Михаил Ильин - Ради жизни на земле-86 (сборник)

• Название: Ради жизни на земле-86 (сборник)
• Автор: Михаил Ильин
• Издательство: ДОСААФ
• Жанр: О войне
• Год: 1986

В сборник включены произведения о тех, кто, не зная страха, отважно сражался с врагами Отечества в пору минувшей войны, с честью выполняли интернациональный долг за рубежами Родины.

На страницах книги читатель встретится с конструктором — создателем знаменитой тридцатьчетверки М. Кошкиным («Танк, обогнавший время»), разведчицей М. Порываевой («Машенька с Домниковки», нашим современником — Героем Советского Союза Н. Акрамовым («Время «Ч» неизвестно») и другими замечательными людьми.

---

— Нет школы, — развел тот руками. — Сами видели, что от нее осталось.

— Видели, — согласился политработник. — Но ведь жизнь продолжается.

— Все это так, но время сейчас… — Не договорив, Бари махнул рукой.

— Зря сетуете на время, — покачал головой Гарник. — А ну, Наби, расскажи, как у тебя в Таджикистане утверждалась Советская власть? С чего она начинала? О ликвидации безграмотности расскажи.

— Я уже об этом рассказывал Махмуду, — ответил Акрамов.

— Верно, рассказывал, — подтвердил партийный секретарь. — Мы подумаем. Вот вернемся в кишлак и поведем разговор о школе. Или старое здание поднимем, или решим новое строить. Школа действительно нужна.

— А Наби со своими подчиненными вам поможет. У них уже есть опыт строительства. — Царев посмотрел на Акрамова. — Верно говорю?

— У них в роте только об этом и говорят, — усмехнулся Гарник. — Как ни приду — разговор о школе. Вот и сегодня с рядовым Белявским на эту тему беседу вели.

«Ну и Белявский, — подумал Наби. — И с замполитом успел встретиться…»

…Заметив командира роты, Белявский заспешил навстречу. Выжидающе посмотрел на офицера.

— Знаю, о чем хотите спросить, — улыбнулся Акрамов, — и сразу отвечаю — скоро развернется стройка. Так что впереди субботники, воскресники.

— Выдержим, товарищ старший лейтенант, — горячо заверил солдат.

— А если вас назначу бригадиром — выдержите?

— А что, — пожав плечами, сказал Белявский. — Предложение заманчивое. Оправдаю доверие. Ведь когда-то надо и руководящую должность осваивать.

— Только при условии, что это освоение не повлияет на служебные дела.

— Товарищ старший лейтенант! — Рядовой Белявский сделал обиженное лицо. — Разве я могу плохо служить? Да после низкой оценки я ночи не сплю. Все о службе думаю. Обязанности солдата повторяю.

— И тем самым нарушаете дисциплину, — в тон подчиненному строго заметил Акрамов. — Ночью нужно спать, готовить себя к новому дню.

— Понял, — быстро откликнулся солдат. — Подобное не повторится.

«Ох и балагур, — подумал Наби, бросая веселый взгляд на подчиненного. — С таким не пропадешь».

Впрочем, Акрамов знал, что не пропадешь и с рядовым Борисом Митиным, сержантами Ильюхом, Кичко, Андриевским. Да с каждым его подчиненным. Они и за словом в карман не полезут, знают цену шутке, дружбе. Но знают и цену ратному труду. И с каждым Наби мог смело пойти на любое задание. Потому, что верил в каждого. Потому что каждый являлся его учеником, воспитанником.

Эта вера появилась не сразу. Проходила испытания в разных условиях, ситуациях, зато потом была по-особому прочной, отличалась особой крепостью.

— Что это мы о службе да о службе, — сказал Наби. — Из дома-то давно письма приходили?

— Да только вчера получил, — оживился Белявский. — Отец прислал. — Курносое лицо при упоминании об отце засветилось радостью. — И вот что интересно, товарищ старший лейтенант, — продолжил солдат. — Отец у меня фронтовик, большую жизнь прожил. Но есть одна схожесть в наших с ним армейских судьбах. Отец в мае сорок пятого спешил на помощь восставшей Праге, а я спустя десятилетия пришел на помощь афганскому народу.

Белявский смолк, словно задумавшись о сказанном, будто пытаясь еще раз глубоко вникнуть в смысл своих слов, увидеть истоки преемственности поколений.

— А ведь действительно интересно, — кивнул Наби.

— И очень мне хочется, товарищ старший лейтенант, — задумчиво произнес Белявский, — чтобы свой интернациональный долг я выполнил с честью. Чтобы своей службой здесь, на афганской земле, помог людям укрепить новую жизнь, чтобы они о нас помнили светло, как о самых дорогих людях.

Акрамов слушал солдата и не мог не порадоваться за своего подчиненного.

— Хорошие слова говорите, Белявский, — сказал он. — Правильные, от сердца идущие. И я верю, что нас обязательно будут помнить. Пусть не конкретно Белявского, Акрамова, Кичко, а советского солдата. Убежден в этом. — Положив руку на плечо подчиненного, добавил: — Мы еще вернемся к нашему разговору. Сегодня вечером. Поговорим всей ротой. Есть о чем сказать, о чем подумать и помечтать.

* * *

Весть о том, что сгорела школа, поразила Кадыра. Он не мог поверить в то, что Ахмед решится на такой шаг. Считал его трусом, привыкшим загребать жар чужими руками. Даже сам Башир-хан, напутствуя Кадыра перед дорогой, не скрывал своего отношения к бывшему дуканщику.

