Кит МакКарти - Окончательный диагноз

• Название: Окончательный диагноз
• Автор: Кит МакКарти
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Триллер
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91181-571-4

Новые расследования паталогоанатома Джона Айзенменгера. «Окончательный диагноз», третий роман английского писателя Кита Маккарти, сюжетно продолжает его предыдущие книги («Пир плоти» и «Тихий сон смерти») и вовлекает постоянных героев авторского детективного цикла — Джона Айзенменгера, Елену Флеминг и Беверли Уортон — в новое запутанное и опасное расследование. Жестокое убийство Дженни Мюир, найденной в саду собственного дома с изъятыми внутренностями и мозгом, заставляет вспомнить о серии аналогичных убийств, потрясшей Лондон четырьмя годами ранее. Начавшееся следствие выявляет целую череду вопросов, ответы на которые волею обстоятельств предстоит найти героям книги. Как связано новое преступление с прежними? Кто из двух братьев-близнецов Пендредов в действительности повинен в предыдущих убийствах? И что из прошлого своей жены скрывает Джеффри Бенс-Джонс, респектабельный начальник медицинской службы Западной Королевской больницы? Меж тем убийства продолжаются, одно преступление накладывается на другое, образуя многослойную детективную интригу, венчающуюся неожиданным и леденящим душу финалом.

---

Вдовец покачал головой:

— Мы не видели в них необходимости.

— Вы давно женаты?

— Три года. Почти четыре.

— А сколько Тому?

— Три.

Райт прилежно занес все эти сведения в свою записную книжку, скрывая тот факт, что они не представляют для него никакого интереса.

— Зачем? — спросил Мюир, глядя на макушку Райта, на то самое место, где в последнее время начала образовываться лысина.

Райт не понял, что Мюир имеет в виду, и Кларк переспросила:

— Зачем что?

— Зачем ее убили? — повернувшись к Кларк, повторил Мюир и вдруг, словно впервые догадавшись, добавил: — Ее изнасиловали?

Перед мысленным взором Райта промелькнули всевозможные виды мертвой Дженни Мюир. Одежда спереди была разорвана, и вокруг было столько крови, что Райту мало что удалось рассмотреть. Он хотел было убедить этого маленького и вконец потерянного человека, сидевшего перед ним, что уж об изнасиловании-то он может не волноваться, но Мюир не нуждался в лицемерных утешениях.

— Подробности будут известны только после вскрытия, — произнес он как можно мягче и, чтобы компенсировать неопределенность своего ответа, спросил: — Скажите, мистер Мюир, вы не знаете кого-нибудь, кто мог бы желать зла вашей жене?

Это был бессмысленный вопрос. Кто мог настолько воспылать ненавистью к уборщице и жене сотрудника совета, чтобы умертвить ее подобным образом?

Следующий вопрос Райта прозвучал так, словно он озвучивал собственные мысли:

— Она случайно не была знакома с Мартином Пендредом?

Мюир поднял голову, и Райту показалось, что в его глазах мелькнул какой-то отклик, который тут же угас.

— Не знаю, — покачал он головой.

Несмотря на возможную ошибочность своего впечатления, Райт решил развить эту тему.

— Вы уверены? Она не могла знать человека с таким именем до того, как познакомилась с вами?

— У нее не было настоящих приятелей до меня. — Он произнес это с гордостью, не заметив изумленного взгляда, который Кларк бросила на Райта.

— А чем она занималась перед тем, как вышла за вас замуж, мистер Мюир?

— Работала секретаршей.

— Она никогда не работала в Западной Королевской больнице?

Мюир этого не знал, и Райт счел необходимым это проверить, поэтому он спросил о ее девичьей фамилии.

— Педжет.

Райт уже начал было записывать это в записную книжку, как его вдруг осенило.

— Дженни Педжет? — переспросил он. Он мало что знал о деле Пендреда, но это имя стало притчей во языцех.

— Да, — подтвердил Мюир, услышав изумление в тоне собеседника. — А в чем дело?

Однако Райт, чувствуя, как его переполняет возбуждение, отделался лишь общими словами и откровенной ложью.

Когда Пендреды пошли в первый класс, их поведение стало не просто несносным, а патологическим. Их поступки стали настолько неадекватными, что руководство начальной школы вынуждено было пригласить психолога, который сначала поставил Мартину и Мелькиору диагноз «аутизм», а затем изменил его на тяжелую форму синдрома Аспергера, — изменение, которое скорее говорило о социомедицинских тенденциях, нежели отражало их реальное состояние.

Ни отец, ни мать Пендредов не придали этому особого значения. Несмотря на разъяснения, они не хотели мириться с мыслью, что их дети больны, и продолжали считать их просто «необычными»; понятие «болезнь» просто не укладывалось у них в голове. К тому же лекарств от этого не существовало, так какая разница, как назывались те причины, из-за которых Мартин и Мелькиор вели себя подобным образом?

Впрочем, как бы эта причина ни называлась, суть заключалась в том, что, несмотря на последующие годы обучения, восприятие их не улучшалось и они практически ничего не усваивали. Замкнутость мальчиков граничила с полным отчуждением, реакции их были непредсказуемы, их представления о мире оставались тайной, а лица выражали полную индифферентность.

