Илья Зверев - Второе апреля

• Название: Второе апреля
• Автор: Илья Зверев
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1968

Писатель Илья Зверев  умер,  когда ему  не  исполнилось и  сорока  лет.

Произведения  его исследуют широкие пласты жизни нашего общества пятидесятых и первой половины шестидесятых годов.

В  повестях  «Она  и он», «Романтика  для  взрослых», в  многочисленных рассказах, в публицистических очерках  писатель  рассказывает о людях разных судеб и профессий. Его герои — крестьяне, шахтеры, школьники. Но о чем  бы ни  шел  разговор,  он  всегда одинаково  важен  и интересен  читателю:  это разговор о мужестве и доброте.

Прекрасное качество пера Ильи Зверева — отсутствие какой бы то ни было назидательности,   скучного   поучительства. Писатель   пишет   интересно, увлекательно и весело.

Собранные воедино произведения, публиковавшиеся прежде в разных книгах, позволяют читателю с особенной полнотой ощутить своеобразие творчества Ильи Зверева.

---

Теперь ему, многое познавшему и пережившему, уже не достичь той свежести восприятия. И вообще, стихи были пройденным этапом, грехом молодости, а теперь он писал прозу — роман о любви и верности на Дальнем Севере. Но, к сожалению, слишком медленно писал (мешали взыскательность художника и большая учебная нагрузка — шестой же класс!).

К половине одиннадцатого клятва была почти готова. Следовало бы еще немного отшлифовать стиль, но отец погнал Юру спать. Отец был по специальности диспетчер и выше всего на свете ценил дисциплину.

... К первой переменке идея полностью овладела массами. Даже Коля, который не хотел клясться, так как и без того хватает разных запрещений и правил... Даже Саша Каменский, который не желал унижаться до клятвы, не им самим придуманной... Даже Ряша, который никогда не делал ничего такого, чего не делал Коля... Даже все они в конце концов торжественно заявили, что «признают Второе апреля и клянутся перед своей совестью и совестью своего класса (имелся в виду 6-й «Б») под недремлющим народным контролем говорить в этот, великий день одну чистую правду и не соврать, и не обмануть, и не сбрехать, и не натрепаться, и не солгать ни словом, ни голосом, ни взором...».

На втором уроке физичка Ариадна Николаевна — молоденькая, розовенькая, чистенькая — спросила, все ли решили домашнюю задачку.

— Я не решил, — сказал Фонарев и героически добавил: — Я даже и не решал вовсе.

— О-о! — сказала Ариадна, — Нашел чем хвастаться! Или тебе хочется получить «кол»?

И то, что она сказала не «единицу», как положено учительнице, а вот так, по-свойски, по-школьному — «кол», было всем очень приятно. Все-таки она молодец, Адочка, железная училка!

— А ты, Махервакс, решил?

— Я списал! — мрачно пробасил Лева.

— Вот как? — Адочка стала теребить воротник блузки и покраснела так, что ее даже стало жалко. — У кого же ты списал?

Молчание.

— Я тебя спрашиваю, у кого? — грозно, но вместе с тем очень жалобно закричала Адочка.

— У меня, — сказал Сашка Каменский и гордо взметнул брови.

— А кто у тебя еще списал?

— Я, — поднялся один...

— И я, — поднялся другой...

— А я уже у него списал, — это третий...

— И я, — тянул кто-то руку с задней парты.

— И я!

— Все! — простонал Коля. — Она нас возьмет голыми руками.

Но Адочка не стала брать их голыми руками. Она вдруг почему-то зажмурилась, потом засмеялась, и лицо у нее стало, как у девчонки, щекастое, с ямочками.

— Ой, ребя-ята, — сказала она. — Наверно, вы решили с сегодняшнего дня начать новую жизнь. Правда? Я тоже несколько раз так начинала...

Адочка вздохнула и почему-то не сказала, чем все это кончилось. Но главное, она не стала никого мучить и спрашивать, а сразу начала рассказывать новый урок про закон Архимеда. Этот закон был ребятам раньше немножко знаком по школьной песенке: «Если тело вперто в воду — не потонет оно сроду». Но тут вдруг выяснилось, что эта песенка неправильная. Потому что если удельный вес тела больше, то оно потонет как миленькое.

— А к следующему разу чтоб, пожалуйста, и этот урок и прошлый! — сказала Ариадна Николаевна и даже постучала пальчиком по столу.

— Рр-р, — зарычал класс, возмущенный самим предположением, что после такого ее благородства кто-нибудь посмеет подвести Адочку. Да никогда в жизни! Скорее небо упадет на землю, скорее параллельные линии сойдутся в одной точке, скорее «Спартак» проиграет презренному «Динамо»...

На большой перемене Юра Фонарев сделал замечание своему лучшему другу Леве Махерваксу: почему тот не ответил на вопрос Ариадны и почти нарушил клятву.

— Я лучше сто ваших клятв нарушу, чем буду доносчиком, — мрачно заявил Лева. — Никакая клятва не должна делать человека рабом.

И лучшие умы шестого «Б» заспорили, справедливо ли такое толкование, не дает ли оно лазейки?

