Буренин Николай - Николай Евгеньевич Буренин «ПАМЯТНЫЕ ГОДЫ»

• Название: Николай Евгеньевич Буренин «ПАМЯТНЫЕ ГОДЫ»
• Автор: Буренин Николай
• Жанр: Прочая документальная литература

---

Л. Б. Красин.

Забирал “детские игрушки” наш извозчик, рабочий-латыш по кличке “Владимир”. Он зорко наблюдал, чтобы никто его не проследил.

Когда возникло подозрение, что за мастерской ведется наблюдение, ее временно ликвидировали. Л. Б. Красин. Нужно было создать новую мастерскую. Токарь Обуховского завода А. И. Булыгин, старый партиец, состоявший еще в петербургском “Союзе борьбы за освобождение рабочего класса”, открыл в полуподвальном помещении на Петербургской стороне, на Разночинной улице, мастерскую по починке самоваров и другой домашней утвари. Здесь был установлен токарный станок и налажено производство оболочек для бомб и ударных механизмов.

Труднее было организовать в большом количестве производство необходимого для ручных бомб взрывчатого вещества.

Чтобы решить эту задачу, нужно было использовать опыт не только питерской, но и других боевых организаций. В частности, серьезных успехов достигли киевские товарищи. Там группа боевиков во главе с Сергеем Сулимовым организовала летом 1905 года мастерскую по производству взрывчатых веществ и ручных снарядов - бомб. Первое испытание, проведенное в окрестностях Киева, прошло успешно.

Один из киевских боевиков-Сулимов- осенью на явке Южного бюро ЦК РСДРП встретился с членом ЦК Дубровинским (“Иннокентием”). “Иннокентий” предложил Сулимому и его товарищам ехать в Питер, чтобы организовать там производство снарядов. С помощью “Иннокентия” я по поручению боевой группы связался с товарищами, приехавшими из Киева. Мы решили открыть на Малой Охте, в одном из переулков, сплошь заселенном кустарями-ремесленниками - столярами, мебельщиками, гробовщиками, сапожниками, - мастерскую “по производству фотографических аппаратов”. На деле в этой мастерской изготовляли не фотографические аппараты, а динамит, пироксилин, гремучую ртуть.

Товарищи, приехавшие из Киева, были смелыми людьми, готовыми идти на какой угодно риск. Только с одним моим требованием они долго не могли примириться: им категорически запрещалось посещать партийные собрания, митинги. Нетрудно было понять этих товарищей. Они приехали в Питер накануне всеобщей октябрьской стачки, в разгар революции. Город бурлил, всюду проходили митинги, собрания, забастовки, звучало пламенное революционное слово. А они должны были отойти от всего этого, замкнуться в своей мастерской.

Вообще должен сказать, что товарищи, работавшие в химических лабораториях, тяжелее всего переживали свою полную изоляцию от политической жизни. Люди, в большинстве своем молодые, полные революционной энергии, должны были в целях конспирации на неопределенное время как бы уходить из жизни, сознательно от нее отказываться. В особенности это было трудно, когда события нарастали и высоко поднималась революционная волна.

Вскоре мастерская “по производству фотографических аппаратов” заработала на полный ход, и у нас появился динамит собственного производства.

В конце 1905 года в нашу боевую группу вошел Александр Михайлович Игнатьев, впоследствии видный советский изобретатель. У Игнатьева на Карельском перешейке было. свое имение Ахи-Ярви. В этом имении один из наших химиков-И. И. Березин (“Илья”) наладил выработку пикриновой кислоты. Вспоминаются некоторые подробности его работы. Из пикриновой кислоты вырабатывалось взрывчатое вещество - мелинит. Получавшийся при этом желтый осадок проникал всюду, буквально во все поры. У Березина целый год даже белки глаз были желтые.

Однажды товарищи, работавшие в этой лаборатории, ехали зимой из имения Ахи-Ярви на ближайшую железнодорожную станцию Райвола. Возвращаясь, они обратили внимание на желтые следы у дороги, ведущие на почтовую станцию Кивинеб, лежавшую на пути в Райволу. Зная, что где-то неподалеку находилась какая-то подпольная эсеровская лаборатория, наши химики сказали:

- Вот черти эсеры. Они, наверное, гонят пикриновую кислоту! Хороши конспираторы!

Каково же было смущение наших товарищей, когда оказалось, что следы ведут на Ахи-Ярви! Тогда стали после работы усиленно мыть подошвы, но всё равно следы оставались на снегу. Только выпадавший свежий снег спасал положение, - следы заметались.

Несмотря на все усилия, нам никак не удавалось полностью пресечь кустарничество в таком опасном деле, как производство бомб. На наши явки постоянно приезжали товарищи со своими проектами или даже готовой продукцией.

Однажды из Риги в Петербург на одну из явочных квартир привезли корзиночку с тремя бомбами. Квартира находилась под подозрением, и ее нужно было немедленно очистить. Мне пришлось корзиночку с бомбами взять к себе домой.

Потом, чтобы решить вопрос, что же делать с этими бомбами, - к слову сказать, очень подозрительными, так как внутри у них то и дело что-то дребезжало, - я забрал одну из них и в енотовой отцовской шубе поехал на лихаче в военно-морскую техническую лабораторию, где работали “Альфа” и “Омега”.

Жандармы осматривают паровоз на пограничной

станции Белоостров, ищут нелегальную литературу,

оружие.

