Александр Борянский - Гней Гилденхом Артур Грин

• Название: Гней Гилденхом Артур Грин
• Автор: Александр Борянский
• Жанр: Фэнтези

Александр Борянский любит вставлять в свои произведения реально существующих писателей-фантастов. Здесь это Лайк Александр. А в «Белом солнце Одессы» — Лев Вершинин.

---

— Я умею лечить раны, — ответил Йойн.

— Ты давно слушал его? — спросил старец Аметиста.

— Я слушаю Единого.

Они собирались спрашивать его еще — о чем-то чрезвычайно важном для них, а на самом деле бессмысленном — но, к счастью, хнумы слишком долго подбирают слова.

— Лечи! — приказал я, и, взяв его за одежду, протащил мимо старцев к Лайку Александру.

— Эргэнэ, — произнесла гриффина, — ты знала Колдуна?

— Нет, — ответила Эргэнэ и замолчала, силясь правильно объяснить. — Я знала, что он знал. До ухода Колдуна.

— До ухода к Отцу?

— Нет. Тогда… Давно.

Руки Йойна скользили, обнимая Лайка на расстоянии ширины лезвия меча от тела.

— У него нет ран, — сказал он.

— Я знаю, — откликнулся я.

— Нет скрытых ран. Это не мор. Но внутри у него плохо.

Это не мор. Конечно, я не слышал общего вздоха облегчения, но лица старцев, непроницаемые от начала времен, на долю торна сделались еще более похожими.

— Так бывает? — спросил кто-то из них.

Йойн помолчал. Он молчал дольше, чем обычно молчат перед ответом даже хнумы.

— Колдун сказал, когда вернулся: бывает. Болезнь происходит, когда бог задевает материю.

Вопросительная пауза. Никто не произнес: «Что?»

— Болезнь, — повторил Йойн новое слово. — Приближение к смерти. Бог может задеть и одного. Если один ему нужен.

Теперь пауза была полна угрозы и удивления.

— Если хнум нужен Отцу, Отец роняет слезу, — сказал старец.

— Чтобы забрать хнума. А это, — Йойн указал на Лайка, — чтобы научить. Приближение к смерти — не смерть. Он не умрет.

Лайк застонал.

— Почему этого не бывает у хнумов?

Йойн опустил голову.

— Я не знаю, — признался он.

— Ты, — подтвердил старец. — А Колдун?

— Я не знаю, — повторил Йойн.

Старец кивнул и задумался. Я смотрел на него и, кажется, понимал, о чем он думает.

Ладно, ты слушал Колдуна, который оскорбил Единого своим запутанным учением, подобранным во время блужданий среди врагов. Но ведь Колдун еще служил гласом неведомого для нас, дварров. И я, главный сын разрушенного Рубинового Дома, слуга Отца Гор, первый старец дварров, я все эти десять лет ждал его изречений. Я был убежден, что из трех изречений одно будет ответом на страшный, тоскливый, ноющий по ночам вопрос: почему Отец не присылает новых дварров? Или хотя бы почему не падают слезы? Почему нет снов? И дождавшись, вместо ответа… А когда Единый через звезды указывает героя — герой приходит с синими глазами. И после победы в долгожданном бою валится с ног, как мешок, как пойманная в ловушку свинья. Что это?! Так может быть ты, худший из дварров, ученик отступника, раз уж пошли такие времена, что старцам первого круга ничего не снится и они не имеют ответов, может быть ты скажешь, что это значит? И ты говоришь, что дварры не знают чего-то еще, а именно приближения к смерти.

Блаберон! Я стал о многом догадываться.

— Я буду поить его чаем, — сказал Йойн.

— Я отменяю атаку, — напомнила гриффина.

— Будет ли он воином? — спросил старец Аметиста.

— Не знаю, — ответил Йойн. — Я буду поить его чаем.

Старец Рубина кивнул. Это означало: ладно, ученик Колдуна, пока герой жив, можешь поить его чаем.

— Охрану в башню, — приказал старец Аметиста.

Лайк застонал. Йойн укрыл его шкурой.

Все ушли: дварры вслед за старцами, Эргэнэ вслед за гриффиной.

Только два хранителя остались у входа.

Ночью мне был сон. Вернее, несколько снов. Я запомнил их, потому что проснулся.

Мне приснилось, что старец Аметиста тайком от всех вернулся. И его голос: «А что еще тебе говорил Колдун?» Мне приснились шаги на лестнице между первым и вторым ярусами. Я вскочил и схватил оружие. Опасность греет лучше горного «чая». На всякий случай я спустился вниз, послушал. Тишина. Если кто-то и приходил, он уже ушел.

А потом мне приснилась Луна. Прекрасная золотая Луна, она специально изменила свой путь по небу, чтобы поговорить со мной, я плакал и радовался от ее взгляда. «Я спущусь к тебе, Гилденхом!» — сказала она голосом Лайка Александра. — «Я спущусь к тебе, как только соберу себя полностью. Потерпи, мой верный друг, дождись полнолуния, не уходи далеко, иначе я не сумею тебя найти. А когда я спущусь, ты подаришь мне целый народ. И сохрани моего любимого сына!»

