Джейк Арнотт - Подснежник

• Название: Подснежник
• Автор: Джейк Арнотт
• Издательство: У-Фактория
• Жанр: Триллер
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9757-0214-2

«Подснежник» британского писателя Джейка Арнотта, по единодушному мнению критиков, – потрясающе реалистичная и насыщенная картина преступного мира Лондона 60-х гг. Наряду с романтикой черных автомобилей, безупречных костюмов и шикарных дамочек подробно показана и изнанка жизни мафии: здесь и наркотики, и пытки непокорных бизнесменов, и целая индустрия «поставок» юных мальчиков для утех политиков. Повествование ведется от лица нескольких участников многолетних «деловых» отношений между «вором в законе» Гарри Старксом, который изобрел гениальную аферу под названием «подснежник», и членом парламента, продажным и развратным Тедди Тереби. Не обходится, конечно, и без страстных увлечений: это шоу-бизнес, кабаре, – куда Гарри вкладывает бешеные деньги и что в конце концов приводит его к краху…

---

И Гарри придумал код. Если в письме он использовал выражение «при всестороннем рассмотрении становится ясно», то заглавные буквы следующих за ним слов образовывали тайное сообщение, которое он хотел мне передать. Как правило, эти сообщения не содержали ничего серьезного, но для Гарри это была отдушина. Еще один способ досадить системе, которая подавляла его грубой силой. Его маленькая игра, его маленькая выдумка.

Когда пишешь кому-то, кто находится в заключении, часто забываешь, о чем ты уже рассказывал, потому что твоя жизнь постоянно меняется. Но в тюрьме время течет по другим законам, там каждый день похож на предыдущий как две капли воды. Порой Гарри со свойственной ему скрупулезной точностью ссылался на ту или другую идею из моего предыдущего письма, о которой я успевал совершенно забыть. Так он превратился для меня в своего рода узелок на память, в блокнот с записями, с которым я мог время от времени сверяться.

Между тем обстановка продолжала меняться. Во всяком случае – на свободе. По мере того как близились к концу семидесятые, я начал чувствовать, как растет во мне неуверенность в идеях, которые когда-то казались непреложными истинами. Моя научная карьера развивалась, впрочем, довольно неплохо. Я публиковал статьи, аналитические обзоры в «Нью сэсайэти» и даже несколько раз выступал на радио. Кроме того, я начал подбирать материалы для книги. Казалось, все идет хорошо, и все же я продолжал испытывать сомнения. Воодушевление и энтузиазм, возникшие после Национальной конференции по девиантному поведению, куда-то улетучились, а новых событий подобного масштаба больше не происходило. Великие радикальные откровения, выглядевшие когда-то такими новыми и привлекательными, утратили свой первоначальный блеск и казались банальными до зевоты. Идеи, некогда волновавшие умы и вызывавшие желание спорить, поблекли и утратили актуальность. В воздухе отчетливо запахло реакцией, и университетские преподаватели – вместо того, чтобы атаковать научные проблемы, – переключились друг на друга. Дух коллективного творчества, некогда питавший головоломные проекты, окончательно иссяк.

Карен, в противоположность мне, не испытывала, казалось, никаких сомнений. Во всяком случае, держалась она весьма самоуверенно и агрессивно. Она писала статьи для радикального журнала, отражавшего проблемы современной социальной работы; в них она отстаивала важность пробуждения сознания у женщин и доказывала ценность исходящих от Женского движения идей для грядущего социального преобразования общества. Много статей Карен посвящала избранным аспектам феминистского понимания семьи и воспитания потомства, которые, по ее глубокому убеждению, могли оказать серьезное влияние на отношение политиков к социальной работе. В последнее время феминизм явно был на подъеме, и не считаться с ним было уже нельзя.

Я, со своей стороны, не мог не чувствовать себя до некоторой степени униженным. Мне не нравился мой новый статус «деспота» и «тирана». И главный принцип феминизма – принцип «все мужики – сволочи» – также меня тревожил. Все это казалось мне слишком знакомым. Доктрина первородного греха, согласно которой мужчины изначально и глубоко порочны, – вот что такое феминизм, если освободить его от словесной шелухи.

В силу этого наши с Карен отношения сделались достаточно прохладными, если не сказать больше. У каждого из нас была теперь отдельная комната. Изредка мы все же занимались сексом, но инициатива всегда исходила от Карен. Она называла это «перестройкой экономики половых отношений», не переставая при каждом удобном случае напоминать мне, что не делит проблемы на личные и политические.

