Доминик Менар - Небо лошадей

• Название: Небо лошадей
• Автор: Доминик Менар
• Издательство: Флюид / FreeFly
• Жанр: Триллер
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-98358-203-3

Случайно подслушанный в очереди разговор выбивает у Лены почву из-под ног. Слух о том, что в парке поселился бродяга, который рассказывает истории детям и заботится о пони, разом лишает ее покоя и сна.

Он вернулся. Тот, о ком она никогда не говорила, связанная с ним не только родством и годами, прожитыми вместе, но и страшной тайной, которую ей так бы хотелось забыть. В ее тихую и размеренную жизнь вихрем врывается неумолимое прошлое. Яркие и тревожные, пронзительные и завораживающие воспоминания детства погружают героиню в события давно минувших дней, в психологический триллер, в котором вымысел и реальность сплетаются воедино.

---

Ты появился на свет чуть позже того дня, когда люди впервые ступили на поверхность Луны. Родители усадили меня перед телевизором в надежде вывести меня из оцепенения, в которое я была погружена, ночами они показывали мне пальцем луну в небе. В тот вечер они плакали, смотря телевизор, а я больше смотрела на их лица, чем на экран, потом они отнесли меня в сад возле дома и снова показали мне светящуюся в вышине луну. Мне кажется, что странным образом я связала твое рождение с этой ночью, с сиянием луны и слезами моих родителей, с волнением, которое они пережили, и ты стал для меня чем-то столь же большим и прекрасным, как это событие.

Я рассказывала тебе сказки. Должно быть, я хорошо запомнила все то, что мне читали, потому что часами шептала их тебе на ухо, поджав ноги, на кровати, держа тебя в своих руках до тех пор, пока мать не заходила в комнату и не говорила тихо: «Ему уже пора спать, Элен, и тебе тоже».

Я придумывала тебе самые нежные песенки.

— Если бы ты был камнем, ты был бы самым мягким камнем на свете, — говорила я, — даже мягче, чем твоя щечка, — добавляла я, слегка касаясь твоей щеки своей щекой или ладонью, — мягче, чем все мои кофты, — теперь я больше не пыталась ими задушиться. — Если бы ты был деревом, ты вырос бы до неба и был полон гнезд, — если бы я знала тогда, что листьями тутового дерева питаются черви, из которых получается шелк для самых красивых платьев, я бы конечно сделала тебя деревом, наряженным в бесценные шелка, как принцесса в день свадьбы, украшенным тысячами коконов, похожих на серебряные колокольчики.

Я, не замечавшая раньше окружающего мира, теперь подносила тебя к окну и часами неподвижно стояла, рассказывая тебе об облаках и птицах, о птицах живых и тех, что лежали мертвыми и неподвижными на земле, о Луне, по которой люди прошли незадолго до твоего рождения. Я выносила тебя в сад, завернув в одеяло, и мы много раз обходили вокруг дома. Я медленно шла, показывая тебе траву, весенние цветы, рассказывала тебе о небе и ветре; и мне не нужно было ничего, кроме тебя, и через тебя мне неожиданно открывался мир, словно трескалась скорлупа ореха и я видела его сердцевину, и этот мир отныне тоже становился моим. Я предсказывала тебе далекие путешествия, рисовала перед тобой твои будущие поступки, словно разбрасывала рис. Брала твою руку в свою и один за другим разгибала твои пальцы.

— Когда вырастешь, ты станешь путешественником, — шептала я, разгибая твой указательный палец, — летчиком, — средний палец, — моряком, — безымянный, — ты откроешь дикие племена в джунглях, ступишь на далекие звезды. Когда я заканчивала, то снова сгибала твою ладошку и начинала заново. Судьбы, которые я обещала тебе, были неисчислимы, и ты верил мне, потому что я пришла в этот мир на семь лет раньше тебя. А что ты? Как только ты научился говорить, ты сказал, что не хочешь отправляться никуда без меня.