Я открыл глаза. Везде было тихо. Черные рыцари… Я пожалел об упущенной возможности.

Девять. Просто число — девять. Его странный образ. Испорченная восьмерка.

Колдун, Грей-Дварр и оба дракона, сейчас вовсе не страшные, стояли почему-то вместе и равнодушно глядели сквозь меня. Я, живой, был безразличен им, мертвым. Затем я увидел Йойна. «Колдун прав!» — закричал Йойн. — «Он все сказал верно! Все три изречения!» Мне показалось странным, что Колдун стоял рядом с Грей-Дварром и драконами, а не с Йойном, который ему так верил. «Да, молодой человек, не знаете вы сущности вещей!» — вдруг произнес Грей-Дварр, а черный дракон широко улыбнулся.

Грязная, покрытая паутиной дверь медленно, со скрипом отворялась…

«Пусть мой любимый сын встретит меня в Даркдварроне», — прошептала Луна…

…Он все сказал верно! Все три изречения!

На этой фразе я проснулся.

Грима принесла «чай».

Колдун…

Появился Йойн.

— Вечером он заговорит.

Я кивнул.

Светло. Черные рыцари уже уплыли.

Утро я провел, размышляя о сущности трех изречений.

Когда последний павший хнум был похоронен в недрах горы, старцы объявили трапезу. Тело Верховного Стратега Селентины осталось без погребения: оно бесследно растаяло в драконьем пламени раньше срока. Дварры желали оказать ему почести, но на месте схватки были найдены лишь два меча.

После трапезы хнумы прощались с братьями перед лицом Единого под слезами гор. Я не мог прощаться с братьями перед лицом Единого. Братья — это равные сыновья одного города, и мои братья — рыцари Гилденхома.

Первый, легендарный меч Грей-Дварра я взял себе. Да, слишком велика слава. Я, конечно, отдам его Лайку, когда Лайк вновь станет воином.

Вечером я пришел к нему. Он все так же беспомощно лежал, но уже осмысленно глядел перед собой.

Я сел рядом с ним.

— Радуйся, победитель! — повторил я его слова.

— У нее жалобный голос… — тихо произнес Лайк.

— У кого? — не понял я.

— У Луны. Голос касатки… Ее корабль тонет, а она стоит у штурвала…

Я невольно поискал глазами Йойна. Мне показалось, что Лайк бредит от слабости.

— Синие глаза или красные… Победитель, Гилденхом, тот, кто больше сделал для вечности.

— И для своих богов!

— Это и есть вечность. Для богов год как торн. А вся жизнь… прогулка…

— А Лунная Заводь… — начал я.

— Лунный каприз, — прошептал Лайк. — Я хотел успеть… Я хотел сделать вылазку… Догнать… Добить… А хотеть нужно только исполнить волю Луны. Просто. Но понять, в чем эта воля…

Сон. Какой-то сон. Мне надо было сказать ему что-то важное. Я знал, я слышал что-то, оно вертелось в голове, оно прямо-таки чесалось в подсознании, но извлечь его наружу не удавалось.

— Ты стал много понимать, Гилденхом, — сказал Лайк. — Я не ошибся.

Но я должен, должен открыть ему!..

Медлительная тяжеловесность ума. Я оглянулся. Хранители, подлинные дети камня, недвижимо стояли у входа рядом со своими факелами.

Еще восемь дней упали в колодец Единого, первая треть одиннадцатой лунной доли была позади. Столько, сколько необходимо, чтобы погребенные тела окончательно растаяли.

Лайк поправился. Вчера он сам отправился на круг к старцам, а нынче, кажется, был готов заново прошагать расстояние от Храма до Темного Аметиста с мешком за спиной и рыцарем Артур Грином по левую руку. Но предложение старца Рубина вылететь с гриффинами на разведку встретил решительным отказом.

Мне выделили отдельную, «свою» гриму. Теперь у Эргэнэ была грима и у меня была грима. Я был настоящим хнумом. Я даже привык есть один раз в день и думать об этом как о благе.

Иногда я непроизвольно прикасался к ножнам, скрывающим знаменитый клинок.

У Лайка гримы не было. Он не принял ее, чтобы оставить при себе Йойна. Однако едва Лайк поднялся на ноги, хранители увели Йойна к старцам. Больше я его не видел.

Эргэнэ учила меня летать на грифоне. Я отдал ей свой прежний меч, с селентинским клинком она казалась еще меньше. Конечно, гриффине меч ни к чему, как и мне, надеюсь, не придется защищать замки, поднимаясь на десять-пятнадцать свордов над землей. Но познавать нечто новое — как это свойственно Королевской Республике!

Вчера объединенный круг принял решение заключить союзный договор с Селентиной и вручить Лайку Александру грамоту для заверения ее Оракулом.

А за час до захода солнца наблюдатель морской башни сообщил о появлении корабля. Флаг на корме был синий с золотой полосой.