Светлана Бондаренко - Неизвестные Стругацкие. От «Града обреченного» до «"Бессильных мира сего» Черновики, рукописи, варианты

• Название: Неизвестные Стругацкие. От «Града обреченного» до «"Бессильных мира сего» Черновики, рукописи, варианты
• Автор: Светлана Бондаренко
• Издательство: АСТ, Сталкер
• Жанр: Публицистика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-17-044776

В эту книгу, подготовленную многолетним исследователем творчества братьев Стругацких Светланой Бондаренко, вошло множество НЕИЗВЕСТНЫХ текстов этих мэтров фантастики — черновики и ранние варианты известных произведений. ВСЕ тексты публикуются ВПЕРВЫЕ. Книга дополнена рисунками А. Стругацкого на полях рукописей и снабжена подробными комментариями.

---

Негр Сильва, когда Изя шутливо называет его тонтон-макутом, „строил страшные рожи, делал вид, что палит из автомата“. В черновике он еще и „изображал пальцами очки“.

Во время паники в мэрии (нашествие павианов) Воронин жалеет, что „обеспечить кого-нибудь обмундированием второго срока — не может“. В черновике интересная подробность: „…второго или, на худой конец, хотя бы третьего…“ Там же, когда постепенно налаживается порядок, описываются слышимые Андреем шумы: „…голоса становились все громче, все увереннее“. В черновике это описание более конкретно: „…голоса становились все громче, тон их становился все увереннее…“ Тогда же Андрей видит своего бывшего сослуживца и пытается выяснить у него, что делать, прижав его к стене, чтобы тот не убежал. Чиновник делает „слабые попытки вырваться“. В черновике более зрелищно и узнаваемо: „слабые конвульсивные попытки вырваться“.

Относительно пистолета у Дональда Наставник говорит Андрею: „Вы, конечно, решили, что Дональд Купер уже отдался в руки полиции, арестован и признался в своих преступлениях…“

Авторы правят: убирают „отдался в руки полиции“ и заменяют „признался“ на „покаялся“. Перечисляя же условия Эксперимента, Наставник о едином языке в Городе напоминает Воронину: „Помните, в первое время вы все допытывались…“ Авторы убирают „в первое время“, ибо и так ясно, что такой вопрос заинтересовал бы любого попавшего в Город сразу.

О тощем белобрысом интеллигенте, который интересовался гоном на болотах, в черновике говорилось, что он был в помятом костюме.

После того как отряд самообороны (от павианов) покинул человек в шлепанцах, еще один человек, латиноамериканец, тоже вылезает из грузовика „и, сунув большие пальцы под подтяжки, неторопливо пошел прочь“. В черновике же, покинув кузов, латиноамериканец сначала „презрительно сплюнул под ноги Фрицу“, а затем уже удалился.

Описывая появление Давыдова („По мостовой неторопливо приближалась пароконная телега“ и т. д.), Авторы в черновике добавляют: „Позади мужчины, в телеге, горбилась какая-то поклажа, накрытая брезентом“.

Возбужденные павианы устремились на крышу и стали ломать там черепицу. В черновике добавление: „и швыряться ею“. Позже Авторы убирают лишнюю подробность, так как далее по тексту процесс „швыряния“ уже описан.

Давыдов, разговаривая с толпой, отвечает на вопрос интеллигента („У кого гон?“) не только пренебрежительно, но и „не взглянув на него“. А после предложения Гейгера Давыдову „следовать за мной“ действие описывается так: „Взгляды их скрестились. Наступила тягостная тишина“. Потом Авторы убирают второе предложение: оно явно здесь лишнее и не соответствует бесшабашности Давыдова.

После рабочей ночи и отражения павианов Воронин, придя домой, сразу „разделся. Догола“. В черновике поясняется: „Он хотел бы содрать с себя всё вместе с грязной, потной кожей“.

На кухне у Воронина, когда описывается куча грязной посуды, упоминается „кухонный стол“, определение „кухонный“ (раз уж стоит на кухне, то какой же еще?) убирается.

Сельма заходит к Воронину за сигаретой и, получив просимое, „чиркнула зажигалкой и закурила“. В черновике есть подробность: „…зажигалкой, которая неожиданно появилась в ее пальцах…“ Тогда же, показывая Андрею транзистор, Сельма „отобрала у него приемник, раздалось хрипение, треск разрядов и заунывное подвывание“. В черновике все расписано более подробно: не только „отобрала у него приемник“, но и „покрутила какие-то незаметные колесики“.

Убирают Авторы и несвойственную Кэнси шутливость. Рассказывая Андрею об операции по поводу окольцевания павианов, в черновике он шутит: „Павианы — твари умные, один там так прямо-таки нацеливается на должность старшего полицейского…“

Была в черновике и такая подробность. При жарком разговоре в гостях у Воронина Фриц Гейгер заявляет: „А я не желаю!“, одновременно „пересаживаясь на место Отто, чтобы быть поближе к центру спора“.

