Елизавета Дворецкая - Весна незнаемая. Книга 2: Перекресток зимы и лета

• Название: Весна незнаемая. Книга 2: Перекресток зимы и лета
• Автор: Елизавета Дворецкая
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9717-0578-9

Громобой, сын Перуна, странствует по земному и Надвечному мирам в поисках похищенной весны. С ее пропажей разорвался годовой круг, и бесконечная зима угрожает гибелью всему человечеству.

Тем временем где-то далеко уже спит новая, незнаемая весна, но пробудиться она сможет только после битвы сыновей Перуна и Велеса. А те уже давно ищут друг друга, разными путями приближаясь к перекрестку зимы и лета. Именно там должна произойти схватка, которая наконец восстановит разрушенный мировой порядок.

---

Нет, на Огнеяра Дарована не надеялась. Нужен был кто-то совсем другой. И сегодня она увидела человека, так сильно не похожего на других, что к нему невозможно было не примерить образ избавителя, которого она так ждала. Громобой… Само это имя было как удар грома со вспышкой молнии – в нем гремел праведный гнев небес, в нем полыхал небесный огонь. От самого имени в лицо веяло свежим, бодрящим запахом грозы, в нем слышались далекие раскаты, и казалось, что стоишь на вершине холма, что перед тобой – голубое небо, только вдали окаймленное остатком темной тучи, а воздух перед тобой чист и прозрачен, как роса, и можно разглядеть самый дальний лес, там, где земля встречается с небом…

Нет, не Огнеяр, сын Подземного Пастуха, а Громобой, несущий на себе знак Перуна, поможет вернуть миру прежний порядок! Дарована зажмурилась, боясь, что мачеха в темноте как-то угадает ее мысли: когда глаза бессильны, душа делается много более чуткой. Но она уже сделала выбор: ее надежды были отданы Громобою, и вера в его силу наполняла ее такой радостью, как будто уже почти все позади. Хотелось прямо сейчас, ночью, бежать куда-то, что-то сделать, защитить и раздуть тот огонек обновления, который померещился ей… Надежда придавала сил, но истощала остатки терпения, и лежать неподвижно на самом дне бесконечной зимы вдруг показалось нестерпимо тяжко.

– Если хочешь, мы можем позвать его ехать с нами, – подала голос княгиня Добровзора. Дарована вскинула голову: мачеха действительно чувствовала ее мысли. – Если он и правда один разогнал всю эту злосчастную засеку, такой человек нам в пути пригодится. Если ты так уверена, что ему можно верить.

Дарована ответила не сразу: ее пробрала теплая дрожь при мысли, что он будет с ними всю дорогу, но она даже испугалась отчего-то этой мысли. Он был слишком огромен, и рядом с ним было неуютно.

– Нет… Едва ли… Не стоит, – сказала она наконец. – У него есть другие дела. Они важнее.

– Важнее нет! – ласковый голос княгини прозвучал довольно твердо. – Ты уже совсем взрослая, моя девочка, а не понимаешь того, что рядом с тобой. Тебе грозит слишком большая опасность. Подумай, что будет с твоим отцом, если с тобой что-то случится. Ничего важнее этого нет. Если ты веришь этому парню, то его непременно нужно взять с собой. Я поговорю с Рьяном. Если завтра все окажется правдой про эту засеку.

Дарована не ответила. Она не могла разобраться, хочет ли она, чтобы Громобой провожал ее по пути в Чуробор. Она пыталась вообразить, как говорит ему об этом, пыталась представить, какое у него будет лицо, что он сможет ей ответить… Ведь Чуробор – это совсем в другую сторону, это на полудень,[31] а он идет на полуночь… Но, может быть, если он узнает… почему ей так нужно в Чуробор, он поймет, что это и правда важнее всего… Хотя нет. Дарована не считала свою особу величайшей ценностью в мире и не ждала, что умный человек – а Громобоя она, безусловно, положила считать умным – свернет с дороги, от которой зависит жизнь всего белого света, ради безопасности глиногорской княжны, от которой тут не зависит ровно ничего… Почти… Или совсем наоборот… Здесь Дарована уперлась в вопрос, который измучил ее еще дома, в Глиногоре. Он преследовал ее уже не первый месяц. И она так от него устала, что, снова столкнувшись со своим бичом, ее истомленная душа не выдержала и ушла от боя – Дарована заснула.

Утром Дарована проснулась до рассвета и сразу же вспомнила о Громобое. Вместе с ней проснулось недоверчиво-радостное чувство, как будто ей наконец подарили то, о чем она долго и горячо мечтала. Вчерашнее казалось сном: она так долго мечтала о подобной встрече, столько раз рисовала ее в своем воображении, но при этом почти не верила в нее, как не слишком-то веришь в то, чего уж очень хочется. Теперь, когда она почти утратила надежду, когда почти смирилась с мыслью о гибели и даже на эту поездку к Огнеяру решилась только ради того, чтобы успокоить отца… Без предупреждения, без предчувствия, без ободряющих знаков гадания, мимоходом, почти случайно… Но не зря ее названой матерью была сама Макошь, богиня человеческих судеб, – Дарована знала, что ничего случайного на свете не случается. А в этом дремиче есть все, что нужно. Она хотела верить, что именно об этой встрече говорила ей Макошь тем сияющим и страшным весенним утром возле белого камня, и надежда осветила в ее глазах это хмурое зимнее утро, сделала милее даже эту неуютную горницу в чужом доме.