Лихач и шуба, как и следовало ожидать, произвели впечатление на дежуривших солдат. Меня с почетом проводили в приемную. Выбрав удобный момент, я извлек бомбу из кармана и показал нашим химикам. Их возмущение при виде такого кустарного, любительского изготовления “изделия” не поддается никакому описанию. Они приказали немедленно уничтожить эти бомбы и даже пригрозили, что будут требовать моей “отставки”.

Легко сказать: немедленно уничтожить. Но как это сделать?

Будучи музыкантом, я часто выступал в концертах. В тот вечер мне предстояло аккомпанировать кому-то из крупных артистов. Ко мне домой должны были прийти трое товарищей и унести злосчастные бомбы. Но пришли только двое, и одна бомба осталась. Я не имел права держать ее у себя. И вот, одевшись к концерту - во фраке, в лакированных башмаках, в енотовой шубе, - я за полчаса до начала выступления выхожу с бомбой в кармане на Рузовскую улицу. Оглядываюсь вокруг. Куда же деть бомбу?

Мне пришла в голову мысль потопить ее в Обводном канале. Стоял сырой, ненастный день. Кто помнит берега Обводного канала в старое время, его скользкие глинистые откосы, тогда еще даже не укрепленные, тот поймет мое затруднительное положение. Стал спускаться и, конечно, на полах моей шубы мгновенно поехал вниз, держа в поднятой руке бомбу и до ужаса опасаясь толчка. Я был уже уверен, что всё кончено и в самом лучшем случае я упаду в воду, но мне удалось удержаться за какой-то предмет. Тогда я стал осторожно “топить” бомбу. Удалось подсунуть ее под какое-то бревно. На четвереньках, всё время соскальзывая вниз, я с трудом выбрался на тротуар и, подойдя к фонарю, с ужасом увидел, на что я похож. Пришлось зайти к одному из знакомых, чтобы привести себя в порядок. Свой плачевный вид объяснил неудачным падением. На концерт я, конечно, основательно опоздал.

Как и следовало ожидать, наши химики “Альфа” и “Омега” доложили “Никитичу” о том, как я, нарушив все правила конспирации, привез им среди бела дня самодельную бомбу, которая при малейшей неосторожности могла взорваться. Разговор с Л. Б. Красиным ничего хорошего мне не предвещал. Я знал, как строг и непримирим “Никитич” к малейшим нарушениям требований конспирации. “Ну, всё пропало, он просто меня выгонит”, - думал я. Однако мои опасения не оправдались.

Когда я подтвердил, что факт, сообщенный химиками, действительно имел место, Леонид Борисович отчитал меня так, что я совершенно растерялся и, что называется, света божьего не увидел. А после этого он попросил меня всё-таки рассказать, как было дело.

Слева направо: В. Шеберг, Н. Буренин, Э. Карлсон.

Уже во время рассказа я почувствовал, что завоевал Леонида Борисовича, что он “мой”. Глаза его заблестели, он заразительно смеялся, слушая мой рассказ о том, как наши педантичные “химики” принимали из моих рук дребезжавшую бомбу. Еще больше смеялся Красин, слушая, как я, одетый по последней моде, во фраке, в барской шубе, чуть не скатился в Обводный канал. Мне всё простилось, и мы расстались с “Никитичем” друзьями.

Бомбы не раз ставили меня, как и других участников нашей Боевой технической группы, в затруднительное положение.

Однажды надо было доставить бомбу в помещение курсов Лесгафта и сделать это не позднее четырех часов утра. Я узнал об этом только вечером, и не было никакой возможности найти надежного товарища, чтобы выполнить поручение. Скрепя сердце пришлось взяться за него самому. Благополучно получив бомбу в назначенном месте, я свез ее по адресу. Был уже час ночи.

К большому огорчению, бомба не была как следует подготовлена. Нужен был другой шнур, раза в три длиннее. Времени до четырех часов оставалось мало, и надо было спешить. Договорились, что, если всё будет благополучно, товарищи откроют форточку в нижнем этаже и при условном стуке примут от меня пакет. Я решил немедленно поехать к “Омеге” на квартиру. Насколько я знал, он один только и мог выручить из беды. К счастью, у Мариинского театра я встретил шикарного лихача, правда, на чересчур заметной белой лошади. Однако долго рассуждать не приходилось. Я изобразил из себя доктора, вызванного к тяжело больному пациенту. Под тем же предлогом я почти в два часа ночи миновал дежурившего дворника. Мне долго не открывали, но я слышал движение в квартире и понял, что “Омега” готовится встретить “ночных гостей”, то есть полицию. Наконец дверь приотворилась, и меня осветил через щелку электрический фонарь. Увидев, что я один, “Омега” впустил меня. За двадцать минут всё было сделано, оставалось только свезти бомбу обратно. Не доезжая до курсов Лесгафта, я отпустил извозчика, но, когда подходил к дому, заметил, что у ворот вместо дворника ходит городовой. Однако, как мы условились, форточка в нижнем этаже была открыта, следовательно, внутри всё обстояло благополучно. Улучив момент, когда городовой вошел в ворота, я стремительно подошел к окну и сунул в форточку мою драгоценную ношу. Товарищи ждали меня и моментально приняли пакет. При последовавшем вскоре обыске агенты охранки нашли эту бомбу и были крайне удивлены длиной ее зажигательного шнура.