Их академические успехи оставались чисто символическими.

Они вполне могли прожить свою жизнь и уйти, как и все остальные, в благословенное небытие, если бы им не повстречался на жизненном пути Гари Ормонд.

Кули сидел на кухне с таким видом, словно только что пережил приступ астмы. Выглядел он совсем плохо: лицо было бледным, его била дрожь, а дышал он так, словно ему не хватало воздуха, — казалось, он вот-вот лишится сознания. Когда в кухню вошел Гомер, Блументаль, склонившийся над Кули с заботливым видом, едва поднял голову.

— Где он? Где мозг? — В голосе Гомера определенно слышалось радостное предвкушение.

— Там, в сарае, — ответил Блументаль, не глядя на Гомера и продолжая заниматься Кули.

Внутри сарай выглядел именно так, как это представлял себе Гомер, за исключением одной мелочи. Среди затянутых паутиной банок со старой краской, сломанных игрушек, пустых картонных коробок и заржавевших садовых инструментов стоял небольшой холодильник. В сарае могли уместиться только двое, и незнакомой даме-судмедэксперту пришлось уступить Гомеру место. От нее исходил легкий аромат сирени, который так любила мать Гомера.

Внутри Молл делал снимки, которым позавидовал бы Сальвадор Дали. Дверца холодильника была открыта, свет внутри включен, и на полочке в дымке пара, томно окутывавшего обычные упаковки с продуктами, лежал человеческий мозг.

Гомер торжествующе улыбнулся, заглянув через плечо Молла, внутри которого что-то хрипело, шипело и булькало, словно в его упитанном теле скрывался гейзер, которому уже лет пять как следовало извергнуться. Эти звуки проявлялись столь бурно, что Гомер поинтересовался, все ли с ним в порядке.

Молл, имя которого давно было позабыто большинством его коллег (но, к счастью, не бухгалтерией), лишь слабо улыбнулся. Лицевые мышцы двигались слабо, словно подверглись внезапной атрофии.

— Все отлично, старший инспектор, все отлично, — ответил он бодрым голосом, ибо десятки тысяч картин убийств, кровопролитий, жестокости и насилия лишили его способности испытывать потрясение.

Гомер вернулся на кухню, на которой мало что изменилось, — похоже, Кули не стало лучше.

— Что с ним такое? — осведомился Гомер у Блументаля, который по-прежнему стоял, склонившись над юным констеблем. Блументаль был худым, высоким и походил на профессора. У него была козлиная бородка, и держал он себя с видом всеведения, но не всемогущества: «Мне все известно, но пользоваться своими знаниями я предоставляю болванам».

— У него приступ неконтролируемого страха.

Гомера постоянно окружали толпы некомпетентных людей, и он всегда был готов объявить об этом во всеуслышание.

— Черт побери! Да скажи ты ему, чтоб он взял себя в руки!

Блументаль, Кули и Гомер сидели в маленькой кухоньке, а мимо задней двери и выхода в коридор то и дело мелькали какие-то люди. Место не очень подходило для словесной схватки, но Блументаль уже был сыт Гомером по горло.

— Может, тебе, Гомер, и доставляет удовольствие весь этот ужас, а вот нам нет. Нам трудно держать себя в руках, а Кули — труднее всех. Он не работает еще и года и пока не привык к придурочным идиотам и их забавам. Он только что пережил потрясение, открыв холодильник и обнаружив там между мороженой фасолью и куриными наггетсами человеческий мозг. Думаю, ничего удивительного, что он чувствует легкое недомогание.

Гомер и Блументаль были давно знакомы, и их отношения были отмечены регулярными словесными перепалками и стычками, сопровождавшимися обоюдными колкостями разной степени резкости, что, как ни странно, не мешало им уважать друг друга. Гомер только хрюкнул — звук, который мало что означал бы, будь он издан свиньей, зато в устах Гомера говорил о том, что тот, так и быть, промолчит, хотя ему есть что сказать.

— Недомогание — это одно, но он выглядит так, словно его пора госпитализировать, — заметил он, кинув взгляд на Кули.

Блументаль вздохнул, отошел от Кули и вывел инспектора в коридор.

— Мой дорогой Гомер, — промолвил он, — вы никогда не отличались особой толерантностью, но сегодня вы просто невыносимы. Откуда эта нетерпимость?

Гомер был не из тех, кто любил откровенничать, и это иногда доводило Райта до бешенства, однако на этот раз он решил изменить себе:

— Точно такое же, да?

— Правда?

— Абсолютно идентично.

Разговор с Гомером напоминал Блументалю обращение Моисея к наиболее недостойным представителям избранного народа.

— О чем ты? — осведомился он.

— О деле Пендреда! Ты что, не заметил? Ты же не мог забыть!

Блументаль закатил глаза:

— Ну, о таком трудно забыть. Только умственно отсталый может стереть из памяти те ужасы, которые вытворял Мелькиор Пендред. И конечно же, я обратил внимание на сходство. Перерезанное горло, выпотрошенное тело, спрятанный мозг. И тем не менее это никого не приводит в особый восторг.