Андрей Посняков - Посол Господина Великого

• Название: Посол Господина Великого
• Автор: Андрей Посняков
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2005
• ISBN: 5-94371-698-X

Поединки и детективные загадки, любовь и утраты, зарубежные миссии и противостояние с опасным маньяком и его приспешниками – все это выпало на долю нашего современника, который, не имея ни связей, ни богатства, только благодаря своим личным качествам становится начальником тайной службы Господина Великого Новгорода.

---

– Ладно, так уж тому и быть! Оставайся, синеглазая, – с придыханием произнесла она. – Ночесь придешь ко мне в келью, исповедаться.

– Благодарствую, матушка, – в пояс поклонилась девица.

В трапезной монастырской пусто было – пост, на столе бадьица с водой ключевой стояла, три послушницы-молодицы, молитву сотворив, по очереди корцом из той бадьицы воду черпали – пили. Шептались, пересмеивались грешным делом.

– Скажете ль, где водицы напиться? – неслышно проскользнула в трапезную синеглазая девчонка – не монашенская, по одежке видать.

Послушницы вздрогнули, одна аж корец из рук выронила. Упал корец на пол, водой холодной ноги окатив.

– Тьфу ты, прости Господи! – ахнули. – Думали, матушка… А ты-то кто?

– Э… Феврония я… девица.

– Со Пскова?!

– Со Пскова, со Пскова.

Обрадовались послушницы, тут же девицу Февронию утащили в келью – от матушкиных глаз подальше. Спрашивали о том, что во Пскове делается, да не встречала ли случаем Феврония Федота-кузнеца, да Акулину-прачку, да Манефу-коренщицу. То родители послушниц были. Видно, скучали девчонки в монастыре-то, не привыкли еще.

В лесу близ монастыря вечеряли двое – окольчужены, оружны, ухватисты. Костра не жгли – паслись монастырских. Лепешку постную холодным кваском запивая, на монастырь посматривали в нетерпении. Рядом четверка лошадей к деревьям привязана. Хорошие лошади, быстрые, сильные, злые – немецкие. Солнце садилось уже…

– Может, зря, Олег Иваныч, рыцарей с собою не взяли?

– А какой тут от них прок? Внимание привлекать только… Лошадей дали – и ладно, дальше сами управимся. Не в силе ведь тут дело, Олександр, в хитрости!

Помолчали оба, квасу попили. Походили вокруг лошадей, руками помахали – погрелись. Дальше ждать принялись, на небо посматривая. Темнело быстро.

– А еще, говорят, девы, будто на речке Синей водяной объявился – старец страшной, бородища зелена, очи – с плошку!

– Спаси, Господи!

– Хватает тот водяной и пешего, и конного, и мужика и бабу, никому проходу не дает. Особливо девицам!

– Ой, Феврония, какие ты страсти рассказываешь…

– Погодите, еще о волкодлаке скажу.

– О ком?

– Об оборотне богопротивном, что человеков, аки кур, поедает!

– Господи помилуй нас, грешных. Хорошо, у нас пес в обители – Злоб – чистой волкодлак, чужого кого – враз порвет. Но доброй… Кормишь когда, так и ластится… А с виду – чисто волкодлак, спаси, Господи!

– Вот и боярыня молода, что в обитель вашу приехавши, того волкодлака пасется.

– Какая боярыня? Ах, та жена, что не так давно привезена… В келье рядом с матушкиной живет.

– Где-где живет?

– Да ты про волкодлака-то сказывай, Феврония, не томи!

– Скажу, скажу… Вот только матушка ваша велела посейчас зайти ненадолго. Вернусь ужо скоро, ждите, девы!

– Уж ты приди, Феврония. Больно ты нам люба стала!

– Приду, сказал… тьфу… сказала. Ждите! Да, вы волкодлака-то вашего, пса, привяжите, а то, мало ли, чрез двор пойду… Разорвет еще. Страшно. А как приду, отвяжете.

– Ой, боязно, Феврония. Матушка-то не велит по ночам привязывать. Ну да ладно, для-ради тебя токмо… Возвращайся скорей!

Вместо шапки бобровой повязав по-монашески плат, девица Феврония, проворно проскользнув мимо кельи игуменьи (спросила у послушниц – где, у них же и плат взяла), остановилась напротив низкой дверцы в стене, прислушалась. Вроде как за неплотно прикрытой дверью плакали. Наклонилась Феврония, глазом к щелочке приникла.

Жесткая холодная рука вдруг неожиданно схватила ее за плечо!

– Ты что тут деешь, дщерь?

– Ой… Так… к тебе ж и иду, матушка! Сама ж звала…

– Ну, идем, коли пришла.

– Тьфу ты, вот неладно.

– Что ты там шепчешь?

– Да говорю, слава Богу, что тебя, матушка, встретила – а то совсем заплутала в обители-то…

Просторна была игуменьи келья – стены темным сукном убраны, позолочены лампады, киот серебряный. На столике у окна – книга, видно Писанье Святое – Библия, в переплете, смарагдами украшенном. Больше ничего не было в келье – скамейка одна низенькая да ложе узкое, жесткое, тканью грубой покрытое.

Как вошли, заперла игуменья дверь на засовец, за руку девицу взяла:

– Сирота, говоришь?

– Сирота, сирота, – та закивала. – Полнейшая…

– Это хорошо… Хочешь к нам в обитель?