Мне, однако, казалось, что она не совсем точно расставляет акценты. С моей точки зрения, не наши личные проблемы стали общественными, а наоборот – политическая борьба переместилась на личный уровень. Карен всегда утверждала, что занимается важной, созидательной работой, которая «сможет что-то изменить», как она выражалась, в то время как я, по ее мнению, был слишком увлечен отдельными экзотическими аспектами мужской психики. Именно тогда она стала пренебрежительно называть мои исследования в области теории девиантности «работой служителя в зоопарке». С особым презрением она отзывалась о моей переписке с Гарри Старксом. «Ну, как поживает твой любимый подопытный кролик?» – спросила она однажды, когда я внимательно читал только что полученное письмо. «Надеюсь, ты не хочешь, чтобы его выпустили? – заявила она в другой раз. – Ведь это испортит твой великий эксперимент».

Самое неприятное заключалось в том, что Карен была права. Я был в восторге от выпавшей мне редкой возможности. На Гарри я смотрел как на долгосрочный проект, способный принести очень важные результаты. Для меня он был не столько субъектом, сколько объектом – объектом исследования. Но если быть откровенным до конца, то пугало меня вовсе не мое желание видеть его за решеткой как можно дольше. Сам не зная почему, в глубине души я испытывал иррациональный страх перед тем, что Гарри действительно могут выпустить. Я плохо представлял себе, как он поведет себя на свободе, но сама эта перспектива меня немного пугала.

Однажды вечером к нам неожиданно нагрянула Жанин. После нашего непродолжительного увлечения друг другом я виделся с ней не часто. Теперь она училась уже на втором курсе, где я не вел ни лекций, ни семинаров. Ну а если говорить честно, то я сам старался ее избегать.

В последнее время Жанин стала коротко стричься. Новая прическа подчеркивала ее большие глаза и чувственный рот, делая ее немного похожей на мальчишку-сорванца. Шагнув через порог, она лукаво мне подмигнула.

– Здравствуй, Жанин, – сказал я как можно приветливее, от души надеясь, что она не заметит в моей интонации нервических ноток. – Рад тебя видеть.

– Привет, Ленни, – проговорила она нараспев, проходя мимо меня в прихожую.

– Входи, – сказал я, но это прозвучало глупо, поскольку она ужа вошла.

Жанин подняла голову, посмотрена на потолок, на стены и тихонько вздохнула.

– Какой очаровательный домик, – сказала она.

– Я не знал, что ты зайдешь, – сказал я чуть более поспешно, чем мне хотелось. – Проходи в гостиную. Выпьешь что-нибудь?

Она резко повернулась ко мне, ее глаза и рот широко раскрылись.

– Извини, – сказала она, – но я пришла вовсе не к тебе.

Я нахмурился. В следующую минуту по ступенькам торопливо спустилась Карен.

– Жанин! – воскликнула она.

Жанин подняла голову и улыбнулась. Карен буквально повисла на ней и смачно поцеловала в губы.

– Я так рада, что ты пришла! – с придыханием сообщила она. На меня Карен не обращала никакого внимания. – Давай поднимемся наверх.

Поздно вечером, уже лежа в постели, я слышал странные звуки, доносившиеся из спальни Карен, расположенной над моей комнатой. Протяжные, вибрирующие стоны, лихорадочный шепот, хриплый смех. Далекие ночные звуки, просачивающиеся сквозь перекрытия и слои штукатурки. Я старался не обращать на них внимания и хоть немного поспать, но помимо своей воли продолжал вслушиваться.

В 1973 году Гарри поступил на социологическое отделение Открытого университета с твердым намерением получить диплом бакалавра. В адресованном мне письме он сообщал, что, по его мнению, одолеть курс будет для него «проще пареной репы» – и все благодаря лекциям, прочитанным мною заключенным Лонг-Марша. Сам Гарри, по-видимому, довольно прочно обосновался в Лейнстере – во всяком случае, там он пока и оставался, поэтому я мог навещать его достаточно регулярно.

– Ты выглядишь подавленным, Ленни, – сказал мне Гарри при первой же встрече. – У тебя по-прежнему неприятности с твоей цыпочкой?

О своих проблемах с Карен я писал ему несколько раз. Никаких трудностей я при этом не испытывал – довериться Гарри мне было легко. Он всегда говорил то, что думал, а все сложности межполовых отношений проходили мимо него.

– Мне кажется, она сделалась лесбиянкой.

Гарри уставился на меня, широко раскрыв от изумления рот, потом вдруг расхохотался.

– Извини, Лен… – выдавил он, прилагая отчаянные усилия, чтобы сделать серьезную мину.

– Просто не знаю, как мне быть, Гарри.

Он слегка пожал плечами.

– Даже не знаю, чем тебе помочь. Я с этим племенем почти не сталкивался. Правда, Близнецы когда-то держали бар для лесбиянок – знаешь, в подвале «Эсмеральды», – но по большому счету это был обычный кабак…

– Ну ладно, проехали. Как ты тут поживаешь?

– Как тебе сказать… – Гарри вздохнул. – Сижу, мотаю срок. Самое обидное, что это не мой срок. Это время, которое у меня отняли. Так что я мотаю срок, который мне навязали, а он понемногу превращает меня в тупой овощ.

– Ты не производишь впечатления человека, который разучился думать.