Кэролайн Черри - Иноземец

• Название: Иноземец
• Автор: Кэролайн Черри
• Жанр: Научная Фантастика

Кэролайн Джанис Черри (род. 1942) — популярная американская писательница, работающая в жанрах фэнтези и научной фантастики. В основном ее романы и рассказы входят в несколько циклов, хотя есть и совершенно самостоятельные произведения. Одно из последних, научно-фантастический роман «Иноземец», предлагаемый вниманию читателя, говорит о поиске взаимопонимания — самом сложном в человеческой жизни, будь то жизнь биологического вида, народа или отдельного человека.

«Иноземец» — «Foreigner» 1 часть трилогии.

2 часть — «Invader».

3 часть — «Inheritor».

---

В вольном переводе: если тебе придется выбирать, кого предать — айчжи или Банитчи… Так кого ты предашь, Чжейго?

Кого ты уже предала?

А не слишком ли глупо задавать такие вопросы, когда находишься с ней в комнате один на один?

Но, если уж на то пошло, он был один во всей стране, один-единственный человек среди трех миллионов атеви — и миллиардов по всему свету, и он был обязан задавать вопросы — только умнее и мудрее, чем минуту назад; но сейчас он изрядно устал и просто с ума сходил от желания быть уверенным хотя бы в троих из них — в Табини, Банитчи и Чжейго — прежде чем сможет продвинуться еще хотя бы на шаг по гладкой и приятной дороге доверия. Уж слишком много вреда можно принести своему собственному биологическому виду, если поверить лжи, зайти слишком далеко по ложной тропе, оказать слишком много доверия не тем, кому нужно…

Потому что он не был просто переводчиком айчжи. Он имел «центральную ассоциацию», первичный долг, превышающий обязанности перед айчжи, ассоциацию, отпечатанную у него на коже и на лице, — и атеви не могли этого не видеть каждый раз, когда смотрели на него. Не могли заставить себя не видеть.

Он ждал, пока Чжейго продумает ответ, — может быть, даже задавая себе вопросы о своей верности, вопросы, которые атеви, вероятно, предпочитают себе не задавать. Возможно, атевийские мозги, как и человеческие, имеют сотни разгороженных отделений, а хозяин не отваживается распахнуть дверцы во все эти отделения разом и заглянуть внутрь. Неизвестно. Возможно, спрашивать об этом — слишком… слишком лично и слишком опасно. Возможно, вопросы о верности атеви воспринимают, как группа, вынужденная постоянно отстаивать от скептичного окружения свой догмат веры, — и, может быть, сама их концепция ман'тчи в глубине своей фальшива — так всегда считали люди, которые стремились (на эмоциональном уровне) убедиться, что атеви такие же, как мы, так же думают и имеют те же личные и межличностные ценности.

Но пайдхи не может верить в это. Пайдхи не смеет верить в эту смертельную и самую опасную из иллюзий. Ему нельзя мыслить эмоциями, он обязан существовать за их гранью.

И Чжейго, распознав, видимо, что пайдхи за гранью, отказалась отвечать ему. Она снова включила рацию и стала вызывать Банитчи, спрашивать, слышит ли он ее — по-прежнему не глядя на Брена.

А Банитчи по-прежнему не отвечал.

Опять нахмурившись, хотя, возможно, уже по другой причине, Чжейго вызвала штаб и спросила, где Банитчи, знает ли кто-нибудь, где он, — но и штаб не знал.

Может, Банитчи с какой-то женщиной, подумал Брен, но решил оставить эту мысль при себе, предположив, что Чжейго и сама в состоянии до такого додуматься, если об этом вообще может идти речь. Он не знал, спит ли Чжейго с Банитчи. Он никогда не понимал до конца, какие отношения их связывают, кроме тесного и многолетнего профессионального партнерства.

Он видел, как углубляются хмурые складки на лбу Чжейго.

— Пусть кто-нибудь выяснит, где он, — сказала она в рацию.

Существовали вербальные коды; он знал это и не мог сказать наверняка, относится ли к ним ответ, который донесся до него не очень разборчиво: «Лабработа» — так ответил штаб, но Чжейго этот ответ как будто не понравился.

— Передайте ему, чтобы связался со мной, когда освободится, — сказала Чжейго с неудовольствием и после подтверждения щелкнула выключателем.

— Вы не спали прошлую ночь, — сказала она более гладким, профессиональным тоном и, избегая проволоки, открыла выходящие в сад двери, оставив закрытой решетку. — Пожалуйста, отдохните, нади Брен.

Да, он был измотан. Но он получил слишком простые ответы. И не знал, хочет ли, чтобы садовая дверь была открыта. Может, они устраивают ловушку. А он был не настроен изображать из себя спящую приманку сегодня ночью.

— Нади, — проговорил он, — вы забыли мой вопрос?

— Нет, пайдхи-чжи.

— Но отвечать не намерены.

Чжейго пригвоздила его желтым, светящимся взглядом.

— На Мосфейре задают такие вопросы?

