Герман САДУЛАЕВ - Хранители

• Название: Хранители
• Автор: Герман САДУЛАЕВ
• Жанр: О войне

---

Не нужна эта учеба. Тем более, алгебра. Везде уже есть компьютеры, которые сами все за человека считают и решают, любое уравнение, хоть с двумя неизвестными, хоть с двадцатью! А все эти тетрадки в клеточку — каменный век…

Думая так, Мовлади все же собрал книги и тетради в сумку. Скоро зайдет в комнату мать и спросит:

— Сынок, ты сделал уроки? Собрался в школу?

— Да, мама. Я все сделал!

И тогда она скажет, как всегда:

— Учись, сынок! Ты теперь у нас один остался. А мы с отцом уже старые, больные. Если учиться не будешь, как на ноги встанешь?..

Мама повторяет это почти каждый вечер. А Мовлади сжимает зубы и думает: я встану, мама, я обязательно встану на ноги! И всем нашим помогу. И у вас все будет — и холодильник новый, и ремонт сделаем, и навес во дворе поставим, рагху. И сестре не придется стыдиться родства с нами перед Алхазуром. Я буду приезжать к ним в гости сам, на свои деньги и привозить много подарков сестре и племянникам. Буду забирать детей на каникулы в Шали, чтобы вы могли с ними няньчиться, чтобы они росли и получали воспитание на родине, земле отцов, даймохк.

Только вот школа… Школа в этом не поможет. Чтобы всего достичь, нужно заниматься не алгеброй, а совсем другими делами…

Утром Мовлади проснулся от пиканья китайского будильника. Не открывая глаз, нашарил рукой пластмассовый корпус и нажал большую красную кнопку. Пиканье прекратилось. Мовлади потянулся всем своим юным телом, упершись ногами и головой в деревянные борта кровати, которая стала ему мала.

В окно, пробираясь через зеленые гирлянды на ветках сливы, заглядывало теплое и светлое солнышко. От этого было спокойно и радостно. Просто так. Так ведь бывает. В детстве так бывает, и даже часто. Конечно, Мовлади уже не был ребенком, он едва помещался в своей старой кровати. Ему было шестнадцать лет, он учился в девятом классе, на его лице сквозь еще нежную, не задубевшую под бритвой кожу начинали просачиваться белесые кустики мужской растительности. Но порою ему бывало радостно просто так, от того, что приветливое солнышко индейского лета заглянуло в окно, раздвинув еще не пожелтевшие листочки сливового дерева, от того, что на ветке чирикает неугомонный воробей!

…И ведь не напишешь об этом по-другому. Только так — фразами из школьного сочинения, в котором солнышко всегда приветливое, а воробей неугомонный. Я и сам раньше писал такие сочинения. И, конечно, никто тогда не ругал меня за формульное письмо и литературные штампы. И как иначе было писать?! Жизнь и судьба сами казались устойчивыми эпитетами. А вот теперь, случись мне поменяться местами с Мовлади, солнце раздражало бы кожу лица, как спиртовой лосьон после бритья дешевым одноразовым станком, воробей оказался бы глупым и надоедливым, а сливовое дерево… Сливовое дерево перед окном вообще давно пора спилить. Его и спилили, давно…

Но это мое время, время моего мира. В мире Мовлади все было еще так, как было и в моем мире, когда моему миру было меньше шестнадцати лет. Или почти так…

Мовлади присел на кровати, протирая кулаками глаза и улыбаясь. Взял со стула застиранные тренировочные штаны с отвисшими коленками, натянул на свои длинные худые ноги. Вышел во двор и умылся холодной водой из-под крана. Немного попил, той же самой воды.

Вода была вкусная, вкуснее, чем “Нарзан” или другая минеральная вода, которую продавали пластиковыми бутылками в лавках и магазинчиках. Пил из ладошек, сложенных лодочкой, оглядываясь, чтобы не заметили мать или отец. Родители не разрешали пить воду из-под крана.

Раньше, до войны, все пили сырую воду. Мовлади был тогда еще совсем маленьким, но и он помнил, а может, ему казалось, что он помнит, как отец любил набрать воду из-под крана в граненый стакан, стенки которого сразу запотевали от родникового холода, и пить, большими глотками, с заметным удовольствием.

Раньше все говорили, что у нас вода очень вкусная и полезная. Не то, что в городах, где в нее добавляют хлорку. Водой с хлоркой мыли туалеты в детском саду и в школе, и Мовлади недоумевал: как можно мешать такую гадость в питьевую воду или готовить на этом растворе? Все равно как пить из ведра для мытья полов!

Водокачки в Шали стояли на природных источниках, на родниках с минеральной водой.

Водокачки и сейчас на них стоят.

Но после войн грунтовые воды стали отравленными, родники ядовитыми. Может, от горения нефти и химических дождей. А может, русские действительно использовали это оружие, отравляющие вещества.

