Александр Кривицкий - Тень друга. Ветер на перекрестке

• Название: Тень друга. Ветер на перекрестке
• Автор: Александр Кривицкий
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1984

За свою книгу «Тень друга. Ветер на перекрестке» автор удостоен звания лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького. Он заглянул в русскую военную историю из дней Отечественной войны и современности. Повествование полно интересных находок и выводов, малоизвестных и забытых подробностей, касается лучших воинских традиций России. На этом фоне возникает картина дружбы двух людей, их диалоги, увлекательно комментирующие события минувшего и наших дней.

Во втором разделе книги представлены сюжетные памфлеты на международные темы. Автор — признанный мастер этого жанра. Его персонажи — банкиры, генералы, журналисты, советологи — изображены с художественной и социальной достоверностью их человеческого и политического облика. Раздел заканчивается двумя рассказами об итальянских патриотах. Историзм мышления писателя, его умение обозначить связь времен, найти точки взаимодействия прошлого с настоящим и острая стилистика связывают воедино обе части книги.

Постановлением Совета Министров РСФСР писателю КРИВИЦКОМУ Александру Юрьевичу за книгу «Тень друга. Ветер на перекрестке» присуждена Государственная премия РСФСР имени М. Горького за 1982 год.

---

Поражает лишь риск самой Маргрет Гоинг — она осмелилась так открыто восславлять атомную бомбу в Лондоне, на Европейском континенте, как будто англичанам мало «Фау» второй мировой войны или кто-то полагает, будто ядерное оружие способно действовать лишь в одном направлении.

Реабилитировать бомбы сорок пятого года — значит хорошо расчистить дорогу нейтронной... Как же, ведь те — «грязные», а эта — «чистая». Те уничтожали людей и ценности без разбора, а эта — только людей. И человечеству предлагают поздравить себя с таким подарком!

В прошлые времена за каждой армией шла шайка мародеров, раздевающая трупы на поле сражения. Когда сапог мертвеца бывал иссечен осколками, грабитель недовольно ворчал: «Испорчено». Теперь, в век баллистических ракет, нейтронная боеголовка призвана умерщвлять людей, оставляя в целости заводы, фабрики, элеваторы, лаборатории.

Кому?

Они хотели бы приплыть, прилететь из-за океана и застать нас бездыханными, а наше имущество — в полной сохранности. Продырявленные башмаки им не нужны.

Ну не монстры ли?

Они так прямо и пишут. Например, Бернард Уэйнрауб в «Нью-Йорк тайме» о преимуществе нейтронной бомбы: «В случае применения атомного оружия «нынешнего поколения» могло бы потребоваться несколько месяцев, прежде чем возникла бы возможность оккупации данного района, утверждают сотрудники Пентагона». Или Уолтер Пинкус в «Вашингтон пост»: «...таким образом, солдаты гибнут, здания же остаются в целости, и в них могут поселиться новые обитатели — победители». Нейтронная идиллия!

«Таймс», осторожно оглядываясь по сторонам, вывела счет 3:1. Дескать, большинство все-таки за бомбу. А по провести ли сторонникам мира всепланетное голосование по этому поводу? Счет можно предсказать заранее: четыре миллиарда людей против кучки монстров — дьявольских чудищ XX века.

КОЕ-ЧТО О ПИСАТЕЛЯХ

Небоскребы буравят тусклое нью-йоркское небо, и здесь, над Манхэттеном, оно теряет свою космическую суть, первозданность, волшебство и превращается просто в серые заплаты между крышами. Голубые, зеленоватые, синие вертикали из стекла и тонких алюминиевых рамок холодны, недоступны, загадочны. Зато блещут орнаментом, инкрустацией, гранитными и мраморными узорами цокольные горизонтали. Небоскребы, особенно построенные в последние годы, щедро украшают себя на уровне человеческого глаза. Задрав голову, смотрю на геометрические объемы «Рокфеллер-сентра». Но с точки, где я стою, его и не окинешь взглядом, этот комплекс зданий, возведенных на макушке города. Перед входом в импозантную храмину мне рассказывают анекдот под названием «Запоздалая примета». На каком-то приеме два человека столкнулись лицом к лицу, и один говорит другому — Дэвиду Рокфеллеру: «Простите, я вас но узнал. Богатым будете».

Многоэтажная громадина — скопище, капище банков, контор, агентств. Среди их спутников — многочисленных ресторанов и кафетериев, принаряженных на различный лад, и просто «забегаловок» — затерялся один скромный бар. Кажется, даже без названия.

В часы обеда к его столикам спешат клерки расположенных поблизости офисов, вечером он становится «дринк-баром» с магнитофонной музыкой. Хотите — танцуйте с подругой, хотите — продолжайте дневной спор с коллегой. Хотите — умирайте в одиночку со стаканом джина в руке, хотите — так же келейно празднуйте удачу.

Привел меня сюда журналист Гарри Фримэн — очаровательный человек лет шестидесяти пяти, тихий забияка с вечной сигаретой, прилипшей к губам.

Нас уже ждал за столиком черноволосый мужчина испанского вида, в пунцовой блузе с открытым воротом, со смугло-сухим лицом матадора, какими их рисуют на цветных афишах, с насмешливыми и одновременно прямодушными глазами.

Я знакомлюсь с Джозефом Хеллером.