– Ой, матушка! Да всю жисть токмо про то и думала-надеялась!

– То ладно. Смотри, будешь меня слушать – не обижу. А покуда, пошли-ко…

Откинув со стены плотную ткань, игуменья отворила узкую дверцу…

За дверцей оказалась спальня. Ложе – широкое, медвежьей шкурой убрано, не то что в самой келье.

– Тут и ляжешь, в ногах. Помоги-ко разоблачиться.

Матушка-настоятельница сбросила с ног небольшие сапожки без каблука и, повернувшись к девице спиною, повелительно кивнула.

Дрожащими руками Феврония расстегнула фибулы.

Медленно сбросив одежды, обнаженная игуменья повернулась к девчонке и ласково положила ее руки к себе на плечи. Белое, красивое лицо, стройная фигура, тяжелые, налитые соком груди пылали жаром.

– Дай-ко сыму с тебя плат. Ой… Ты уж и обстрижена, где коса-то?

– Ммм…

– Не бойся, синеглазая. Давай-ко, подыми руци… Вот…

Сняв с Февронии летник, настоятельница провела руками по ее спине.

– Какая ж ты худая, нескладная… Ну… снимай сарафан-то.

– Ой, матушка… Совсем забыла… Меня ж послушницы ждут. Помолиться вместях договаривались, – девица испуганно прижала руки к груди. – Да и корзина моя там, и вещицы…

– После заберешь. Впрочем… Что за послушницы?

– Да есть там одни… Так я сбегаю, матушка? А то заждутся ведь, искать будут. Потом подумают невесть что…

– Ладно… Иди. Послушницам тем скажешь – ночевать в Евдоксиной келье будешь – она пуста сейчас. Запомнила?

– Запомнила, – кивнув, девица Феврония лукаво взглянула на обнаженную игуменью. – А ты… Ты, матушка, красива вельми. Я быстро обернусь!

– Ну, иди же. Да не задерживайся, дщерь…

– Мигом, матушка, мигом!

– Три раза стукнешь, не перепутай. Да плат накинь, чудо!

Выпроводив девицу, игуменья улеглась на широкое ложе и, проведя руками по бедрам, довольно улыбнулась:

– А ведь не так и стара еще… Не стара!

На ходу завязывая платок, девица Феврония быстро выбежала из кельи игуменьи. Потопала ногами, постояла немного, затем, прислушавшись, на цыпочках подобралась по коридору к двери. К той самой. За которой плакали…

Поскреблась тихохонько. Никакого результата!

Оглянувшись опасливо, постучала громче.

Дверь неожиданно распахнулась. На пороге стояла боярыня Софья – в монашеском платье, на голове плат черен, на плечах телогрея накинута. В больших золотисто-карих глазах стояли недавние слезы.

– Чего тебе, сестра?

– Впусти-ка, боярыня.

Зайдя, девица выглянула наружу, осмотрелась и лишь затем тихо прикрыла дверь. Обернулась:

– Поклон тебе от Олега Иваныча, боярыня Софья!

– Господи…

Боярыня тихо опустилась на узкую лавку, обхватив лицо руками.

– Скорей, боярыня! Не время слезы лить-проливать!

– Не время?

– Бежать надоть! Все в лесу ждет, рядком. И лошади, и одежка, и люди… Ну, и Олег Иваныч самолично! Все очи уж, поди, проглядел! Так что скорей собирайся, боярыня!

– Олег?! Да чего уж мне собирать-то? Готова я… Идем, девица. Скажи хоть, кто ты?

Феврония с усмешкой сняла платок.

– Господи! Никак, Гриша?! Гриша!!!

Со слезами на глазах, Софья обняла отрока и поцеловала его в губы.

– Идем, идем, Гриша.

«Ну, дают бабы, – подумал про себя отрок. – Не одна, так другая на шею вешается!»

Они быстро прошли по темному коридору, первым – Гришаня – дорогу оглядывал, за ним боярыня поспешала проворно.

– Как же мы выйдем-то? – на ходу шептала, спрашивала. – Без игуменьи благословения сторожа нас нипочем не выпустят.

– Верно, не выпустят. Олег Иваныч чрез стену махануть советовал. Разорвете, говорил, какую-то простыню… что это такое, не сказывал… свяжете. Ладно, придумаем. Вон, похоже, ход к стене!

Никем не замеченные, они вышли к стене, представлявшей собою высокий тын из крепких трехсаженных бревен. Со стороны двора к стене была пристроена небольшая площадка – заборол, где хранились увесистые камни да запас стрел на случай нападения – предосторожность по тем временам далеко не лишняя, даже в женском монастыре. На заборол вело узкое суковатое бревно с прибитыми там, где не хватало сучков, перекладинами.

– Лезем, боярыня!

Цепной пес Злоб выбрался из будки, забрехал, привязанный, – молодцы, девчонки, не подвели! Страшен пес, зубаст, лапы толстые, хвостище косматый. Из пасти пена! Как есть волкодлак-оборотень. Худо б было, ежели б не привязан был. Ну, а так – пусть себе лает! Только, конечно, поспешать надо.

На веревку изорвали Гришанин сарафан – не жалко ему носить его, что ли? – перебросили чрез тын… Спустились! Ух, и ловка боярыня, словно каждый день по веревкам лазит! Гришане-то боязно поначалу было, а эта… Уж и не скажешь, что не столь давно слезы лила-проливала!