Марта Остенсо - Шальные Кэрью

• Название: Шальные Кэрью
• Автор: Марта Остенсо
• Издательство: ИМП «Рубикон», РИП «Оригинал»
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-7707-7286-7

Героини обоих романов мало похожи. Одна сделала головокружительную театральную карьеру. Другая стала учительницей. А объединяют их дары щедрой судьбы: торжествующая разделенная любовь стала достойной наградой обеим за все трудности, недоразумения, ошибки на пути к счастью.

---

Мать Эльзы была на кухне.

– Пойди туда, Стив, и займи Кэрью, покуда я здесь покончу с ужином, – поспешно сказала она. – А ты, Эльза, накрой-ка на стол. И незачем тебе было убегать из дому, раз знаешь, что ты мне нужна!

Сквозь открытую дверь Эльза, накрывая на стол, слышала голоса гостей, теперь менее громкие, чем раньше. Теперь, вероятно, они уже знали про Рифа, иначе для чего было бы мисс Хилдред говорить шепотом? Сейчас шаги отца раздавались по лестнице. Прежде чем выйти к гостям, он пошел к Рифу. Он ступал мягко, приглушенно, и Эльза тоже накрывала на стол как можно тише, чтобы слышать наверху направление отцовских шагов, которые, наконец, остановились у кровати Рифа. Эльза на минутку застыла неподвижно и услышала, как Ленни зовет у риги дядю Фреда. Затем из гостиной донесся шепот мисс Холдред, и стало слышно, как на кухне что-то передвигает на плите мать. Но главное, она услышала громкий стук своего сердца в то время, когда она ждала, раздастся ли голос Рифа в ответ на слова отца. Что, если отец окликнет его, потом заговорит еще и еще, а ответа не получит? Ведь часто люди умирают во время сна! Так говорила старая Сара Филлипс. Мягкие шаги отца снова раздались над головой. Очевидно, он уходил из комнаты.

– Ну, и спит же наш мальчик! – сказал он, спустившись с лестницы.

Потом вошел в гостиную.

– Поторопись-ка, Эльза! – проговорила мать, выходя из кухни и нервно глядя на дочку.

Румяные пятна на ее щеках разгорелись от очага.

Не очень-то поторопишься, когда надо прислушаться к разговору в гостиной – тихому, серьезному разговору, который, конечно, касался Рифа и того, как он полез в темноте опускать мельничные крылья, не работавшие исправно уже несколько недель, и как внезапно на них налетел порыв ветра. Люди иногда умирают во сне. Но почему они не почувствуют, что умирают, и не проснутся вовремя?

– Да, это большая потеря для нас, – говорил отец в гостиной, – он обещал быть мне славным помощником. Ну, мы дадим ему образование и приложим к этому все усилия.

Как будто отец раньше никогда не говорил о том, что хочет дать Рифу образование!

И вот все вошли в столовую. Отец Эльзы подошел к маленькому шкафу в углу, где хранил бумаги.

– Я хочу дать вам сейчас расписку, мисс Хилдред, а то как бы не позабыть, – сказал он.

– Садитесь, пожалуйста, – пригласила гостей мать, неловкими движениями своих красных рук указывая на места и усердно придвигая стулья.

– Вы можете передать от меня вашему брату, мисс Хилдред, что на сотни миль от Сендауэра нет лучшего участка земли, – с гордостью произнес отец, усаживаясь за стол и протягивая листок белой бумаги Хилдред Кэрью.

– Кэрью, мистер Бауэрс, лучше всех знают толк в земле, – ответила она, – если они покупают землю, так покупают самую лучшую. У них с землей то же самое, что и с женщинами. Дедушка говаривал, что человек может верно судить о чем-нибудь только в том случае, если знает толк в женщинах и лошадях. Если бы они умели еще и пользоваться своим добром, то лучше ничего и не придумать. Но вся беда хорошей земли, хороших женщин и хороших коней в том, что Кэрью приходит конец, как только они достигнут того, чего желали.

Отец Эльзы засмеялся и стал передавать гостям кушанья.

– Дайте им срок, мисс Хилдред, они научатся! – сказал он.

– Пхе! Срок! Да у них это в роду. Мужчины Кэрью своевольничали в течение стольких поколений, что их ничем не исправишь. Уж мне ли не знать их, мистер Бауэрс! Я прожила среди них немало лет. Когда-то давно в истории рода были один или два пирата, и кровь Кэрью хранит с тех пор эту заразу. Это единственное и лучшее объяснение их характера.

Отец Эльзы усмехнулся и ответил:

– Надеюсь, что ваша невестка лучшего мнения об этой семье, чем вы.

– Кэрью – отличная семья, мистер Бауэрс, – ответила очень мягко Грэс Кэрью, – Хилдред по временам…

– Пф! Я говорю правду, Грэс! Вы и сами знаете это хорошо. Мужчин Кэрью могло бы еще исправить фермерство, но они больше думают о конских скачках, чем об урожае. Они накупают земель больше, чем могут обработать как следует, и тогда они пускают в ход машины, вместо того, чтобы работать руками. Как ни взгляни, все равно они безнадежны. Их женщины знают это.

Огоньки снова забегали в глазах у мисс Хилдред, и Эльза радостно насторожилась. Рядом с девочкой сидел Бэлис, которому все это сильно надоело. Можно было даже подумать, что он чувствовал себя слишком взрослым, чтобы выдерживать разговоры женщин Кэрью о мужчинах их рода.