И прижав тебя к себе, целуя тебя, я, которая никогда никого не целовала, обещала тебе, что мы никогда не расстанемся.

9

На следующий день я сказала Адему и Мелиху, что иду к дантисту и меня не будет несколько часов. Кармин был занят воспроизведением набросков, сделанных накануне возле пруда, он без сомнения поверил мне, потому что рассеянно согласился, придерживая Жозефа, который уже решил, что мы снова идем в парк, и попытался выскользнуть на лестницу. В его гостиной были разбросаны тюбики с зеленой, голубой и пурпурной красками.

Я поинтересовалась у сына, хочет ли он остаться дома вместе со спящим отцом или посидит в отеле в ожидании Адема, откуда я смогу потом его забрать.

— Сегодня у стойки дежурит Валерия, — сказала я, ну ты ведь знаешь ее, она очень милая, ты мог бы помочь ей, если захочешь.

И он с радостью согласился. Он обожал проводить время в отеле, летом отец оставлял его до полуночи, и он торжественно выдавал постояльцам ключи, а затем провожал до номера. Иногда даже доносил им сумку или чемодан, если он не был слишком тяжелым, и, перед тем как закрыть дверь, настойчиво желал спокойной ночи. Как рассказывал, смеясь, Адем, в первый раз, когда одна пара покинула отель два часа спустя, он заплакал, решив, что им не понравилась комната, и прежде, чем Адем успел что-нибудь сделать, малыш уже схватил другие ключи, рыдая, выбежал за постояльцами на улицу и, бормоча что-то невразумительное, стал тянуть их за рукава обратно.

— Это не очень-то хорошо для него, — сказала я тогда, но Адем только пожал плечами и возразил:

— От чего ты хочешь его уберечь? Он довольно рано узнает, каков мир на самом деле.

Девушки, приводившие в отель своих клиентов, баловали его, у них всегда в запасе было что-нибудь интересное. Валерия, одна из дневных администраторш, иногда присматривала за ним, если и Адем, и я были заняты. Адем думал, что иногда Валерия сопровождает клиента в номер, чтобы заработать немного денег, и однажды, когда я пришла за Мелихом чуть раньше, то нашла его сидящим в одиночестве у стойки и рисующим на листочке, вырванном из регистрационной книги. Мне пришлось позвонить несколько раз, прежде чем Валерия наконец появилась, красная и растрепанная, одергивая юбку. Избегая моего взгляда, она сказала, что все было прекрасно и что Мелих хорошо вел себя. Я постояла в дверях, не зная, что сказать, и только пробормотала спасибо, но Валерия не ответила, она так и не смогла посмотреть мне в глаза и только напряженно пожала плечами. А я подумала, что могла бы быть такой же, как она, если бы Адем не приютил меня, тоже могла бы следить за чужими детьми, отлучаясь с клиентами в номера.

По дороге мы с Мелихом зашли в бакалейную лавку, чтобы купить мыло, пахнущее лавандой, две плитки шоколада и рулон фольги. Мелих обожал разрезать мыло на маленькие квадратики — иногда он мог быть таким педантичным: ему выдавали нож без зубчиков, и он разрезал большой кусок на маленькие одинаковые кубики, лиловые и душистые, которые потом раскладывал на умывальники в ванных комнатах. После этого он разрезал на квадратики шоколад, заворачивал его в блестящую фольгу и раскладывал по кусочку на каждую подушку, трогательно оставляя лишние кусочки на блюдечке у стойки. Некоторые комнаты, дороже других, оставались незаселенными на протяжении многих дней, и иногда летом мы обнаруживали, что наволочки на подушках испачканы растаявшим шоколадом; тогда я просила, чтобы Адем приносил их мне, и я стирала сама, ничего не говоря Мелиху, чтобы не расстраивать его.