Временами то в одном селе, то в другом вспыхивают очаги непонятных заболеваний. Чаще всего болеют дети. Их не лечат, а болезни официально объявляют следствием нервных расстройств и самовнушением. Симптомы же указывают на боевые отравляющие вещества нервно-паралитического действия. Так говорят люди. Говорят, но тихо, когда чужие не слышат.

Теперь мать набирает воду из-под крана в большие эмалированные кастрюли и отстаивает ее во дворе, по совету соседа. Сосед был агрономом и знал толк в ядохимикатах, применявшихся в сельском хозяйстве. Он объяснял так: нужно налить воду в большую емкость и дать ей постоять без крышки не меньше суток. За это время летучие яды испарятся, а тяжелые осядут на дно емкости. На следующий день надо осторожно, не размешивая воду, отлить из емкости в другую посуду две верхних трети. Эта вода очищена, ее можно пить, на ней можно готовить еду. А нижнюю треть лучше вылить там, где ничего не растет: в этой воде — осевшие тяжелые яды.

Мовлади не очень верил в научность и эффективность таких операций. Они больше походили на суеверие и алхимию. Тем более что мать, втайне от отца, еще и опускала в воду на ночь серебряный крестик.

Крестик дала другая соседка, русская. Эта соседка объясняла, что серебро лучше всего очищает воду и выводит яды. Мать, чтобы уже наверняка, пользовалась двумя методами одновременно.

Отец Мовлади — мусульманин. Он делает ламаз и держит пост на Уразу. Вот рассердился бы он, узнав, что мать кладет в воду христианский крестик!

А может, и не рассердился бы. Неужели он сам ни разу не замечал? Наверняка замечал, просто делает вид, что не знает. Главное — чтобы не узнали другие — соседи или родственники.

А соседи небось тоже очищают воду крестиками, это как пить дать! Но так, чтобы никто не увидел.

Взрослые люди, они странные.

Еще совсем недавно вообще ни во что не верили, теперь все должны быть обязательно мусульманами, а иначе не принято и даже неприлично.

Мовлади многое не нравилось. Только спорить со старшими или не слушаться их — очень плохо. То есть можно, конечно, и не слушаться, только не напоказ, не в открытую.

А вода из-под крана все равно вкусная! И Мовлади пил ее. Но так, чтобы мать не увидела.

Мать уже приготовила еду на летней кухне и звала сына позавтракать перед школой. На сковородке дымилась жирная, в сливочном масле яичница с луком, на столе выложен белый хлеб, свежие помидоры и огурцы.

— Ешь, мой мальчик! — говорила мать. — Наедайся на весь день!

Она права. В школе шесть уроков, пообедать будет негде и нечем, в следующий раз он поест, только когда вернется домой. И Мовлади завтракал, запивая еду горячим чаем, обжигающим губы. Дожевывая последние кусочки на ходу, забежал в дом, переодеться для школы — синие джинсы, майка с надписью “YAMAHA” и куртка на молнии, “бомбер”.

Мовлади едва успел одеться и схватить собранную с вечера сумку, как услышал у своих ворот мелодию из любимого кинофильма про бандитов на клевой тачке. Это пришел Лёма.

Когда Мовлади и Лёма были совсем пацанами, они вызывали друг друга из дома условным свистом. У них был свой собственный свист. Или просто выкрикивали имя. Но теперь они старшеклассники, почти взрослые, женихи! Стыдно взрослым парням свистеть или орать на всю улицу. Поэтому Лёма стал звать друга, включая на полную громкость мелодию в мобильном телефоне.

Мовлади выскочил за ворота, по-братски обнялся с Лёмой, и мальчики пошли в школу. Школа — в центре, Мовлади и Лёма жили на окраине. Путь до школы занимал около получаса. Но им никогда не было скучно вдвоем, и дорога за разговорами и дурачествами проходила незаметно.

Едва Мовлади и Лёма вышли из своего переулка, как мимо них проехала тонированная “десятка”. Водитель просигналил приветственно, но не остановился, а, напротив, поддал газу, обдав мальчиков выхлопом. За темными стеклами автомобиля ничего не было видно, но мальчики были уверены, что на заднем сиденье — девушка, их соседка Фатима.

— Как не стыдно! — покачал головой Лёма. — Мусульманка… Да еще тонированные стекла!

В самом деле, Фатима ведет себя неподобающим образом. А ведь косынку носит, хиджаб соблюдает. Да только что толку в косынке, какой это хиджаб, если она, молодая девушка, садится к парню в машину с тонированными стеклами?! Хорошая чеченская девушка даже во время свидания близко к парню не подойдет. Встанет в десяти метрах — и ни на шаг ближе: говорят что-то друг другу, а сами не слышат, только глазами хлопают. Потому даже свидания и называются “моргушками”…