„Но я здесь свободный человек“, — заявляет Давыдов и в черновике добавляет: „…заметьте, в первый раз в жизни“.

Разгоревшийся разговор об Эксперименте, Наставниках и Городе прерывает Сельма. Андрей недоволен: „Неожиданно оборвавшийся разговор взбаламутил в нем какой-то неприятный осадок — что-то было недоговорено, что-то было не так понято, не дали ему объяснить, не получилось единства“, — и в черновике идет вывод: „…и это ощущение мешало, как заноза“.

Дядя Юра вдруг собирается петь, „уставясь своими ерническими светлыми глазами на голые ляжки Сельмы“. В черновике объяснение: „…снова задравшей ноги чуть не на спинку кресла…“

„По-видимому, шефу здорово всыпал Главный прокурор“, — говорит Андрею Гейгер. В черновике он еще и поясняет: „Дела скапливаются, процент раскрытий хреновый…“

Во время допроса, когда Гейгер бьет Питера Блока, после удара в живот и затем в подбородок Копчик падает. Фриц кричит ему „Встать!“, и затем: „Копчик, всхлипывая и задыхаясь, торопливо возился на полу. Лицо Копчика было теперь совсем белое, с прозеленью, глаза выкатились, обезумели, он обильно потел“. В черновике между этими двумя предложениями присутствует еще одно: „Фриц подскочил к нему, схватил за воротник и рывком вздернул на ноги“. После этого звонит телефон, и, отвечая, Воронин говорит „сквозь зубы“. В черновике более обстоятельно поясняется, почему: „…не разжимая зубов, чтобы не стучали“. И позже Гейгер говорит о Копчике: „Но напоследок надобно еще проучить немножко“. Авторы правят конец фразы: „…надобно проучить слизняка“ — и добавляют: „Года три схватит“.

Когда шеф полиции излагает Воронину важность дела о Здании, он сообщает: „Так что кроме вас этим занимается и будет заниматься еще кто-то из прокуратуры“. В черновике говорится более подробно: „Одновременно с вами и независимо от вас этим делом будет заниматься еще кто-то из прокуратуры“.

Когда Гейгер предлагает Воронину во время допросов рассказывать, что он работал в ЧК или ГПУ так же, как сам Гейгер пугает допрашиваемых Гиммлером, в черновике Андрей замечает: „Конечно, сравнивать гестапо с солдатами Железного Феликса…“

Когда Гейгер зачастил к Сельме, Андрей „сказал ему несколько слов“. В черновике поясняется: „…сказал Фрицу прямо, что здесь ему ничего не отломится“.

Делая вывод из дела о Здании, Андрей Воронин перечисляет те факты, которые его смущали (только ночью, в состоянии опьянения, несообразности в показаниях), „особенно же смущала полная бессмысленность и дикость происходящего“. В черновике вместо несколько размытого „дикость происходящего“ дается четкое определение: „ненужность такой дикой выдумки“.

Дежурного, вызвавшего свидетелей ночью, Воронин в черновике обзывает: „дубина вы безграмотная“ — и собирается не „я его, дубину этакую, припеку“, а „я на эту дубину напишу рапорт“.

Когда Андрей впервые видит Красное Здание, в тексте идет сразу его описание. В черновике есть предуведомление: „Андрей до последнего мгновения был уверен, что все это — вранье, глупый и бессмысленный блеф, мифическая оболочка какого-то антигосударственного заговора; но вот он стоял перед этим Зданием…“

Рассказ о брате, который Воронин услышал в Красном Здании, начинался в черновике более подробно: „Сами знаете, как это было. После войны вся наша слушательская братия принялась устраивать свою судьбу и карьеру — в частности, наперебой ухлестывать за высокопоставленными дочками. А дочки, прямо вам скажу, просто писали — фронтовики, гвардейцы, то-сё, да еще с высшим образованием. Только наш этот кавалер никогда и ни при каких обстоятельствах в этом гоне не участвовал. Конечно, бывало, приходил он на вечеринки…“

Мысли Воронина после выхода из Красного Здания в черновике тоже описывались более подробно: „Ну, нашел я это Здание, ну, побывал, увидел своими глазами… А дальше? Одну минуточку. Прежде всего я сделал фактическое открытие. Красное Здание существует…“

О Красном Здании рассказывает Воронину пан Ступальский. В опубликованных вариантах несколько неясно: „Он подробно описан в откровениях святого Антония. Правда, этот текст не канонизирован, но сейчас… Нам, католикам…“ В черновике: „Он подробно описан в откровениях святого Антония. Правда, это не канонизированный текст, но сейчас нам это разрешено, нам, католикам…“ И еще (уже об Эксперименте) пан Ступальский говорит: „История знает случаи, когда людей брали живыми на небо…“ Первоначально — не „людей“, а „великих праведников“.