— Всегда.

— А у нас — нет, — отрезала Чжейго и двинулась через всю комнату к дверям.

— Чжейго, скажите, что не сердитесь.

Снова тот же взгляд. Она остановилась перед смертоносным квадратом ковра, отключила его и снова посмотрела на Брена.

— Зачем задавать бессмысленные вопросы? Вы все равно не поверите никакому ответу.

Ее слова поставили его на место. Сделали чужим и заставили осторожно подбирать слова.

— Но я — земной человек, нади.

— Значит, все-таки ваш ман'тчи не с Табини?

Опасный вопрос. Смертельно опасный.

— Конечно с ним!.. Но что, если у кого-то два… два очень сильных ман'тчиин?

— Мы называем это испытанием характера, — сказала Чжейго и открыла дверь.

— Мы — тоже, нади Чжейго.

Он все-таки завладел ее вниманием. Черная, широкоплечая, внушительная, она стояла на фоне светлого прямоугольника — в коридоре освещение было ярче. Стояла так, словно хотела что-то сказать.

Но тут назойливо запищала карманная рация. Чжейго лаконично поговорила со штабом, снова спросила, где Банитчи, и штаб сказал, что из лаборатории он уже ушел, но сейчас на совещании и отрывать его нельзя.

— Спасибо, — сказала она в рацию. — Передайте мое сообщение. — И, уже Брену: — Обе проволоки будут активированы. Ложитесь в постель, нади Брен. Если понадоблюсь — позовите, я буду снаружи.

— Всю ночь?

Несколько секунд тишины.

— Не выходите в сад, нанд' пайдхи. Не стойте перед дверью. Будьте благоразумны и ложитесь в постель.

Она закрыла за собой дверь. Проволока автоматически включилась — так он решил. Потому что она поднялась, когда защелкнулся замок двери.

И все это — и Чжейго, и проволока — в самом деле нужно, чтобы охранять мой сон?

И где Банитчи? И что означал этот обмен вопросами, эти разговоры о верности? Он не мог вспомнить, кто первым затронул эту тему.

* * *

Возможно, Чжейго отказалась от спора с ним — но сейчас, на краю сна, когда ему больше всего хотелось спокойствия мысли, он не был уверен даже, кто этот спор начал и кто на нем настаивал или с каким намерением. Плохо справился. Весь вечер с Банитчи, а потом с Чжейго, прошел в напряжении, на грани, как если бы…

Сейчас, когда он прокручивал в мыслях последний разговор, ему казалось, что Чжейго пыталась что-то выведать так же настойчиво, как он сам, хотела узнать что-то, все время — ловила каждую возможность, подталкивала, вызывала на разговор, была готова стерпеть обиду и самое худшее истолкование своих слов. Может быть, просто сказывалась неопытность Чжейго в общении с пайдхи — он больше имел дело с Банитчи и обычно надеялся, что Банитчи все растолкует ей. Но никак не получалось вычислить, почему Банитчи бросил его в этот вечер — ничего не приходило в голову, кроме самого очевидного ответа: что Банитчи, как старший в этой паре, был озабочен более важными для властителя делами, чем какой-то пайдхи.

И, насколько можно судить, ни я, ни Чжейго не добились в споре полного преимущества, ни один из нас не вынес из разговора ничего полезного, что можно обдумать и сделать выводы, — лишь еще одно напоминание и мне, и ей, насколько глубока разница и какой опасностью может обернуться в любую минуту эта непреодолимая граница между атеви и людьми.

Не удалось даже донести смысл, растолковать свою точку зрения одной-единственной женщине-атева, высокообразованной, непредубежденной и имеющей все основания внимательно слушать. Как же тогда удастся передать хоть что-то какому-нибудь совету не в диалоге, а с помощью заранее подготовленных речей, как добиться лучшего понимания у народа в целом, который, после двух столетий мира, согласился: ладно, очень хорошо, что люди остаются на Мосфейре, и с недовольным ворчанием уступил — так уж и быть, пусть компьютеры имеют числа, как имеют определенные размеры столы и определенную высоту — барьеры… но, Господи, даже просто расставить мебель в комнате — это значит соблюсти правильные соотношения и соразмерения и не забыть о счастливых и несчастливых сочетаниях, благоприятных и неблагоприятных — атеви говорят агинги'ай — «счастливая числовая гармония».

Отсюда исходит красота, считают атеви. Несчастливое не может быть прекрасным. С несчастливым нельзя спорить или воздействовать доводами разума. Правильные числа должны складываться, а равное распределение даже в простом букете цветов — это выражение враждебности.

Одному Богу известно, что выразил я в этом разговоре с Чжейго такого, чего вовсе не собирался выражать…

Он разделся, он выключил свет и бросил опасливый взгляд на гардины, которые ничем не намекали на присутствие смертоносной проволоки — или таящегося убийцы. Он лег в кровать — не в том конце комнаты, свежий воздух из решетчатых дверей не доходил сюда по прямой.