Авенир Крашенинников - Горюч-камень

• Название: Горюч-камень
• Автор: Авенир Крашенинников
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1976

Авенир Крашенинников родился в 1933 году в Перми.

Окончив семилетку, учился в техникуме, работал прокатчиком на машиностроительном заводе имени В. И. Ленина, служил в рядах Советской Армии; сотрудничал в редакциях областных газет, на радио, в книжном издательстве.

Окончил Высшие литературные курсы в Москве. Член Союза писателей СССР с 1964 года.

Писать начал с четырнадцати лет. Первое стихотворение было опубликовано в 1953 году в бакинской газете «На страже». Первый сборник стихов — «Песня камских волн» — вышел в Перми в 1959 году.

Авенир Крашенинников — автор десяти книг, среди которых документальные повести «Большая родня», «Лично причастен», повесть «Острые углы», роман «Затишье».

О трагической судьбе Моисея Югова — славного сына уральской земли, первооткрывателя кизеловского угля, о его побратимах, крепостных крестьянах, об их высокой любви к родине повествует исторический роман «Горюч-камень».

---

Втроем дошли они до первой каменноугольной шахты, заложенной прошлым летом за прудом. В узкой дыре на корточках сидел черный голый мужик, долбил обушком литой пласт. Отбитые куски швырял в бадейку и снова долбил, долбил. Рядом с ним копошились другие углекопы. Белые полосы пота ползли, ползли по щекам, по шее, по голым спинам. Подле дыры вырастал глянцево поблескивающий на солнце холмик.

— Ну, как работка, добрые люди? — лишне спросил Гладков.

— А чего? — откликнулся бадейный, совсем еще молоденький парень, рыжий от веснушек. — Вот — кусаем да подымаем, зубы ломаем.

— Нет, здесь нисколько не легче, чем у «кабанов», — сказал Еким. — Не о такой добыче мечтал Моисей, не о такой.

Данила тоже помрачнел: не стоило больше допрашивать.

3

Росным звончатым утром надворный советник Гладков, два рудознатца и шестеро рудокопов, захватив лопаты, кирки и лотки для промывки, двинулись в Кизеловский лес. Все было так же, как при Моисее, только не виделась впереди легкая, быстрая его поступь и лежал на плечах непомерный груз пережитых лет.

— Здравствуй, батюшка, — сказал Еким, опустившись на дремучую светло-зеленую траву.

Данила чутко прислушивался к птичьим пересвистам, глаза его стали опять синими, ласковыми.

В лесу вроде бы ничего не переменилось. Безмятежно покоились по сырым низинкам россыпи голубики. Мелкими лиловыми звездочками цвел вереск на открытых, забрызганных солнцем склонах. Облетали метелки трав, кидая по ветру цепкие до жизни первые семена. Побулькивали ручейки, перекатывая серебринки через поперечные прутья и корневища. Все было по-прежнему. Но через столько лет ярче казались краски, резче проступали среди трав июльские цветы, и глаза, уставшие глядеть на серый камень, отдыхали…

— Господи, тишина-то какая, — ахнул рудокоп, одно ухо которого было изувечено рваною раной.

— Поспешайте, ребятушки, поспешайте, — торопил Гладков.

Еким и Данила теперь шли впереди, обеспокоенно оглядывали деревья. Все было прежним, но в том-то и таилась главная беда. За десять лет в лесу успели народиться и подрасти тысячи одинаковых деревьев, сотни стволов-близнецов лежали поперек речушек. Иногда попадались пеньки срубленных осин. Засечек не было.

Гладков недоуменно посвистывал, рудокопы ворчали, что шляться впустую им недосуг.

— Скоро уж, скоро, — все больше и больше не веря себе, повторял Данила. — Еще верста, и речка проглянет.

Через полчаса путь перебил неглубокий овраг. По дну его плутала речушка, густо и дико затянутая смородинником, пикановыми трубками.

— Слава богу, — облегченно вздохнул Данила.

Еким молча сел на кочку, обхватил голову руками. Гладков распорядился бить шурф, приготовить лоток, рудокопы быстро скатали дерн, замахали лопатами. Надворный советник поднял отброшенный камень, посверкивающий желтоватыми и серебристыми искорками.

«Обычный известковый камень с вкраплением желтого и белого блеска, — сказал он про себя. — Неужто это ввело рудознатцев в заблуждение? Жаль, что нет образцов. Не может быть, чтобы Югов ошибся!»

Напрасно Данила сам промывал лоток за лотком — клубилась беловатая муть, даже шлихов не было.

— Нечего тратить время, — горько сказал Еким. — Без Моисея ничего мы не найдем. Не дается оно нам в руки, потому что с корыстью мы пришли: освободиться от солдатчины.

Гладков подивился мужеству признания и не обиделся, что преображенец по простоте своей упрекнул и его в незнании рудных земель. Решил ободрить:

— Отчаиваться рано. Места богатейшие… Ясно, что россыпи где-то имеются.

Но он не сказал, что на длительные поиски ни времени, ни разрешения у них нет, — это все знали и так. Надворный советник прекрасно понимал, что грозит преображенцам, если поиски будут безуспешными: Лазарев не упустит возможности отплатить им сторицею.

— Искать, искать, — торопил он.

Данила, как сумасшедший, бегал по лесу, без толку звал рудокопов.