— Будем говорить о литературе? — спрашивает он с моста в карьер. — Если да, то давайте сначала быстренько выясним наши вкусы. Вы — гость, вы и задавайте вопросы, хотя бы по системе сравнительного выбора имен. Вам понятно?

— Понятно, — ответил я, удивленный этим несколько облегченным способом литературного анализа, но мы уже поскакали галопом.

— Итак! — словно сделав выпад шпагой, открыл диалог Хеллер.

— Фолкнер или Хемингуэй? — скороговоркой спросил я.

— Хемингуэй, — без задержки ответил Хеллер.

— Хемингуэй или Томас Вулф?

— Хемингуэй.

— Хемингуэй или Скотт Фицджеральд?

— Фицджеральд.

— Фицджеральд или Стейнбек?

— Стейнбек.

— Стейнбек или Эрскин Колдуэлл?

— Стейнбек, — кольнул пространство шпагой Хеллер, и глаза его насмешливо блеснули, не обещая ни компромисса, ни пощады.

— Стейнбек или Филип Рот?

— Стейнбек.

— И долго ты намерен буксовать? — свирепо прошептал Гарри и толкнул Хеллера локтем в бок.

— Не знаю, как пойдет. Наверное, долго.

— Стейнбек или Трумэн Капоте?

— Стейнбек.

— Стейнбек или Сол Беллоу?

— Стейнбек.

— Однако! — вырвалось у меня. — Вы, автор «Уловки-22», простили ему боевой полет над Вьетнамом?

— Я ему ничего не простил. Я люблю Стейнбека «Гроздьев гнева». Это великий социальный роман Америки. Кстати, как только вышла из печати «Уловка-22», он прислал мне письмо, приветствуя ее социальный смысл. А что касается полета на бомбардировщике, то это был странный поступок... Очень странный. Он запутался на склоне дней.

— Мне Стейнбек тоже прислал письмо, — храбро сказал я.

— Да? — встрепенулся Хеллер. — Когда?

— Десять лет назад. Но мне пришлось ответить ему на страницах наших «Известий». — И я рассказал Хеллеру историю этой переписки. А сейчас, раз уж зашла о том речь, объясню читателю существо дела и приведу полностью свой ответ Стейнбеку, опубликованный тогда в газете. Вот он:

«Я принадлежу к числу стойких поклонников литературного таланта американского писателя Джона Стейнбека. Его роман «Гроздья гнева» я читал еще юношей. Его произведения последних лет, в том числе «Зима тревоги нашей», доставили мне истинное наслаждение. Я был приятно удивлен, когда почтальон принес мне объемистый пакет с грифом в углу: «Джон Стейнбек. Нью-Йорк». Вот, думаю, значит, прочел все-таки там, за океаном, чтимый мною прозаик что-нибудь из моих военных записок — книжку или журнальную публикацию — и захотелось ему сказать мне несколько слов.

В пакете действительно оказалось письмо Стейнбека, да не отстуканное на машинке, а написанное собственноручно. Из него я узнал, что мы со Стейнбеком знакомы, что он шлет мне привет от жены и Эдварда, что «в Москве мы много вместо смеялись».

Нет, что-то тут но так, ошибся, наверно, маститый писатель, перепутал адрес. Не встречался я со Стейнбеком ни в Москве, ни в Нью-Йорке, не знаю я никакого Эдварда, — впрочем, чтобы но прослыть наивным, скажу: это, наверное, Эдвард Олби, приезжавший в СССР вместе со Стейнбеком, но смеялись мы все-таки порознь.

Приглядевшись к тексту письма, я без особого труда убедился: «написанное от руки», оно склишировано и размножено типографским способом. Мой интерес к письму сразу погас. Он, правда, вспыхивал опять по мере того, как, заходя в Центральный Дом литераторов и встречая знакомых, я узнавал, что многие из них получили точно такие же письма. Кто-то заметил (возможно, это был я сам):

— Если адресатом служит весь справочник Союза писателей, не проще ли обратиться к ним с открытым письмом в печати?

Что все это означает? Повертев в руках объемистое содержание пакета, и задал себе вопрос: а имеет ли сам Стейнбек прямое отношение к этой глобальной почтовой операции?

Итак, как говорит Сомерсет Моэм, подведем итоги. В Нью-Йорке, возможно, кто-то доволен и потирает руки. В Москве пожимают плечами. Я — в том числе».

— Мы здесь ничего не знали об этой истории! — вскричал Хеллер, когда я пересказал ему содержание своего письма в редакцию. — Чем же все кончилось?

— Стейнбек был огорчен. Его секретарь мисс Отис сказала корреспонденту «Известий» в Нью-Йорке: «Это государственный департамент все перепутал и по списку Союза писателей разослал письмо Джона Стейнбека». Сам писатель имел лишь косвенное отношение к «глобальной почтовой операции». Он прислал в «Известия» письмо: «Одна из самых правильных поговорок гласит: «Дорога в ад вымощена добрыми намерениями». Пишу Вам потому, что недавно я, имея самые лучшие намерения, совершил ужасную ошибку... Она доказывает также, что добрые намерения могут быть очень опасными... Дело кончилось, по-видимому, тем, что мое послание и мои добрые намерения разбились, как яичная скорлупа. Я очень дорожу дружбой многих русских людей, с которыми и познакомился в вашей стране. Было бы очень печально, если бы некоторая бестактность с моей стороны изменила или в какой-то степени поколебала это чувство».