Галина Щербакова - Стена

• Название: Стена
• Автор: Галина Щербакова
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-237-03975-8

Человек слаб и одинок в этом мире. Судьба играет им, как поток – случайной щепкой. Порой нет уже ни надежды спастись, ни желания бороться. И тогда мелькает впереди луч света. Любовь – или то, что ею кажется. И вновь рождается надежда. Потому что Жизнь есть Любовь, а Любовь есть Жизнь…

Произведение входит в авторский сборник «Актриса и милиционер»

---

– Ни к черту нервы, – сказала она вслух. – Надо помассажироваться. Попрошу утренние часы, до работы. Ну встану на час пораньше… Подумаешь…

Мокрую подушку она сняла с постели, а тюбик нитроглицерина положила рядом. И пришел сон, глубокий, без сновидений. И проснулась она сильной.

«Спать, спать», – приказывает себе и сейчас И. А. Скрипнули под ней арабские пружины, и она стала по-хозяйски устраиваться в постели, ногой пиная демаркационную линию, потому что разгневалась в ней та главная ее сила, что держала ее выше всех: и выше В. М., и выше Анны Берг, и выше нового зама («сопляк стиляжный!»), и было приятно ощущать в себе эту силу и уже не бояться подмигивающей стены, и она знала, что сейчас уснет, и покойно, удовлетворенно вздохнула.

Как он ее знал, как знал! Он уже ждал вот этот ее вздох – вздох властной, сильной бабы, которая, как бы ни устала, как бы ни ждала и ни боялась неприятностей на работе и дома, как бы ни страдала бессонницей от этой проклятой желтой стены, в конце концов выходила из всего победительницей, и эту женщину, что заняла сейчас большую часть постели, именно эту женщину он втайне уважал.

Он даже готов был с ней сейчас поговорить и сказать, что, в сущности, передвинуть кровати можно, что зря она думает, что он ослом уперся, вовсе нет… И вообще, скажет он, не надо ей носить узкую грацию. Передавишь какой-нибудь кровеносный сосуд и загремишь в больницу. И он повернулся на спину, размягченный к добру, и увидел стену – действительно желтую! Он хотел сказать это вслух и предложить поискать финскую пластинчатую штору, которую видел в новой поликлинике; в ней планочки смыкаются абсолютно плотно, никаких пазов и просветов. Но что-то сбивало его с толку, что-то мешало так покойно и умиротворенно поговорить с ней. Это что-то колобродило, тревожило и тоже – о проклятие! – было связано со стеной. Она была на что-то похожа… На что? Он натянул одеяло повыше, потому что понял, узнал, на что… И тонкая, как для самых изящных инъекций, игла вошла в сердце и встала, встала в самой жесткой позиции: мучая, не убить.

В. М. не спит, он лежит с открытыми глазами и смотрит, как пляшут на стене ночные блики, делая стену размыто-грязной. Похожей на ту, другую…

* * *

… Стену коммунального коридора со следами шпаклевки, затирки. Настя, в грязном халате, в громоздких резиновых сапогах, в старушечьей косынке, с глубочайшим удовлетворением ее разглядывает. За ее спиной потрясенные жильцы квартиры.

– Теперь пара пустяков, – говорит Настя. – Побелка. Это я за два часа сделаю. Вечером окно вымою, и будет у вас коридор-конфетка, а не сарай…

– Ремонт еще до войны делали, – говорит старичок сосед. – До финской. Целая бригада маляров и штукатуров тут трудилась.

– Бригада? – Настя всплескивает руками. – Вот смех!

– А как на это посмотрит ваш муж? – Дама в махровом банном халате улыбается иронически.

– А что тут смотреть? Ему, что ли, в чистоте будет хуже?

– Он ведь тут человек временный, квартирант.

– Я считаю, что и временно надо жить хорошо. – Настя подвигает стол и лихо на него вскакивает.

Он помнит: тогда он сначала не узнал ее и хотел обойти стол, чтоб не испачкаться. Настя засмеялась и поднесла прямо к его носу щетку для побелки. Он застыл, боясь ткнуться в пряно пахнущую мелом, водой и чистотой щетину.

– Ты что делаешь?

– Грязь вывожу. Славик, смех! Никто в квартире белить не может! А мне это пара пустяков. Что мне стоит коридор и кухню? Я дома избу белю, и внутри и снаружи… А у вас тут как в кузне… Вроде и война не кончилась… Ты смотри, как я все зашпаклевала… А в мышиные норы я битого стекла насыпала, мне ребята во дворе три зеленые бутылки побили.

Настя приплясывает на столе от удовольствия. Вячеслав бледнеет. Дама в махровом халате говорит:

– Мы все вашу жену отговаривали. Объясняли, что вы тут не постоянный жилец.

– Представляешь? – Настя хохочет.

– Мы готовы были заплатить. С каждой семьи от состава… Но ваша жена…

– Представляешь? – Настя призывает Вячеслава разделить ее возмущение и недоумение. – Вроде я за деньги. Вроде мне трудно. Вроде я по-человечески не могу… Ты ж тут живешь? Тебе ж по этому коридору ходить, а тут паутина за брови цеплялась.

