Еремей Парнов - НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 25

• Название: НФ: Альманах научной фантастики. Выпуск 25
• Автор: Еремей Парнов
• Издательство: ИЗДАТЕЛЬСТВО •ЗНАНИЕ•
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1981

В сборнике читатель найдет научно-фантастические произведения разных направлений и жанров. Здесь и остросюжетная, динамичная повесть В. Колупаева «Толстяк» над миром», и очерк Вл. Гакова «Сказание о Марсе», посвященный известному американскому писателю Рэю Брэдбери, и киносценарий А. и Б. Стругацких «Машина желаний» — один из вариантов киносценария фильма «Сталкер», и повесть американского писателя-фантаста Э. Рассела «И послышался голос».

---

Оба вылезают из трубы в округлое куполообразное помещение, отдаленно похожее на восточную баню. Видимо, когда-то здесь размещалось что-то вроде командного пункта: стоят раскладные столы и стулья, на столах — несколько телефонов (все со снятыми трубками), полуистлевшие топографические карты, разбросанные карандаши. На полу — ящики с консервами и бутылками. Почему-то- детская коляска. Писатель сидит за одним из столов и откупоривает бутылку.

— Ну вот и все, а ты боялась, — бодро произносит Проводник.

Здесь он явно впервые — озирается с огромным любопытством, заглядывает во все углы. Писатель, трудясь над бутылкой, хмуро-иронически наблюдает за ним.

— Если я сказал — можно идти, значит, — можно, — продолжает Проводник. — Дай-ка сюда, что возишься? — Он отбирает бутылку у Писателя и ловко выбивает пробку. — Куда тебе налить? Некуда? Ну, с горла пей, тебе первому, заслужил…

Тем временем Профессор обходит помещение, рассеянно кладя на место телефонные трубки. Писатель надолго прикладывается к бутылке, потом упирает ее в колено и облизывается.

— Ну как? Пробирает? — оживленно осведомляется Проводок. — То-то! Дикобраз здесь несколько часов просидел, в чувство приходил и душеньку отводил… Да ты пей, пей, я непочатую возьму, тут их навалом.

— Любезный Чинганчгук! — провозглашает Писатель. — Я понимаю, что все ваши хождения кругами есть не что иное, как своеобразная форма принесения извинений. Я вас прощаю. Тяжелое детство, среда, воспитание, я все понимаю. Но не обольщайтесь! Я безусловно вам отомщу.

Проводник, который возится с новой бутылкой, произносит!

— Ну да?

— Да-да. Я — человек мстительный, как все писатели и остальные деятели искусства Разумеется, я не собираюсь с вами драться и тем более стрелять вам между лопаток… Я все сделаю гораздо тоньше. Я запущу под вашу толстую шкуру такую иголку, что вам свет будет не мил. В самый мозг! В центральную нервную!..

И в этот момент раздается телефонный звонок. Все вздрагивают, затем Профессор нерешительно берет трубку.

— Да… — говорит он.

Квакающий голос в селекторе раздраженно осведомляется:

— Это два-двадцать три-сорок четыре двенадцать? Как работает телефон?

— Представления не имею, — говорит Профессор.

— Благодарю вас, проверка.

Слышатся короткие гудки. Все глядят друг на друга, затем на телефоны. И вдруг Профессор поворачивается к спутникам спиной и быстро набирает какой-то номер. На лице его злорадство.

— Слушаю! — отзывается хрипловатый мужской голос,

— Извини, пожалуйста, если помешал, — говорит Профессор, — но мне не терпится сказать тебе несколько слов. Ты меня узнал, надеюсь?

Пауза.

— Что тебе надо?

— Старое здание, котельная, четвертый бункер. Угадал?

— Я сейчас же звоню участковому.

— Поздно! — ликующе произносит Профессор. — Я вне пределов досягаемости. Ты знаешь, где я нахожусь? В двух шагах! Я нахожусь в двух шагах от этого места, и ты ничего уже не можешь с этим сделать. Звони куда хочешь, пиши доносы, учреждай медицинские экспертизы, натравливай на меня моих сотрудников, угрожай — все что угодно и сколько угодно. А звоню я тебе, чтобы сказать: ты — подлец, и тем не менее я — в двух шагах от места. Пауза.

— Ты слушаешь? — говорит Профессор.

— Ты понимаешь, что это конец тебе как ученому?

— Переживу. Ради такого дела — переживу.

— Ты понимаешь, что тебя ждет тюрьма? Каторга?

— Перестань! Я же в двух шагах. Неужели сейчас меня можно запугать?

Пауза.

— Боже мой! — произносит, наконец, невидимый собеседник. — До чего же мы с тобой докатились! Прислушайся к себе. Ты ведь уже давно не думаешь о деле. Ты ведь даже не Герострат, ты… Ты просто хочешь мне нагадить, набросать клопов в мою кастрюлю с супом, и ты в восторге, что тебе это удалось… Да ты вспомни, черт тебя подери, с чего все начиналось! Какие идеи, какой размах! А сейчас ты думаешь только обо мне и о себе. Где же миллионы, миллиарды, о которых мы говорили, миллионы и миллиарды ничего не ведающих душ! Господи, да иди, иди! Кончай свою… гнусность. Но я тебе все-таки напомню. Ты — убийца. Ты убиваешь надежды. Сто поколений придут за нами, и в каждом миллионы людей будут тебя проклинать и презирать…

Профессор судорожно шарит по селектору, щелкает рычажками, но голос не умолкает.