Ночь застала их на бережку маленького ручеишки, сонно бормотавшего под ступенчатым камнем. Истомленные зноем и работою, рудокопы скоро захрапели, на хвойной подстилке придремал и надворный советник. То надвигающийся на пламя, то отскакивающий в стороны лес был полон неведомых враждебных сил. Где-то злорадно ухал и хохотал глашатай этих сил — ночной тать филин.

Прислушиваясь к зловещим крикам нежити, Еким прислонился к Даниле, зашептал, что надо бежать, земля ничего не отдаст.

— Что земля? Сами виноваты, плохо Моисея слушали, не туда смотрели.

— Бежим!.. Все равно крышка. Опять в полк?

— Не могу. Таисья ждет. Ведь она сына без меня родила… Уедем с ней в Петербург…

— А если нас прямо из Кизела погонят на расправу за обман?

— Может, завтра найдем…

— Клятву, что дали Моисею, мы сдержали: горючий камень пошел в добычу, — не отставал Еким. — Бежим в Юрицкое, а потом в леса.

— Нет, Еким, нет… Надо найти золото и серебро, выкупиться из лямок. Не век же Таисье маяться в бегах! А ты — можешь!..

Еким тяжело вздохнул, отвернулся. Ему хотелось встать на четвереньки и по-волчьи завыть на весь лес, чтоб от этого вою похолодела кровь в жилах, зашлось сердце. Никогда еще не чувствовал он себя столь одиноким и беспомощным, как в этом лесу, где растут такие знакомые травы, деревья, где напевают такие родные ручейки.

На небе занялась чуть приметная заря. Она то посвечивала ярче, то вовсе угасала. Похоже, что восход, но вроде бы рано… Не пожар ли?.. Еким поднялся. Нет, в самом деле скоро быть утру, вон затаенным под золою жаром заалели облака.

— Так и не заснул? — спросил Гладков, поеживаясь, натянул на плечи кафтан. — А я за вас поручился…

Он взглянул на Екима, набил трубку, побрасывая на ладонях уголек, жадно закурил.

Еким тоже вынул из кисета маленькую солдатскую носогрейку.

— А что ж делать, господин надворный советник?

— Искать! Искать! — Гладков вскочил, выбил трубку о каблук. — Сколько лет верили, а теперь сдавать! Не позволю!

Поиски продолжались. День за днем земля не сдавалась, накрепко спрятала золотые и серебряные клады. Однако рудознатцы были хоть немного вознаграждены: Гладков обнаружил богатые месторождения железной руды.

— Вот оно — главное! — радовался он. — Дорогая находка.

Рудокопы кричали «ура», рассчитывая, что за это к награде добавится еще одна чарка.

Наконец надворный советник вынужден был скомандовать возвращение. В лесу сразу потемнело, из низин потянуло запахом гниения. Еким и Данила шли медленно, словно к ногам были прикручены многопудовые ядра. Гладков, тоже не торопясь, шагал впереди, все еще пристально вглядываясь в землю. Возле самого Кизела он нашел серный колчедан и шифер.

— Ну и богата же наша земля, — приговаривал надворный советник. — Ведь диво дивное — на каждом шагу сокровища!

Но клада, который помог бы побратимам разрезать солдатские лямки, возвратиться домой, к семьям, так и не оказалось. Полоненные горькими предчувствиями, рудознатцы вышли из лесу и по склону горы направились к рабочему поселку. Зелено-черная стена сомкнулась за спиной, бесповоротно отсекая их от надежды.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

1

Еще издали в ноздри бил едучий запах гари. Над заводом стаей метались вороны, истошно орали. Первый же встречный мужик в страхе сообщил:

— Тати ночью красного петуха пустили. Особняк-то и заводское управление до тлов погорели. Сказывают, Еремка Демин орудовал, что в бегах скрывается. Гиль-то в одном исподнем выскочил. — Мужик оглянулся. — Мы полегоньку подпихивали его к огню, да не захотел. Приказчики-то ему лошадей, он в телегу и в чем был — в Чермоз. Сейчас солдатики нагрянули, допрос ведут… Ой, что-то будет?

Он поглядел на небо, быстренько покрестился и вдруг, подмигнув Екиму, быстро побежал в гору к лесу.

Рудознатцы подходили к дымящимся развалинам. Огня уже давно не было: насытясь, он угас; но душный чад все еще курился над головнями, струился из черного провала, уходящего глубоко под землю. В чудом уцелевшей ипановской избе вел допрос капитан, старый служака, повышенный в чинах за темные и мокрые делишки. Солдаты в грязных треуголках и засаленных париках караулили дверь, толпились перед избою.

— Ну, как золотишко-серебришко? — спросил капитан, когда рудознатцы вошли в избу. — Плывет в руки?

— Благодаря стараниям сих гвардейцев, — чуть повысив голос, ответил Гладков, — обнаружены в Кизеловских дачах весьма полезные отечеству богатства.

Ипанов сидел тут же, глаза его были красны, борода свалялась, щека дергалась. При последних словах Гладкова он приподнялся, с надеждою глянул на советника. Тот покачал головой.

— А я, господин надворный советник, — четко произнес капитан, — получил из Санкт-Петербурга приказ, который гласит: ежели унтер-офицер Преображенского полка Данила Иванцов и фурлейт того же полка Еким Меркушев не обнаружат указанного ими же золота и серебра, почитать их обманщиками государя и под надежной охраной отправить в Пермь для подробного допроса. — Капитан протянул Гладкову бумагу.