Не торопясь подниматься, Дарована лежала, прислушиваясь к шуму внизу. Челядинка заново затопила печку, погасшую за ночь, горница нагрелась, можно было вставать. Одевшись, Дарована села у окна; нянька чесала ей волосы, заплетала три косы, закручивала две из них в баранки на ушах – а Дарована в это время смотрела на двор, разглядывая сквозь кружочки сероватой, как легкий дымок, прозрачной слюды в потрескавшемся деревянном переплете фигуры коней, кметей во дворе. Вон воевода Берислав, в высокой бобровой шапке, в красном плаще, стоит посреди двора, уперев руки в бока… Вбежал в ворота отрок,[32] выкрикнул несколько неразличимых отсюда слов – Берислав махнул сложенной плетью, кмети побежали к дверям конюшен, воеводе ведут оседланного коня… Едут смотреть засеку. Или то, что от нее осталось. Дароване страстно хотелось посмотреть на это своими глазами, но она даже не думала о том, чтобы поехать с мужчинами: она была отлично воспитана и точно знала, что прилично глиногорской княжне, а что нет.

Надо ждать. Воевода скоро вернется, и Громобой непременно будет с ним. Сердце замирало при воспоминании о его взгляде – он смотрел на нее так, как будто она одна на свете. По коже пробегала сладкая дрожь, и Дарована невольно закрывала глаза, будто боялась, что нянька, мачеха или горничные девушки подсмотрят ее мысли. Она была смущена и даже стыдилась перед собой этих чувств, но на душе у нее было так светло, как не бывало уже давно, очень давно.

Все утро она сидела так, у окна, ни на кого не глядя и никого не слушая. Но когда внизу во дворе раздался шум приближающейся дружины, княжна вдруг сорвалась с места и со всех ног бросилась из горницы вниз, так что Любица и Метелька, молодая княгинина челядинка, только рты разинули ей вслед и замерли с веретенами в руках.

Дарована пробежала лестницу и просторные нижние сени, выскочила на крыльцо и сразу увидела его. Громобой входил в ворота в гуще воеводских кметей; все вокруг него были верхом, а он шел пешком, но не кмети заслонили его от глаз Дарованы, а он – их. Она увидела только его; он казался больше, ярче всех вокруг, словно солнышко… Солнца не было, но его рыжие кудрявые волосы бросались в глаза. Дарована вдруг сообразила, что они оба с ним рыжие, и сердце дрогнуло, как будто это случайное сходство создавало между ними какую-то связь. Это опять смутило ее и все же показалось приятным.

Громобой тоже сразу увидел ее, и его потянуло к ней, как на огонь в темноте. Сейчас, при свете дня, она казалась новой, другой и еще более прекрасной. Вся она была светлая, золотая, как Солнцева Дева, и от мягкого сияния ее светло-рыжих, как светлый непрозрачный мед, волос само крыльцо казалось позолоченным. Она стояла, положив обе руки на деревянные опоры, и Громобой видел ее до последней мелкой черточки, видел янтарные обручья с золотой узорной сеткой на запястьях, каждый завиток вышитого узора на подоле красновато-коричневой рубахи. Он смотрел на нее снизу вверх, и казалось, она освещает собою весь двор, как само солнце, сияющее с неба. Чувство восторга захватило его полностью и потянуло к крыльцу, как к престолу богини.

– Стой, куда ты, милая моя! А шубу-то! Застудишься! – Из сеней выскочила Любица, держа в объятиях шубу на рыжих куницах, покрытую красным сукном, и накинула ее на плечи Дароване. – Да поди в хоромы, успеешь, насмотришься!

Воевода Берислав тем временем проехал через двор, оставил коня и поднялся по ступенькам к Дароване, но она не замечала его, и он неловко, как в пустоту, поклонился, озадаченный ее невниманием.

– Все верно, кн… как сказано, золотая лебедь ты наша! – весело ответил он, сумев-таки поймать у себя на губах слово, которого произносить было нельзя. Дарована наконец опомнилась и кинула на воеводу короткий взгляд. – Как он сказал, – воевода кивнул на Громобоя. – Чистое место, как скатерть! – Воевода усмехнулся, повторяя слова Громобоя, которым вчера не поверил, сдернул с головы бобровую шапку и покаянно взмахнул ею в воздухе. – Где была засека – уголье лежит, зола. Перун молниями пожег, не иначе.

– Да… – безотчетно согласилась Дарована, снова глядя на Громобоя. Он стоял вплотную к крыльцу и не сводил с нее глаз. – Только ведь спит Перун…

– Он спит, а сила его по земле ходит, – негромко отозвался Громобой.

Кмети, торопясь с холода в гридницу, почтительно обходили девушку, а воевода Берислав все стоял с шапкой в руке, не решаясь уйти в дом, пока она тут. Громобой медленно поднялся на крыльцо.