– Ремонт делали до войны. До финской. Целая бригада работала. – Это снова поясняет старичок.

– Представляешь? – Настя в восторге.

– Иди в комнату. – Вячеслав открывает дверь. Он вспотел. Ему стыдно.

Настя прыгает со стола, подмигивает всем и идет за ним, стараясь не задеть никого грязным халатом.

В комнате Вячеслав уже не выдерживает:

– Ты что, в домработницы нанялась? В прислуги? Ты чего меня позоришь? Я в академии учусь, а ты мало того, что учиться не хочешь, так еще тут за всякими мыть будешь?

В коридоре все слышно. Наверное, дама развела руками:

– Что и требовалось доказать. И он, поверьте мне, прав! Прав, прав, прав… Женщина должна соответствовать мужчине по положению, а тут явный мезальянс…

– Она просто добрая женщина, увидела грязь, непорядок… – Это старичок.

– Я их тоже видела, – возмущается дама, – ну и что?

В комнате:

– Я как думал: кончу академию – ты пойдешь учиться, чтоб разницы между нами не было. Я планировал обговорить с тобой это. А у тебя куда мысли повернуты? Ты только приехала, стала тут всех учить котлеты жарить. Слова умного не сказала. А теперь совсем конец света… Белить начала… Ты соображаешь? Это коммунальная квартира, тут очередность. Каждый понимает, что за другого никто в наше время не работает. Тут один из помещиков, из бывших, а тоже в свою очередь моет. Плохо моет, не тщательно, но никому и в голову не придет за него делать. Это только начни – и опять одни будут работать, другие хлеб есть…

– Я же молодая и привычная. Мне же нетрудно, Слава…

– Посмотри на себя! Уборщица! Чумичка! Люди в Москву в театры приезжают, в музеи. Смотри, смотри… – Вячеслав вытаскивает из карманов билеты. – Вот на «Учителя танцев», Зельдин играет. А это на «Пиковую даму». Нэлепп…

– Что?

– Певец такой! – кричит Вячеслав. – Ты, может, и унитаз им чистить будешь?

– Буду! – кричит Настя. Она хлопает дверью и уходит в коридор. На стол она взбирается уже не так легко, но вот взобралась, потопала по нему сапогами и замахала щеткой.

– Так и мужа потерять можно. – Это дама вещает из дверного проема.

– Одного потеряем, другого найдем, – отвечает Настя с вызовом.

– О! – удивляется дама. – Какая вы!

– У! – отвечает Настя. – Такая!

Вячеслав слышит этот разговор. Он начинает заталкивать в чемоданчик Настины вещи. Настя прислушивается к шуму в комнате, понимает, в чем дело, и с трудом сдерживает слезы.

Старичок в галстуке, с цепочкой карманных часов, волосы мокро приглажены, выходит в коридор.

– Я объясню вашему мужу разницу между помощью и прислуживанием. Он этого не понимает, потому что никогда не имел слуг. А я, Настя, из дворян.

Настя смотрит на него с ужасом.

Дама:

– Бросьте вы ваши штучки. Что могут значить в наше время аргументы бывшего помещика?

Вячеслав выходит из комнаты. Идет к выходу. Настя, замерев, смотрит на него.

– Вы, Вячеслав Матвеевич… – неуверенно говорит старичок.

– Идите все к черту…

– Съели? – Дама в проеме иронически улыбается.

… В. М. встает с кровати и идет на кухню. Закуривает у открытой форточки. Ветер шевелит редкие седые волосы, он смотрит на ночной город и видит, как уезжала Настя. Шла к ночному поезду одна, а он шел сзади. До сих пор не поймет, зачем шел. Убедиться, что уехала? Или хотелось на нее насмотреться в последний раз? Он ей сказал:

– Я просто не представляю, как я могу жить с человеком, который меня позорит.

– Я тоже не представляю, – сказала она.

Уходил поезд. Он близко к нему не подошел, боялся, что она его увидит, но, когда вагоны тронулись – странное дело! – ее лицо виделось ему в каждом окне. Ну прямо-таки в каждом.

Хотелось так: рукой остановить состав. Была уверенность – ничего не стоит это сделать; у него мощные руки, и если он возьмет последний вагон за поручни, то поезд встанет как вкопанный. И тогда он скажет Насте, тысячам Насть, которые сейчас уезжают:

– Извините, Настя, – между прочим, запомните: это слово пишется через «и», – если человек карабкается в гору, то вниз его стащить очень даже просто. Но я этого не хочу. Я не хочу снова говорить «магазин» и «будуть» и «хочуть» вместо «будут» и «хотят». Я пять лет повторял эти слова на ночь. А вы, Настя, меня опять назад, в навоз или перегной, как там. Короче, в услужение бывшему помещику и всем подобным. Я же в люди выбиваюсь, Настя… Это вы можете понять?

И отпустил бы он поручни. Дуй! Пусть увозит поезд всех этих белящих, скребущих, пекущих, варящих Насть. Разошлись пути-дорожки, вам – на север, мне – на юг.

На другой день, вечером, он пошел в кино. Куча билетов у него тогда была. Встретил Ираиду. Подошла вся такая то ли неуверенная, то ли потерянная. В общем, к его настроению – в масть.