— Будь с этим торговцем построже, — говорил он. — В последнее время Ахмед больше думает о своей шкуре, чем о священной войне с врагами.

В правоте слов главаря Кадыр убедился, когда оказался в кишлаке, встретился с Ахмедом. В первый же разговор заметил, что тот все время сетует на трудности, на то, что надоело сутками пропадать в разрушенных лачугах, жить на одних сухарях и в вечном страхе быть обнаруженным. В конце короткой беседы Ахмед прямо заявил, что, мол, пора покидать кишлак. Напоминал об этом и потом. А теперь выходит, что Кадыр ошибся.

Ахмед показал себя настоящим бойцом. Но школа вспыхнула в тот самый день, когда Кадыр обложил подступы к ней минами. Как же Ахмеду и другим удалось не напороться на них? Вот это больше всего и удивляло Кадыра. «Видно, аллах благословлял, освещая им путь в темноте», — подумал Кадыр.

— А все же я ловко придумал с минами, — вслух похвалил он себя. — Школа — что груда самана. Ее можно отстроить заново. Разведи глину с водой, добавь сухостоя, размешай все, и, считай, саман готов. А вот тех трех неверных уже не вернешь. Будет чем Баширу хвалиться. А почему не согласовал свои действия с Ахмедом, так и на то есть объяснения. По разговору с ним понял, что он никогда не решится на подобное, вот и проявил инициативу. А за нее редко когда бранят, чаще всего хвалят и больше платят.

И все же в глубине души Кадыр чувствовал вину перед теми, кто отсиживался в заброшенной лачуге. И не столько за мины, но и за то, что не пришел в назначенный срок. Его успокаивало то, что Ахмед после поджога наверняка, не дождавшись посланца Башира, в следующую ночь спешно покинул кишлак. Хотя в это верилось с трудом. Зная характер Башира, Ахмед будет на месте. Затаится, но будет поджидать его, Кадыра. Конечно, сразу же набросится на него с упреками. Мол, почему заставляешь ждать? Что случилось? Так ему Кадыр и скажет. Да, не пришел в назначенное время. На это была причина. А какая, он и под угрозой смерти не скажет. Чем длиннее язык, тем короче жизнь. Эту истину Кадыр хорошо усвоил.

Два шага — и он в углу узкой комнатушки. Присев на корточки, поднял с глиняного пола тугой хурджин. Дрожащими от волнения пальцами погладил шершавую, огрубевшую от солнца и дождей кожу дорожной сумки.

«Вот и кончилась твоя нищенская жизнь, Кадыр, — самодовольно улыбнулся он. — До самой смерти можно не заглядывать в карман, высматривая афгани. Вот перед тобой целое состояние. Хвала аллаху, что свел меня с этим безмозглым торговцем, который в такое время таскал с собой несметное богатство. Хвала за то, что придал мне мужества совершить этот поступок».

Поступок Кадыра был древний как мир и довольно простой. Приметив в караван-сарае человека, который ни на минуту не расставался с двумя хурджинами, Кадыр заинтересовался их содержимым. Хотел за разговорами выведать — не получалось. Караванщик о хурджинах старался не упоминать. Это распалило Кадыра. Случайно возникшее желание теперь не давало покоя. Не остановил, не охладил Кадыра и строгий наказ священного Корана: «Харам!» — «Не бери чужого!» Проклятые хурджины не выходили из головы. В одну из ночей, заметив, как караванщик, проснувшись, пошел к баку с питьевой водой, Кадыр метнулся к его лежаку. Через секунду два легких хурджина уже вылетели в заранее приоткрытое окно.

Спустя минуту-другую пронзительный крик поднял со своих постелей постояльцев караван-сарая. Кадыр первым бросился на поиски. Он знал, как нужно поступать. Выскочив на улицу, перепрятал под шумок добычу в укромное место, в трех шагах от караван-сарая. До утра шли энергичные поиски загадочной пропажи, но так ни к чему и не привели. Караванщик, с потемневшим от горя лицом, больше не искал хурджины, а рухнув на лежак, жалобно постанывал, даже не вытирая катившихся по смуглым щекам слез.

Содержимое хурджинов Кадыру удалось посмотреть спустя трое суток. К этому времени страсти улеглись. Не появлялись больше бойцы отряда самообороны, проводившие обыск. Улучив минутку, Кадыр темной ночью перепрятал украденное подальше от караван-сарая. То, что увидел Кадыр в хурджинах, потрясло его сердце. Оба кожаных мешка были набиты деньгами. Лишь в одном, на самом дне, нашел небольшой сверток с драгоценностями. Изумленный Кадыр долго сидел над богатством, не зная, что с ним делать. Затем, когда изумление прошло, когда Кадыр осознал, какое достояние оказалось в его руках, он испугался, как бы с ним не случилось то, что с караванщиком. Первым делом решил утрамбовать содержимое двух хурджинов в один мешок. С одним намного сподручнее, да и не так в глаза бросается. Ему это удалось. А денежные купюры, которые не смог уложить в хурджин, рассовал по карманам. Засыпая, чувствовал, как они его греют. А может, это ему просто казалось. Утром он и пустому хурджину нашел применение — сложил туда оставшиеся пять мин, которые вручил Башир-хан.