Мы пришли в отель, Валерия обняла Мелиха и радостно воскликнула, когда он гордо показал ей покупки. Они вместе уселись за стойку. Я поцеловала сына, посмотрела на него несколько мгновений, но он был слишком занят, чтобы помнить о моем присутствии, и ушла. В бакалейной лавке я украдкой купила сухую гвоздику, чтобы пожевать ее на обратном пути и создать видимость, что была у дантиста; открыв флакон, я завернула три штучки в салфетку и сунула в сумку, остальное выбросила в урну.

Затем медленно направилась в сторону парка. Мне не хотелось бежать, как накануне, теперь я была одна, и мне было страшно. Я боялась твоих упреков, конечно, где я была все эти годы, куда пропала после обещаний никогда не расставаться, и куда подевались все эти придуманные судьбы королей, принцев, прославленных моряков, деревьев, достающих до неба, которые я обещала тебе, и почему теперь у тебя осталась только эта грязь и нищета, почему только это существование изголодавшегося попрошайки? Но было и еще кое-что — да, тебя забрали у меня, в этом я могла бы поклясться, но еще я знала, что сама убежала от тебя, убежала, чтобы выжить, потому что мы не могли продолжать жить в тени гигантских деревьев с колокольчиками, мы не могли продолжать жить в отражении луны. Я пробралась туда, где ты не мог меня найти, и снова спряталась под кровать в пыльную темноту, но уже без тебя, потом вылезла с другой стороны и убежала не оглядываясь. Когда я видела тебя в последний раз, тебе не было еще двенадцати лет, но ты уже страдал этой странной болезнью, и мы все не знали, вырастешь ли ты когда-нибудь.

На этот раз мне не пришлось идти в глубь парка и искать тебя. Только миновав ограду, я заметила небольшую толпу: дети, пожилая пара, несколько мужчин и среди них — твой худой серый силуэт, твою светлую голову в шапочке. Кто-то из детей сидел на траве, кто-то стоял, словно замедлил на несколько мгновений свой шаг, чтобы послушать тебя. Я прохаживалась вокруг вас, описывая круги все ближе и ближе, но не решаясь приблизиться совсем. Наконец я подошла настолько, что могла слышать твой голос, не слова, которые ты произносил, а только звук твоего голоса, и, неловко согнув колени, села на траву в нескольких метрах от детей. Маленький мальчик повернулся, чтобы посмотреть на меня, но ты так и не поднял глаз.

Я не слышала ни одного слова из того, что ты рассказывал. Слышала только музыку твоего голоса, поднимающегося и опускающегося, превращающегося то в шепот, то в шепчущий крик, и мне больше не нужно было смотреть на тебя. Дети сидели молча и иногда вздыхали, только один из них, самый маленький, решился задать вопрос. Но я видела твое склоненное лицо, ты не смотрел на зрителей, видел только свои руки, которые двигались возле твоего лица, смотрел в пространство, и твои глаза были почти закрыты. Ты жестикулировал и разражался раскатами смеха, как ребенок, откидывая назад голову, словно невидимая рука вдруг хватала тебя за волосы, чтобы погрузить ее в такую же невидимую воду; и страх, удивление, радость, отражавшиеся на твоем лице, были так естественны и правдивы, что что-то каждый раз переворачивалось у меня внутри. Твои широко раскрытые глаза наполнялись слезами, твои губы дрожали, и эти жесты, эти поднятые к небу и птицам руки так и сопровождались раскатами дикого смеха. Я видела, как двое мужчин обменялись понимающими взглядами, и поняла, что, если дети жадно ловили каждое твое слово, — да еще, наверное, старики, нетвердо стоявшие на ногах плечом к плечу и опиравшиеся один о другого, словно в странном сне наяву, — то все остальные были здесь только потому, что твоя речь действовала на них как странный гипноз, ты казался им поющим сумасшедшим, они наверняка даже немного побаивались тебя.