И вот, из чистого озорства, Бэлис тайком вытянул ногу и поставил носок своего сапога на голый палец Эльзы. Прижав ее ногу к полу, он даже не взглянул на Эльзу. Она резко взвизгнула, но Бэлис продолжал смотреть прямо перед собой. Через мгновенье, впрочем, он обернулся к ней и широко ухмыльнулся.

– Не вздумайте пялить глаза на нашу Эльзу, молодой человек! – сказал отец Эльзы, грозя Бэлису пальцем.

– Стив! – запротестовала мать девочки.

– Боже избави! – прошептала мисс Хилдред.

– Я сама вышла замуж за Кэрью, – медовым голосом произнесла миссис Грэс, – а для девушки может быть жребий и похуже.

– Хуже этого быть не может! – отрезала мисс Хилдред.

ГЛАВА IV

В ноябре того года, когда Эльзе Бауэрс исполнилось четырнадцать лет, у полусгнившего столба изгороди был найден мертвым работник, которого на время жатвы нанял Дэл Уитни. Ствол дерева, который он вырубил вблизи ручья и принес сюда, чтобы поставить его вместо старого, лежал на земле рядом с трупом.

– Уж положен человеку предел в его жизни, а дальше ни-ни! – заметила старая Сара Филлипс во время своего дневного визита к Бауэрсам в ближайшее воскресенье. – Ай-ай-ай! Яко тать в нощи, как говорится. Да это так и есть, так и есть.

– Иосафат! – послышался из гостиной внезапный возглас дяди Фреда, сидевшего там за столом, и вслед затем раздался громкий хохот Стива Бауэрса. Господь, как доказывал отец Эльзы, не вменит человеку в вину, если он играет в карты по воскресеньям только потому, что слишком устает в остальные дни. Дядя Фред и отец большую часть воскресного дня проводили за игрой в пинокль. Накрывавшая на стол Эльза приостановилась на минуту и заглянула через дверь в гостиную. Отец откинулся на спинку стула и заливался смехом, глядя на дядю Фреда, который тихонько тряс головой и что-то мрачно бормотал, тасуя карты. А с кухни доносился писклявый голос Сары Филлипс, и ее старческое бормотание о смерти и о печальных событиях, которые подстерегают человека на его жизненном пути.

Как легко жизнь принимает праздничный вид, думала Эльза, вопреки бормотанию бедной старой Сары; вопреки тому, что там, у гнилого столба, целый день лежал человек, которого смерть застигла в разгаре работы; вопреки бесчисленным скорбям, которые так или иначе время заставляет забывать. Да вот, к примеру, тот ужасный августовский день четыре года тому назад, когда Эльза с утра до вечера боялась, что Риф никогда не проснется от забытья, в которое он впал после посещения доктора Олсона. Острое страдание того дня с течением времени постепенно смягчилось и могло бы быть совсем позабыто, если бы последней весной не напомнило о нем выражение глаз Рифа, когда он сообщил, что Бэлис Кэрью избран для произнесения прощальной речи от лица всего класса, кончавшего через месяц высшую школу в Гэрли. Эта честь, по всей справедливости, должна была принадлежать Рифу, а отнюдь не Кэрью. Выражение, которое Эльза уловила в глазах Рифа, не говорило ни о разочаровании, ни о зависти. Это было то же самое выражение, какое она подметила более четырех лет тому назад, когда Риф, уезжая в поле, взял из рук отца вожжи и попробовал править лошадьми, но через минуту должен был отказаться от этого, потому что не мог править телегой своей единственной рукой, тем более, что это была левая рука.

– Ах, если бы у меня были обе руки! – сказал он тогда, и это было все.

И вот тогда-то Эльза и подметила какое-то особое выражение в его глазах. То же самое было и теперь, когда он сообщил им о чести, выпавшей на долю Бэлиса Кэрью. Когда он рассказал об этом, все замолчали, и Эльза, внимательно наблюдавшая за ним, угадала, что он беззвучно прошептал в этот миг: «Ах, если бы у меня было две руки!». Но сейчас, когда Риф находился далеко, в юридической школе в Миннеаполисе, и это печальное воспоминание уже затуманилось.

Сейчас был воскресный ноябрьский вечер, с холодной телятиной и тыквенным пирогом на ужин, с игрой отца и дяди Фреда в пинокль в гостиной, и, несмотря на отсутствие чего-либо особенного, дом сиял и полнился бодрой жизнью. Он как будто хотел сказать: «Вот стою я здесь среди степей – четыре стены да крыша – и укрываю и согреваю человеческие существа, защищая их от ночного мрака и сурового ветра, дующего с желтеющих пустынь запада!». На стол была постлана белая скатерть, вместо другой, с красными полосами. Это значило, что сегодня воскресенье, и что в доме гостья, хотя бы только старая Сара Филлипс. По случаю праздника Эльза поставила также и хрустальную вазочку для варенья – она сказала как-то Лили Флетчер, что вазочка эта хрустальная, а теперь почти поверила в это сама, – положила и серебряную ложечку с замысловатой ручкой, ложечку, которую преподнесли в футляре, вместе с двумя другими, матери Эльзы во время прощального вечера в честь ее отъезда из Айовы.