Все-таки разный народ подобрался в их классе. Одни были уже как бы взрослые и думали о смысле жизни. А другие были как мальчишки, как бандерлоги из «Маугли», как пятиклашки какие-нибудь: гоняли по коридорам, орали, валяли дурака и не думали о смысле жизни.

По партам бродила тетрадочка с надписью: «Девичьи тайны», в которой наиболее отсталые девчонки, пользуясь Вторым апреля, устроили какую-то дурацкую анкету.

«Кто тебе нравится? Как тебе нравится Баталов? В каком кино он тебе больше нравится? Бывает ли у тебя плохое настроение?» И ответы были один глупее другого. Какая-то возвышенная душа (наверно, Машенька) написала даже, что ей нравятся «такие сильные, мужественные, благородные и красивые люди, как великолепная семерка» (эх ты: «люди, как семерка»!), что она «обожает Баталова во всех ролях и особенно в жизни» и что у нее к тому же «иногда бывает на душе грустно, но светло, и сердце чуть тревожит неясная девичья тоска по чему-то большому-большому, что властно охватит...» (это она определенно содрала откуда-нибудь из книжки).

Председатель совета отряда Кира Пушкина сказала, что это не пионерское дело — вот такая анкета. Полагается спрашивать совсем про другое: про космонавтов, про заветную мечту уехать в тайгу и про любимого литературного героя Саню Григорьева, которого считаешь своим идеалом.

И Машка, которая никогда и ни в чем не соглашалась с Кирой и даже считала, что славная фамилия досталась ей по какой-то грубой ошибке, тут вдруг сказала, что она права. Не стоило для такой паршивой ерунды учреждать день Второе апреля!

Учредители этого великого дня не могли и подозревать вчера, какие он породит проблемы и сложности, сколько вызовет потрясений, крушений и даже катастроф.

Обиженная за свою анкету, Машенька пустилась гулять по коридору, словно беспощадная фелюга алжирских пиратов по Средиземному морю. Она останавливала каждого встречного мальчишку, дожидалась, пока подойдут еще какие-нибудь свидетели, и, нацелив в него жерла своих убийственных глазищ, спрашивала, предположим, так:

— А ну, скажи, как ты относишься к Машке Гавриковой?

— Я считаю ее хорошим товарищем и передовой пионеркой, — отвечал несчастный Ряша, которого, будьте уверены, не зря Коля гонял за магником именно к Машке.

— Ты влюблен в нее? — выпаливала Машенька.

— На шо она мне сдалась! — лениво ответил Ряша и покраснел, как вымпел.

Но свидетели, которым, видно, понравилась эта игра, требовательно смотрели на него и неодобрительно вздыхали.

— Я к ней ничего, конечно, хорошо отношусь. По сравнению с другими девчонками...

Убедившись, что из Ряши больше ничего, путного не выкачаешь, Машенька двинулась искать следующую жертву, потом третью. Третьей оказался Юра.

— Ты влюблен в ...? — и она громким веселым голосом назвала ту, чье имя я не решался вам сообщить. — Влюблен?

Вокруг теснилась радостная толпа, а у самой стенки стояла она. Не очень близко, но все-таки так, что каждое слово можно было расслышать.

— Влюблен или не влюблен? Получал записку или нет?

Если он, учредитель, сейчас скажет: «нет!» — конец Второму апреля. Если он, Юра, скажет «да!» — конец любви. Какая же любовь после такого публичного поругания!

Юра стоял, высоко подняв голову, и молчал, как герой-пионер под пыткой в стихотворении С. Михалкова.

Расшвыряв толпу, к Машеньке пробился Саша Каменский Он грозно сдвинул свои знаменитые брови и сказал:

— А ну, Машенька, спроси меня быстро: что я думаю о тебе?

— Ну, что ты думаешь обо мне, Саша? — спросила она кокетливо, склонив головку набок. Этакая кисанька!

— Я думаю, что ты подлая! — сказал Саша. И вы все, господа хорошие, тоже...

Неизвестно почему он назвал ребят этими странными словами, встречающимися в пьесах из купеческой жизни, на которые ребят силком водили в Малый театр. Но произвели они действие необычайное. Толпа мгновенно рассосалась, даже, пожалуй, разбежалась. А Машенька похлопала ресницами, половила воздух ртом, а потом сказала:

— Неостроумно. И сам ты тощий как шкелет!

А Юра, после всех этих ужасных переживаний, прямо подошел к ней и спросил, на какой сеанс им идти.

— На четыре пятнадцать, — сказала она. — А тебя родители отпустят?

— Я скажу, что у нас гайдаровский сбор...

Она посмотрела на него внимательно и улыбнулась...

— Ах, да... Второе же апреля...

Ну ничего. Он все равно пойдет с ней в кино! И, вспомнив отца, диспетчера по специальности, больше всего ценящего дисциплину, Юра добавил: «Чего бы это ни стоило».

А в углу уже целая толпа спорила: правильно или неправильно молчал Юра. И Лева, кроя всех остальных своим замечательным басом, повторял:

— Тут была затронута честь женщины! Он не имел права говорить. Что вы, маленькие, книжек не читали...

Никто из спорщиков не был маленьким, и все они читали книжки. Поэтому возражения отпали. Но вообще оказалось, что нужны все-таки какие-то правила говорения правды. Потому что на практике оно как-то чересчур непросто получается, в каждом случае по-другому...