, прикрыл глаза, чтобы не видеть ни этого потолка, ни ледяного взгляда Лаана, и завыл по-волчьи.

В зверином вое гасла, засыпала на время переполнявшая его сила, оказавшаяся такой ненужной здесь и сейчас, несвоевременная и лишняя там, где у каждого есть право отказаться от жизни, и нельзя это право отбирать, даже если любишь, даже если не мыслишь себя без другого — все равно нельзя, нельзя, нельзя...

Потом была пустота отрешенности и глухой ватный кокон одиночества, накрывшего его с головой. Словно залепили уши, выкололи глаза, бросили в темную теплую пустоту сурдокамеры.

Вайль открыл глаза. Тела на полу рядом с ним уже не было. Лаан сидел, отвернувшись, закрыв лицо руками, и нельзя было его сейчас трогать, ни слова сказать нельзя было, только молчать и быть рядом, не прикасаясь, не делая ровным счетом ничего.

Капали, сочились струйкой воды по стене минуты тишины и безмолвия, и двое сидели рядом, не говоря ни слова, не глядя друг на друга. Каждый нес свою потерю на голых ладонях, без слез и без вздоха, потому что там, где танцует на раскаленных углах боль, там нет места словам. Слова и слезы приходят позже, когда гаснут угли, и остается только невесомый пресный пепел...