— Наверное, сейчас тебе наплевать на мои слова. Ты чувствуешь себя на коне и ничего не соображаешь… Не смей вешать трубку! Дослушай, это касается уже лично тебя. Тюрьма не самое страшное, чго тебя ожидает. Ты сам себе никогда этого не простишь! Я знаю, я вижу, как ты висишь над тюремной парашей на своих собственных подтяжках…

Профессор с грохотом вешает трубку и некоторое время стоит, не оборачиваясь.

— Веселый разговор, — замечает Проводник и отхлебывает из бутылки. — Ах ты, тихоня!

— Не обращайте внимания, — говорит Профессор. — Просто диалог с коллегой. — Он подходит к столу, садится и берет у Проводника из рук бутылку. Рассматривает этикетку.

— Пейте, ребята, отдыхайте, — говорит Проводник. — Пейте, и последний бросок. — Он поворачивается к Писателю. — Ну, а ты что притих? Что ты там хотел мне сказать?

На Профессора он деликатно старается не смотреть.

— Да у меня как-то даже и злость пропала. От изумления, — отзывается Писатель. — Послушайте, следопыт, мы что — действительно в двух шагах от места?

— Ну, в двух не в двух… Близко.

Наступает долгое молчание. Потом Писатель вдруг объявляет:

— Знаете что? Зря мы все это затеяли. Ну его к черту! Я все это как-то не так себе представлял. Не пойду я дальше.

— Как так — не пойдешь? — спрашивает Проводник.

— А так. Вы идите, а я вас здесь встречать буду. Осчастливленных…

— Нет, брат, так не годится.

— А что? Там еще одна труба есть? — ехидно спрашивает Писатель. — Так это уж пусть Профессор… Теперь его очередь.

— Какая труба? Ты что плетешь?

— Это неважно, что я плету. Главное — что я дальше не иду. Была бы моя воля, я бы и вас… Как это Профессор квалифицировал? Благодетели? И вас бы не пустил.

— Да ты что? Спятил? Два шага осталось…

— Не в том дело, сколько осталось, а в том, сколько пройдено! — почти кричит Писатель. — Славно мы тут с вами пообщались. А до чего додумались!

— И до чего же вы додумались? — севшим от злости голосом осведомляется Проводник.

— Я? Ты мне скажи, почему все-таки Дикобраз повесился?

— При чем здесь Дикобраз? — возмущается Проводник.

— Я тебе объясню — при чем, но сначала ты мне ответь: почему он все-таки повесился?

— Потому что он не за богатством шел, а за братом своим шел младшим…

— Так-так-так, за братом…

— Он брата своего загубил, мальчишку. В Зону его с собой взял и где-то вместо себя подставил. А потом к старости совесть его замучила, и он пошел в Зону, чтобы брату жизнь вернуть. А как дошел до места, тут его снова жадность забрала, и вместо брата он денег пожелал, Понял?

— Превосходно, — говорит Писатель. — Так я и думал. Но ты мне вот что объясни. Почему он все-таки повесился? Почему он еще раз не пошел, теперь уже точно не за деньгами, а за братом… А?

— Этого я и сам не понимаю, — угрюмо говорит Проводник.

— А я понимаю. И он понял, потому и повесился. Дикобразу — Дикобразово, и только Дикобразово, и ничего, кроме Дикобразова… Ты же сам мне говорил, на месте этом только сокровенные желания исполняются. А что ты там в голос кричишь!.. Брата, мол, хочу вернуть единственного, счастья, мол, хочу для всего человечества, вдохновения, мол, мне подарите!.. На месте этом те твои желания сбудутся, которые составляют твою натуру, суть! О которых ты понятия не имеешь, а они в тебе сидят и всю жизнь тобой управляют. Вот что произошло с Дикобразом. Ничего ты, ангел мой, не понял. Не жадность его одолела. Он на том месте на коленях стоял, брата вымаливал, of всей души, как ему казалось, от всей своей больной совести, а получил кучу денег, и ничего иного получить не мог, потому что Дикобразу Дикобразово. Потому что совесть, душевные муки — это все придумано, от головы. А суть его, Дикобразова, была. Понял он это и уж тогда только повесился.

Проводник слушает его, приоткрыв рот.

— Мне казалось, что я играю в интересную новую игру. Приключение. И вдруг понял, дружище, что все это — не шутки. Я, по правде, не очень даже в чудеса эти верю. Ну, попрошу там чего-нибудь, все равно это сказки. А потом напишу. Об этом ведь никто еще не писал… Нет, Соколиный Глаз, друг мой, я в такие игры не играю…

— Слушай, Профессор, — говорит растерянно Проводник, — что это с ним? Скажи ему!

Профессор пожимает плечами.

— Да как же так? — говорит Проводник. — Я ж иду за здоровьем для дочери, для Мартышки моей несчастной, а получу, значит, неизвестно что?